Назови меня новым именем

С приходом нового дня изменилась и погода. Небосвод за ночь полностью очистился от туч и первые лучи аврорового рассвета подарили мягкое тепло покрытым предрассветной испариной фьельдам. Герда с наслаждением потягивалась, разминая затекшие за ночь мышцы. Необычно теплый и ясный день дарил предчувствие перемен, столь долгожданных в её окаменевшей, как будто под взглядом Медузы, жизни.

Она неспешно оправила одежду и надела башмаки из кожи. Глядя на то, как ловко её собственные пальцы орудуют с тонкими ремешками, Герда поймала еще одно воспоминание, как когда-то она сама делала такую обувь. Вспомнила и женщину-лапландку, научившую её этому ремеслу. Картинки замелькали в памяти одна за одной обжигающим потоком, и девушка замерла, боясь спугнуть их. Она жадно впитывала новые кусочки своего прошлого, как чистый горный воздух после удушливой пылевой бури. Их было так много и каждое было прозрачным и незатуманенным...
Герда рухнула на колени и сжала голову руками, не в силах противостоять этой волне. И принимала их, одно за другим...

***

Была середина осени, когда северный олень вынес Герду из свергских лесов. Снегопад сорвался внезапно и был настолько свирепым, что дороги перестали быть проходными всего за пару дней. Олень, на спине которого из последних сил держалась девочка, добрел до небольшой деревянной стуги на окраине Ваазаса. Ноги оленя подкосились, и он рухнул у самой двери. Герда скатилась в сугроб и несколько раз стукнула кулаком по деревянному полотну. Никто не вышел из низенького дома в снежную бурю. Герда из последних сил стукнула еще раз... Никого...
Стало тихо и тепло, так уютно, как в объятиях любимой бабушки... Бабушка... С ней так хорошо, с ней можно остаться насовсем... Герда ощутила на себе мягкость таких родных и давно забытых объятий. Услышала голос, напевающий их любимую с Каем песенку... Темнота вдруг показалась такой лёгкой и желанной. Она окутывала в свой мягкий покой. Герда свернулась калачиком, прижавшись к влажному от испарины боку хрипевшего рядом оленя...

Из-за спины полоска света вдруг разбила уют и покой манящей тьмы. Чья-то сильная и теплая рука ощупывала лицо Герды. Девочка сопротивлялась, не желая покидать свой пьянящий покоем снежный кокон. Но рука была настойчивой, и вот к ней присоединилась другая, тормоша Герду за плечи. Чей-то глубокий слегка скрипучий голос разорвал оковы снежного плена окончательно.

Разомкнув с огромным трудом слипшиеся обледенелые веки, девочка увидела перед собой расплывчатый контур незнакомого лица. Приподнявшись, оглянулась вокруг. Тишины больше не было. Рвано завывал ветер, будто бесился от бессилия затянуть Герду в заснеженную тьму. Подтягиваемая незнакомой женщиной, она буквально на четвереньках вползла в открытую дверь, подползла к деревянному настилу у небольшой изразцовой печи, и рухнула на плотную меховую шкуру.

А дальше — смутные картинки под лихорадочным бредом. Жар и ломота во всем теле, обмазывания жиром обмороженной кожи, монотонные завывания йойки, дым от тлеющих в ладанках толченых трав. Чуть позже — теплые глотки похлебки, и снова завывания йойки. Еще позже обтирания смоченной в теплой воде грубой тканью из конопляных волокон. И снова йойки. Герда потихоньку приходила в себя, закрепляя в памяти эти монотонные песнопения, и пропитываясь дымом курительных трав — и это было так болезненно тягуче, как тьма спустившейся северной ночи. Казалось, за это время она впитала в себя кожей и звуки йойки, и запахи дыма. Когда же она окрепла и смогла выйти из стуги на свежий воздух, уже вовсю царствовала зима. Оленя лапландка отпустила на волю. Герда вновь осталась одна. Тоска по прошлому сковывала сердце девочки, но надежда на спасение её Кая разбивала грусть горячим жаром любви.

Яркие звезды освещали небо морозными ночами, а днем над горизонтом вырастала лишь небольшая полоса снежно-розового света. Впервые Рождество для Герды в тот год было лишь очередным днем на календаре. Лапландка не особо чтила ритуалы и традиции христианской веры, но и не стала останавливать Герду, когда в Сочельник та запела псалмы, которым научила их с Каем бабушка. Кай... Герда грустила, не понимая, сможет ли когда-то спеть еще раз их любимый псалом вместе.

К концу зимы Герда уже бегло говорила на языках южно-саамских народностей, которым обучила её женщина. Как только северная ночь подошла к своему исходу и солнце ненадолго стало показываться над горизонтом, они стали уходить в лес на короткую охоту. К меховым сапогам крепили ремнями короткие лыжи, которые снизу натирали для скольжения мерзлым куском тюленьего жира. Лыжные палки, если с них снять плоские плашки, служили небольшим копьем или острогой для ловли рыбы на мелководных горных речушках.

Училась Герда усердно и быстро. Ухватила, как плести сети, мастерить ловушки из любых подручных материалов, делать короткие копья и стрелы. Училась распознавать следы зверя на снегу и без него. Узнавала, в каких местах ставить силки на грызунов и мелких хищников. Лапландка рассказывала, как избежать встречи с волком или медведем, и как выжить одной в лесу. Девочка много узнала о травах и кореньях, о том, какие заваривать или настаивать, а какие мелко толочь и поджигать угольком в ладанке.

С приходом первой весенней капели они стали переходить реку Торньойоки и уходить к плоскогорьям на северо-восток уже на несколько дней, отдаляясь от дома на полтора-два десятка миль. Там, в лесах и на небольших каменистых скальных россыпях Герда научилась оборудовать ночлег на несколько дней или даже недель. Научилась разводить огонь без удобных спичек, которыми она пользовалась раньше. Находить направление днем и ночью, измерять на глаз расстояние. Лапландка научила выделывать шкурки и мастерить кожаные башмаки и меховые рукавицы. Весна едва подошла к своей половине на календаре, а Герда узнала и изучила больше, чем за все предыдущие свои годы.
А еще у них были ночи.

Особенно интересными были их ночи. Женщина рассказывала Герде о звездах. Как находить ориентиры по звездам и измерять время по их движению. Рассказывала легенды о созвездиях. Позже рассказала о своих верованиях — о тех духах, которым она молилась почти каждый день, исполняя йойки и подкуривая ладанку. В одну из таких ночей девочка в свою очередь рассказала о младенце Иисусе, рождение которого они праздновали каждую зиму, и любви которого хватит для спасения всех людей в мире. Лапландка долго молчала после тех слов, а затем рассказала Герде о других богах, о которых ей довелось узнать или услышать за её жизнь. А ещё о том, что боги и божества это лишь слова для обозначения сил, которые нельзя увидеть или осязать, но они держат жизнь и смерть в своих руках, и они древнее, чем солнце.

Черно-звездный небосвод был по-морозному яркий и искристый в одну из ночей, когда они обустроили ночлег в небольшом уступе у скалы, похожей издали на придремавшего великана. В ту ночь девочка рассказала женщине и о цели своего путешествия на север. Рассказала, все что знала сама — как Снежная Королева в Сочельник увезла её лучшего друга в своих белых санях. Как все вокруг поверили, что мальчик погиб, и только она, Герда, всегда знала и чувствовала, что он жив, что они еще могут встретиться. Рассказала, как ушла следующей весной на его поиски, и вот уже почти два года странствий привели её сюда. Как попала в сад женщины, владеющей цветочной магией, и осталась с ней, не замечая течения времени. Как чудом сумела сбежать и брела по лесам и городам, пока не добралась до столицы. Там ей довелось задержаться во дворце Их Высочеств, Принца и Принцессы Сверийских до самой весны. А потом её схватила разбойничья банда, и еще полгода Герда провела в вынужденной компании людей с большой дороги. И единственный свет для неё был тогда в глазах девочки, которая была старше всего на год. А ещё эта девочка хотела оставить Герду себе, насовсем, как живую игрушку. Но потом передумала и отпустила вместе со своим оленем, который и принес девочку в стужу к дому лапландки.

Когда Герда закончила свою историю, ночь уже истекала на глади небосвода, готовясь уступить свое место рассвету. Лапландка все это время молчала и только подсыпала в тлеющую ладанку порошки из толченых трав. А когда девочка умолкла, женщина взяла её руку, прикрыла глаза, и долго водила по линям ладони, вырисовывая узоры шершавыми пальцами. Неизменные бормотания йойки и плавные покачивания сидящей женщины вгоняли в дрему, но потом та всё же заговорила. Она рассказала, что за много поколений до того, как она еще юной девушкой попала в Ваазас, Снежная Королева часто посещала эти края. Историю об этом передавали из уст в уста, и сейчас она уже стала забываться людьми, всё чаще покидающими родные края в погоне за благами больших городов. Но старожилы её помнят. Каждую зиму накануне Рождества Королева появлялась в деревеньке и тогда пропадал один ребенок. Всегда мальчик. И никому не удавалось вернуть свое дитя обратно, хотя пытались многие. Но в какой-то год отчаяние переполнило жителей, и они вышли на улицы в Сочельник. Они жгли костры, зажигали факелы, несли лампадки. В каждом доме в этот вечер под завязку наполняли печи и камины поленьями, чтобы из печных труб летели столпы искр в ночное небо. Мужчины держали в руках огромную сеть из плетеных кожаных ремней, а женщины, взявшись за руки, монотонно покачивались, напевая йойки.

Им удалось поймать сани сетью. Им удалось воспротивиться Королеве. В ту ночь снежно-ледяной вихрь раскидал уличные костры, затушил факелы и лампадки, но огонь в раскалившихся печах и в таких же сердцах людей погасить не мог даже он. Люди прогнали Королеву, она же взамен наслала на них проклятие. Наутро все они проснулись с белыми, как снег волосами. Их кожа стала белее мела, и они перестали чувствовать боль. Чувствовать жар и холод. Младенцы, рождавшиеся после тех событий, уже не носили белых волос, но всё так же не чувствовали боль. Из-за этого многие умирали в детском возрасте. Ведь именно боль дает защиту, именно страх заставляет избегать опасностей. Из поколения в поколение передавалось это проклятие. Даже сейчас среди жителей Ваазаса много потомков тех людей, что остановили вечный голод Королевы. Их плата была высокой, но они не жалели. Королева больше не появлялась в этих краях. Видимо, стала собирать свою дань по другим городам и деревням...

После той ночи взаимных откровений лапландка стала готовить девочку в путь. Она сказала, что отправит её к подруге в Финнмарк, и та поможет ей обрести силу древних богатырей, необходимую для противостояния воинству Королевы. В середине весны они простились, женщина усадила Герду на невысокую коренастую кобылу и снабдила письмом на незнакомом языке. Уже тронувшись, девочка заметила, как по морщинистой щеке скатилась непрошенная слеза...
Девочка ехала дальше на север, навстречу новым местам и людям. И не меньше недели прошло в дороге, с остановками на ночлег в постоялых дворах, где Герда платила за кров и еду тем скудным запасом монет, что дала ей в дорогу добрая лапландка.
Начинался последний месяц весны, когда Герда прибыла в крохотную деревеньку Снефьорд, где было всего несколько домов, закрепившихся на самых северных краях земли саамов. Дальше на север дороги уже не было, начиналось бескрайнее море.

Рваный теплый ветер приветствовал Герду в тот день, когда она постучала в дверь низенькой вежи. Встретившая её женщина была еще старше. Лицо её было все в паутинке морщин, а руки загрубевшие и сухие. Женщина прочла письмо лапландки и не говоря ни слова пропустила девочку в свое жилище. А когда все же она заговорила, девочка поняла, что снова придется учить незнакомый язык. И напутственные слова лапландки, о том, чтобы девочка постаралась изучить абсолютно всё, чем захочет поделиться с ней мудрая финка, мотивировали учиться быстрее, резче. Ибо каждый упущенный урок снижал её шансы на успех в поиске и возвращении её Кая.

Их следующие полгода пролетели будто пересохший клубок перекати-поле по равнинным просторам северного Финнмарка. В Снефьорде они показывались крайне редко. Женщина уводила Герду на безлюдные фьельды и по нескольку недель они проводили там. Уходили всегда налегке. Финка умела ловко и быстро соорудить из жердей и лапника крохотный шалаш, который она тягуче называла гооахи, и при переходе с места на место оставляла его без сожалений.

Знания, которые передавала Герде финка, никак не были похожи на те, что девочка получила у лапландки. Пожилая маленькая женщина, будто иссушенная солнцем и морским ветром, говорила на забытых языках саамских племен. Тех, предки которых некогда населяли эти неприветливые для человека земли. Тех, чьи потомки разбрелись позже по деревням и городам более южных и мягких широт, забывая силу земли, что дала жизнь их пращурам. Герда впитывала в себя эти непривычные скрипуче-лающие звуки, призывающие силы столь древние, что помнили рождение самой земли. Училась призывать их, говорить с ними, слышать и слушать. Финка иногда одобрительно кивала, но никогда не улыбалась. Тонкий росчерк её высушенных сморщенных губ, казалось, давно позабыл о такой роскоши.

Не только с духами природы познакомилась тогда девочка. Она научилась понимать поведение птиц, предугадывать погоду и смену ветра, разбираться в местных травах, мхах и ягодах. Смешивать зелья, готовить лекарственные отвары. Она узнала, какие травы заваривать утром для бодрости дня, а какие вечером для глубокого сна.

А потом наступил октябрь. И финка велела Герде готовиться в дорогу. Девочка удивилась, ведь приближалась зима. Тогда пожилая ведунья сказала, что к зиме сила Королевы растет, но и сила Герды будет расти вместе с той, другой. Если Королеве будет служить ветер и ледяная буря, то девочка сможет призвать на защиту войско снежных ангелов. И если Королева обратится к силам вечного покоя, то Герде поможет сила жизни матушки-земли. Но важно было дойти до чертогов до того дня, когда солнце больше не поднимется над горизонтом, ведь зимой Королева непобедима. Финка на собачьей упряжке довезла девочку до холмов, за которыми начиналось направление, ведущее к ледяному озеру. Дальше девочке нужно было идти самой...

***

На этом волна воспоминаний схлынула так же резко, как и пришла. Ошеломленная Герда еще некоторое время сидела на коленях, баюкая сама себя в объятиях. Успокаиваясь. Рядом, уткнувшись мокрым носом в колени случайной хозяйки, лежал Йорик, будто в ожидании. И когда дыхание и сердцебиение пришли в норму, девушка встала. Повернувшись к солнцу, произнесла молитву на языке древних саамов.
Солнце было в зените, и, по науке пожилой ведуньи, это было почти что лучшее время, чтобы обратиться к древнему богу. Лучше полудня был только час рассвета, но сегодня на рассвете Герда еще не помнила, что умеет говорить с солнцем. Это знание было погребено под покореженными слоями её перепаханной памяти. Теперь же они возвращали себе давно утраченный порядок.

Их было слишком много, четких и ярких, смутных и расплывчатых. Впервые они пришли не разрозненными картинками, а цельным потоком. Впервые Герда осознала, что у нее была жизнь до. Впервые туман её воспоминаний развеялся. Девушка собрала свой скарб, увязала в мешок, и шагнула по пути к своему прошлому, чтобы найти свет маяка своего будущего. Йорик уверенно бежал чуть впереди, вынюхивая землю, будто находя одному ему известный путь.

Янтарный послеполуденный солнечный свет отражался от безупречной глади озера, принявшего форму заостренного сердца. На острове посреди зеркальной поверхности виднелись покосившиеся, но все еще величественные руины ледяного замка. К нему вела частично покрытая водой песчано-каменная коса. Кое-где придется брести по воде, наверняка оглушительно-ледяной. Но это было уже не важно.
Герда нашла его. Место, где жизнь раскололась однажды таким же октябрьским днем. Но в ту осень аномально ранняя зима замела окрестности колючими снежно-ледяными сугробами. В эту же осень аномально затянувшееся лето покрыло близлежащие холмы повторно распустившимися цветами.
Оно было реальней, чем осколки памяти о счастливом детстве. Оно было уютней, чем теплые плечи бабушки, укрытые карминовой шалью. И притягивало сильнее, чем брошенный уже дважды дом. Теперь это место было новым очагом, и Герда летела к нему, будто мотылек к танцующим искрам костра.
Девушка сбросила обувь, подтянула юбку повыше, поправила лямки заплечного мешка и решительно шагнула к песчаной косе.
Она была дома.