часть 1: Рождение Хинери
Зима в ту ночь была особенно жестокой.
Снег ложился плотным, беззвучным покрывалом, укрывая улицы деревни Конохи. Небо было ясным, а луна — пугающе яркой, холодной и безжалостной. С её светом, отражённым на белоснежных крышах, всё вокруг казалось застывшим во времени.
В доме клана Хьюга, за закрытыми дверями, родилась девочка.
Она не плакала. Только тихо, широко раскрытыми глазами, смотрела в потолок, будто слышала шёпот судьбы. Служанки замерли, когда увидели её волосы — белые, как свежевыпавший снег. Даже жрица, закалённая годами, впервые отвела взгляд.
— Она… странная, — прошептала одна из старших нянь.
Хиаши Хьюга стоял у окна, глядя на лунный свет. Он не обернулся сразу. Лишь через несколько минут подошёл, взглянул на ребёнка и медленно произнёс:
— Хинери.
Имя, означающее "изгиб".
Нечто, что не вписывается в прямую линию. Как будто он уже знал: эта девочка никогда не станет такой, как все.
---
Хинери росла молчаливой. Она не искала внимания, не тянулась к матери, не играла с другими детьми. Глаза её были серьёзными, взрослыми, и слишком много понимали.
В четыре года, в одном из тренировочных залов, она в первый раз активировала Бьякуган.
Без чьей-либо помощи. Без паники или волнения. Просто почувствовала движение чакры, и глаза вспыхнули белым светом. Она видела: стены, чакру в телах слуг, даже циркуляцию внутри собственного тела. Всё — ясно, как на ладони.
Она удивилась. Но не испугалась.
Это было красиво. Естественно. Правильно.
Она бросилась к отцу — впервые, быть может, с искренним желанием быть услышанной. Его присутствие в зале было случайным, но Хинери восприняла это как знак. Подбежав, она подняла голову и произнесла:
— Отец. Я… активировала Бьякуган.
Хиаши посмотрел на неё мимолётно. Его взгляд скользнул по белым глазам, по снежным волосам. Он даже не удивился. Только холодно сказал:
— Впечатляет. Для кого-то. Но не для того, кто должен был родиться сильной.
Ты — позор клана, Хинери.
Эти слова ударили молча, без крика. Холодно. Как ледяная вода.
Девочка не ответила. Лишь медленно опустила глаза и отошла в тень зала.
Только одна из младших сестёр — Хината, которой тогда было всего три — подошла к ней, словно почувствовала боль. Маленькими шагами, с робким выражением лица, она дотронулась до руки Хинери.
— Я… Я рада за тебя, — прошептала она.
Хинери посмотрела на неё. Внутри что-то дрогнуло, но это чувство было слишком слабым, чтобы пробить защиту. Она мягко отстранилась.
Добро, как и тепло, было ей чуждо. И не потому, что она его не хотела — она просто не знала, что с ним делать.
Так она росла.
Среди снега, под луной.
С белыми волосами, белыми глазами — и с одиночеством, которое становилось её единственным настоящим спутником.
Лето в Конохе было знойным. Воздух дрожал над дорожками, солнце щедро заливало дворы, прогревая даже каменные стены главного дома клана Хьюга. Служанки искали тень, дети играли у фонтана, а жаркий ветер слабо колыхал свисающие с крыш занавеси.
Но для Хинери Хьюга это лето не имело запаха, вкуса и цвета. Оно просто было — как и всё остальное в её жизни. Она двигалась по двору в сторону тренировочной площадки: в чёрной лёгкой форме, волосы аккуратно собраны, лицо спокойно, шаги ровные.
В четырнадцать лет она напоминала лезвие — холодное, отточенное, неприступное. Ни одна улыбка не касалась её губ. Ни один взгляд не задерживался на ней без тени настороженности.
У входа в коридор, ведущий к залу тренировок, стоял Хиаши — её отец, глава клана.
Он повернулся, как будто знал, что она будет проходить именно сейчас.
— Как бы ты ни тренировалась… — произнёс он, не сдвигаясь с места, — и как бы ни старалась… я никогда не признаю тебя.
Слова резанули, как раскалённый металл по коже.
Хинери остановилась. Несколько секунд смотрела в его глаза, затем ответила ровным голосом:
— Я ожидала этих слов.
Она сделала шаг ближе, не отводя взгляда.
— А потому… мне всё равно. У меня нет желания добиваться вашего одобрения, отец.
В голосе её не было ни вызова, ни страха. Только усталость — и холодная решимость.
Хиаши прищурился:
— Ты забываешься, Хинери. Ты не имеешь права так со мной говорить.
— Я говорю то, что есть, — спокойно парировала она. — Всё, что я делала — вы игнорировали. Всё, чего я добивалась — для вас не имело значения. Мне не нужно ваше признание, когда ваша слепота глубже, чем у любого чужака.
Его челюсть напряглась.
— Хватит, — резко бросил он.
— Вы боитесь меня признать, потому что я не такая, как вы хотели. Не мягкая, не послушная. Я — ваша дочь, но вы сами отреклись от этого. Не я.
Хлопок раздался внезапно.
Пощёчина.
Резкая, сильная, будто удар плетью по лицу.
Хинери не дрогнула. Только чуть отвернула голову в сторону. Ни слёзы. Ни звука.
Затем, медленно, почти торжественно, она выпрямилась и… поклонилась.
— Спасибо за напоминание, почему я больше не обращаюсь к вам за чем-либо.
Развернувшись, она направилась дальше, не сбившись с шага. Солнце освещало её спину, но её тень казалась холодной.
Хинери ушла на тренировку. И в тот день, как и в десятки предыдущих, отрабатывала удары до потери чувствительности в руках.
Не чтобы доказать.
А чтобы быть сильной. Без разрешения. Без признания.
Без него.
На тренировочной площадке стояла тишина. Жаркое летнее солнце нещадно палило, но Хинери Хьюга тренировалась, будто ничего не чувствовала. Её удары были быстрыми и точными, как будто она выбивала из себя всё лишнее: разочарование, гнев, воспоминания. Особенно — утренние слова отца.
Она не заметила, как к ней подошёл Нейджи. Только когда он остановился сбоку, её чакра ощутила знакомое присутствие.
— Ты как всегда одна, — произнёс он. — Неудивительно.
Хинери не обернулась, продолжая наносить удары по манекену.
— Остальные мне не нужны.
— Ты всегда говорила это… — Нейджи слегка склонил голову, глаза сузились. — И всё равно продолжаешь стараться. Хотя дядя ясно дал понять, что никогда не признает тебя. Даже после того, как ты активировала Бьякуган в четыре года. Он смотрел на тебя так, будто ты чужая.
Хинери остановилась. На мгновение.
— Это ничего не значит, — спокойно сказала она. — Я не делаю это ради него.
— Тогда ради кого? — в голосе Нейджи прозвучала усмешка. — Ради клана, который не считает тебя частью себя? Ради Хинаты, которую назначили наследницей, даже несмотря на её слабость? Ты — беловолосая ошибка в роду с вековыми традициями.
Хинери повернулась. Её белые глаза смотрели прямо в его. Без злобы. Только ледяная ясность.
— Забавно слышать это от того, кто носит клеймо на лбу.
Нейджи сжал челюсть. В его взгляде промелькнула тень ярости.
— Осторожнее, Хинери.
— Это ты должен быть осторожен, кузен, — сказала она медленно. — Ты больше всех знаешь, что значит быть отвергнутым, но всё равно спешишь повторять ошибки тех, кто нас оттолкнул. Словно хочешь доказать дяде, что ты такой же, как он.
Она подошла ближе, не отводя взгляда.
— Я не собираюсь унижаться ради признания. И ты, кажется, тоже когда-то не собирался.
Нейджи молчал. Его руки были напряжены, но он не двигался.
— Не хочешь проверить мою силу? — спросила она спокойно. — Прямо сейчас?
— Зачем? — процедил он. — Ты и так знаешь, что тебе никогда не стать наследницей.
— Мне не нужно быть наследницей, чтобы быть сильной.
Она повернулась к манекену и снова начала удары.
— Когда-нибудь ты поймёшь… что не клеймо определяет твою ценность. И не место в родословной. А то, что ты выбираешь делать — без чужого позволения.
Нейджи стоял молча. Смотрел на неё ещё несколько секунд, а потом медленно ушёл с площадки, не сказав больше ни слова.
В тот день он не смог сразиться с ней.
Потому что, глядя на её спину, он видел не просто Хинери.
Он видел — ту, кем мог бы быть сам, если бы не сломался под чужой волей.