6. Мило.
От лица Олега:
Выходя из магазина с пакетом, в котором гремели бутылки, закуски и пара лаймов — ну если уж бухать, то хоть с минимальным вкусом — я на секунду замер.
Мадонна стояла возле машины, чуть наклонившись, рассматривала её бок, будто только что увидела эту BMW и не узнала. А потом — повела пальцами по металлическому блеску, как будто это шёлк. В её движениях было что-то почти интимное. Потом она прищурилась, глянула в боковое зеркало и… чёрт. Улыбнулась. Улыбнулась самой себе. Подправила выбившиеся пряди волос, сделала лёгкое движение шеей, как будто на секунду забыла, что находится на парковке супермаркета после кровавой перестрелки и среди всей этой чёртовой мафии.
Выглядела она… мило. По-человечески. Слишком по-человечески, чтобы мне это понравилось.
Я подошёл, шумно поставив пакет на капот. Она от неожиданности вздрогнула и резко обернулась.
— Рассматриваешь, как будто это не моя тачка, а космический корабль, — сказал я, скрестив руки.
— Ну знаешь ли, твоя тачка в зеркале выглядит гораздо дружелюбнее, чем ты, — усмехнулась она, выпрямляясь. — У неё хотя бы фар никто не выбивал.
— А у меня душу выбили, Донна, — прищурился я. — Не видишь?
Она закатила глаза, но уже без злобы, как будто ей было всё равно.
— Ты слишком драматичен, Шепс.
— А ты слишком красивая для таких слов, — пробормотал я себе под нос, открывая багажник, но думаю, она услышала. Потому что глаза у неё чуть расширились.
— Что?
— Ничего. — Я передал ей бутылку. — Ты же хотела покрепче?
— Ты и правда купил водку?
— Ты же взрослая девочка. Сама просила.
— Я была уверена, что ты скажешь «нет».
— Тогда ты меня плохо знаешь. — Я сел на капот, жестом предложив ей сесть рядом. — Пей, пока не передумал.
Она села. Смотрела на бутылку, как на оружие массового поражения.
— Тебе не кажется, что это… немного странно?
— Всё в этой жизни немного странно. — Я открутил крышку, плеснул себе. — Добро пожаловать в мой мир, Рендал.
Она взяла у меня бутылку, не отрывая взгляда, сделала глоток и передала обратно.
— Боже… это ужасно.
— Ну не шампанское же, — хмыкнул я, выпивая остаток. — Зато теперь ты точно не алкоголичка. Ты просто травмированная девочка с хуёвыми вкусами на мужчин и ещё хуже — на алкоголь.
Она усмехнулась, но в её глазах мелькнуло что-то… тёплое. И это «тёплое» мне, мать его, не понравилось.
От лица Мадонны:
— Ты что, ревнуешь меня к Диме? — спросила я, прищурившись и игриво склонив голову набок. Улыбка на губах была наглая, как и всегда, когда я хотела разозлить Олега.
Он чуть приподнял бровь, отпил из бутылки, не глядя на меня.
— Ты мне никто. И ревновать тебя к своему другу я бы не стал, — сухо бросил он, уставившись куда-то вперёд, будто в окно, хотя перед нами был только бетонный забор и пустая стоянка.
— Понятно, — протянула я, отворачиваясь. Где-то под рёбрами царапнуло что-то острое. Дура. Чего ты ожидала?
— И вообще, — продолжил он с тем тоном, от которого хотелось либо ударить его, либо поцеловать, — странно, что я сейчас пью в машине с девушкой своего друга.
— Я не его девушка! — выпалила я резко, чуть не расплескав остатки водки. Слова вышли громко, как пощёчина. Слишком громко. И слишком честно.
— Так ты же хочешь быть его, — он повернулся ко мне, и в его голосе не было ни злости, ни насмешки. Только… раздражающая уверенность. Как будто он знал лучше меня, чего я хочу.
— Шепс, довольно, — тихо буркнула я, отводя взгляд. — Я много выпила.
— Весьма хороший способ убежать от темы, — ответил он так спокойно, что меня будто обдало холодной водой.
— О чём ты вообще? — Я скрестила руки на груди. — Думаешь, я специально лью в себя алкоголь, чтобы избежать твоих допросов?
— Думаю, ты лжёшь сама себе, Донна, — он снова отпил, откинулся назад на сиденье и закрыл глаза. — И тебе от этого ещё хуже, чем от водки.
Меня накрыло молчание. Грудь сдавило, как будто воздух стал тяжелее. Мне захотелось или сбежать, или ударить его, или поцеловать. И я ненавидела себя за всё это одновременно.
— А вообще... у тебя есть девушка? — спросила я, лениво вращая бутылку в руках, не поднимая глаз. Слова прозвучали будто невзначай, но внутри всё сжалось в комок — почему я вообще это спрашиваю?
Олег усмехнулся, дернув уголком губ.
— А зачем она мне? Лишние нервы, драмы, сопли, сцены. Я лучше по-быстрому с кем-нибудь потрахаюсь — и на утро свалю. Без обещаний, без звонков, без этого всего.
Я поморщилась.
— Мерзость, — выдохнула я, даже не стараясь скрыть отвращения.
Он рассмеялся. Низко, сухо, с этой своей хрипотцой.
— Зато честно. Ты ведь не спрашивала, романтик ли я.
Я закатила глаза, наконец взглянув на него. Он смотрел на меня с той самой полуухмылкой — как будто наслаждался моей реакцией.
— А знаешь, Шепс, если ты будешь и дальше жить с таким подходом, то в один момент останешься совсем один. Старый, уставший и никому не нужный. Без драмы, но и без кого-то, кто бы рядом остался даже в тишине.
Он замолчал. Тень пробежала по лицу. Кажется, попала в цель.
— Лучше быть одному, чем с кем-то, кто в любой момент может воткнуть нож в спину, — тихо бросил он, отворачиваясь.
— Или в ногу, — напомнила я с холодной усмешкой. — Ах да. Это же уже было.
Он снова усмехнулся.
— Сука.
— Всегда пожалуйста.
— Я люблю романтику, — выдохнула я, прижимаясь щекой к прохладному стеклу. Всё плыло, как в старом фильме — размазанно, немного грустно, но приятно. В голове было пусто, а сердце странно щемило.
— Мерзость, — фыркнул Олег, отплатив мне той же монетой, напомнив, как я минуту назад отреагировала на его признание о "секс — и до свидания".
Я хмыкнула.
— Зато классно, — выдохнула, откидываясь на спинку кресла и прикрывая глаза. — А вообще… ты зачем пьешь? Ты же за рулём. Мне страшно, если честно. Я не хочу умирать на этой твоей бешеной тачке.
Он пожал плечами, глядя вперёд, как будто ему было абсолютно плевать на всё, кроме дороги и собственного равнодушия.
— Умрём вместе, — сказал спокойно. Почти философски. Будто бы это не авария, а какой-то романтический суицид по обоюдному согласию.
Я резко повернулась к нему и прошипела:
— Шепс, иди нахуй. Серьёзно. Ты невозможен.
Он чуть повернул голову, и я уловила на его лице эту дразнящую ухмылку. Такую, что хотелось либо поцеловать, либо врезать.
— Люблю, когда ты злишься, Рендал. — Голос у него был ленивый, но с этой раздражающей ноткой удовлетворения.
— А я люблю, когда ты молчишь, — бросила я и отвернулась к окну, пытаясь унять пульс и хаос в голове. Чёртов алкоголь. Чёртов Шепс.
Мы допили всю водку. Последняя капля обожгла горло, оставляя после себя липкое тепло и лёгкое головокружение. В машине было душно — от алкоголя, от напряжения между нами, от того, что я сидела рядом с этим психом, который собирался сесть за руль пьяным.
— Всё, поехали, — протянул Олег, небрежно швырнув пустую бутылку куда-то на заднее сиденье. Он завёл двигатель, и гул мотора напомнил мне, что мы — не в баре, не на диване, не в безопасности. А в чёртовой машине, и ехать ещё минимум час по ночной дороге. Один час с пьяным Шепсом за рулём. Браво, Мадонна, просто охуенно.
— Ты серьёзно? — я вскинулась, пытаясь отобрать у него ключи. — Ты пьян, Шепс! Я тоже пьяная, но хотя бы не настолько безумная, чтобы вести машину!
— Расслабься, принцесса, — усмехнулся он, легко увернувшись и заводя тачку. — Я знаю эту трассу лучше, чем свои отношения с матерью. А это, поверь, уровень.
— Не смешно, — буркнула я, вжимаясь в сиденье и пристёгиваясь с такой яростью, будто ремень мог спасти меня от самой смерти. — Я не хочу умирать. Я тебе уже говорила? Я не хочу умирать. Не сегодня. Не с тобой. И не в этой твоей вонючей BMW.
— А с кем бы ты хотела умереть, м? — лениво поинтересовался он, выводя машину на трассу. — С Димочкой? Романтика и свечи, наверное?
— Олег! — Я закричала, когда он резко прибавил скорость, будто ему было весело провоцировать меня. — Ты ведёшь себя как псих! Сбавь скорость, твою мать!
— Псих, но не самоубийца, — усмехнулся он. — Расслабься, я знаю, что делаю. Ну и вообще… Мы не умрём. Сегодня точно нет. Ты мне ещё пригодишься, Рендал.
Я сглотнула, глядя в окно. В голове шумело, и не только от алкоголя. От страха, от неуверенности, от слишком близкого присутствия этого опасного, наглого, абсолютно непредсказуемого мужчины рядом.
— Если мы разобьёмся, знай — я тебя возненавижу даже в гробу, — пробормотала я, еле слышно.
Он хохотнул, нажимая на газ, и фары прорезали ночь, как лезвие.
От лица Олега:
Я видел её глаза. Широко раскрытые, тёмные, будто вобравшие в себя весь страх мира. Она злилась, чертовски злилась — это было видно по тому, как её губы поджались, как дрогнула рука на ремне безопасности. А голос... Боже, раздражающий и милый одновременно. Эта смесь — как острое вино с клубничным привкусом: вроде бы бьёт в голову, а вроде бы и сладко.
— Тебе всегда так весело на грани смерти, Шепс? — прошипела она, срываясь.
— Ага. Жизнь скучна без риска, — усмехнулся я, прищурившись.
Я нарочно нажал на газ. Нога будто сама вдавила педаль. Машина зарычала, как зверь, бросаясь вперёд, и я резко вырулил влево, будто бы нас собирался снести встречный грузовик. Она вскрикнула. О, этот звук. Высокий, отчаянный. И, чёрт возьми, приятный.
Я ожидал крика, может, мата, может, даже удара кулаком по панели. Но не это.
Мадонна… расплакалась.
Я почувствовал, как её плечи дрожат. Она отвернулась к окну, но даже сквозь шум мотора я услышал, как она сдерживает всхлипы, будто не хотела сдаваться, но уже не могла удержаться.
— Да ладно тебе, Рендал, — фыркнул я, не сбавляя скорости. — Ты же у нас крутая хакерша, не кисейная барышня.
Ответа не было. Только мокрые щёки, которые она пыталась вытереть тыльной стороной ладони. Только затянутые в глухую тишину рывки дыхания.
— Серьёзно, ты из-за этого ревёшь? — продолжил я, не поворачивая головы. — Бля, слабачка. Я думал, у тебя нервы покрепче.
Она всё так же молчала. Только дёрнулась, чуть отстранившись от меня, будто я был прокажённым. Чёрт. В ней было что-то почти детское сейчас — беззащитное, сырое, обнажённое. И это почему-то раздражало ещё больше, чем её дерзость.
Я нажал на газ ещё сильнее. Не хватало ещё, чтобы она подумала, будто может как-то на меня влиять. Слёзы, истерики — не мой стиль. И не её, чёрт побери. Надо же, Рендал, ты плакать умеешь? Кто бы мог подумать.
— Так мы доедем быстрее, — хмыкнул я и вдавил педаль в пол.
БМВ рванула вперёд, как пуля, глухо зарычав. Спортивная — не просто слово, а сущность этой машины. Реакция бешеная, как и я.
Мадонна резко вцепилась в ручку над дверью, глаза округлились. Её волосы метались по воздуху, а дыхание стало частым.
— Олег, ты ненормальный! — выкрикнула она сквозь визг шин и шум ветра. — Я сейчас выпрыгну, к чёрту тебя!
Я скользнул по ней взглядом. Серьёзно? Выпрыгнет?
— Выпрыгнешь — свернёшь себе шею. — Я хмыкнул и не убавил скорости. — Не парься, лучше я тебя сам убью, чем ты себя покалечишь. Хотя… если подумать, это даже мило. Захотела покончить с собой — рядом со мной. Почти романтично.
Она разозлилась. Я это почувствовал. Щёки вспыхнули, руки сжались в кулаки.
— Тебя бы кто-то задушил, Шепс, пока ты спишь! — закричала она.
— А ты не забудь снять это на видео. Чтобы потом пересматривать и страдать. — Я снова усмехнулся.
Чёрт, она глупая. И красивая. И упрямая, как сто чертей. Я бы и правда лучше её сам угробил, чем дал возможность сделать это по глупости. Потому что самоубийство — это не просто слабость, это грех. А я, как ни странно, не люблю, когда мои люди косячат с вечностью.
— Вроде самоубийство — это грех, не правда ли? — пробормотал я, глядя вперёд, и сам себе усмехнулся. — Так что расслабься, Рендал. Я тут, чтобы уберечь тебя даже от самой себя.
И машина летела вперёд, разрезая ночь, как нож сквозь ткань.
От лица Мадонны:
Я ненавижу его. Всем телом, каждым нервом под кожей. Душой, если она у меня ещё осталась. Блядина. Конченный ублюдок. Я стирала слёзы с лица почти машинально — быстро, злобно, с такой яростью, будто хотела вырвать себе глаза, чтобы не видеть его больше никогда. Руки дрожали. Зубы стиснуты. Боль стучала в висках, а сердце орало: «Выходи из машины! Беги!»
Но я осталась.
— Ты что, снова нюни распустила? — усмехнулся он с водительского сиденья. — Ну и что там, а? Не выдержала скорости? Или, может, осознала, что слишком слаба для этого дерьма?
Я закрыла глаза. Если бы могла, я бы разнесла всю эту машину к чёртовой матери.
— Замолчи, Олег. Просто… заткнись.
Мой голос сорвался. Он стал почти шёпотом, но внутри всё кипело, как вулкан.
— Я твой босс, детка, ты не в той позиции, чтобы приказывать. — Его голос был ленивым, раздражающе спокойным. Он наслаждался этим. Наслаждался моей яростью, моей слабостью.
— Ах да… — я прошипела сквозь зубы. — Ты же мой босс. Глава мафии. Великий Шепс.
Съязвила, почти плюнув словами. — А я? Просто сраная хакерша, сидящая в твоей тени. Кнопки давлю, пока вы убиваете людей и прикрываетесь моими логинами.
Он не ответил. Только фыркнул и включил музыку, какую-то глухую электронику, как будто даже звуки вокруг должны были раздражать.
А я сидела, выпрямившись, и давилась злостью. Мне казалось, я сейчас либо убью его, либо себя.
Но знаешь что?
Ни один из этих вариантов не подходил. Потому что я слишком гордая, чтобы уйти просто так.
Он ещё ответит за каждое слово. За каждую усмешку. За каждую секунду, в которой я чувствовала себя ничтожеством.
И когда он в следующий раз усмехнётся — я уже буду готова.
Слава всему миру, но мы доехали. Я чуть не расплакалась от облегчения, когда БМВ наконец остановилась с характерным рывком. Меня жутко тошнило — не просто от алкоголя, а от самой поездки, от его ехидного тона, от того, как он нажимал на газ, будто жизнь — шутка.
Дверь я открыла с усилием, как будто металл сопротивлялся. Вышла, почти упала — ноги предательски дрожали, будто это не мои. Шагнула в сторону и тут же оперлась на капот, холодный и вибрирующий, как он сам, как его характер — острый и тяжёлый. Сквозь ветер слышался его мерзкий голос.
— Не вырвало? Ну ты, мать, держишься лучше, чем ожидал.
Я прикусила губу, чтобы не послать его прямым текстом. Ничего. Никаких слов. Только молчание. Только я, и моя злость, и… ох.
Я резко наклонилась в сторону, закрыла глаза, и меня вырвало — прямо в кусты рядом с машиной. Пронзительно, мерзко, больно.
Жаль, не на машину. Была бы поэзия.
Он засмеялся — этот тихий, ленивый смешок, как будто всё это его развлекало.
— Твоё тело тебя ненавидит, девочка. Ну что, романтика закончилась? — сказал он, опершись на дверь, наблюдая с видом короля, глядящего на грязь под ногами.
Я медленно выпрямилась, вытерла рот тыльной стороной ладони. Смотрела на него, не мигая. Словно проклинала взглядом.
— Шепс, если ты не заткнёшься, то следующее, что ты получишь в лицо — это туфля с каблуком.
Он ухмыльнулся, достал сигарету, закурил и выдохнул дым мне в сторону.
— С тебя плохой алкоголик, Рендал. Слишком чувствительная.
От лица Олега:
И почему ты всё ещё стоишь, детка? — думал я, наблюдая за ней из-под капюшона, прислонившись к машине. Она опиралась на мою чёрную БМВ, как будто это был последний надёжный кусок земли под её ногами. Щёки пылают, губы бледные, глаза всё ещё блестят от слёз или от рвоты — хрен разберёшь.
Смело. Или глупо. Хотя в её случае, это одно и то же. Чертовка.
— Что, прикипела к капоту? — бросил я с ленивой ухмылкой, стряхивая пепел с сигареты прямо на асфальт.
Она не ответила. Лишь глубже вжалась плечами в машину, будто надеялась, что металл её спасёт.
— Или хочешь ещё одну поездку на скорости двести двадцать?
Она медленно повернула голову, глядя на меня, как будто я был самой последней мразью в её жизни.
— Я хочу, чтобы ты сдох. — выдохнула она устало.
— Очаровательно, — хмыкнул я. — У тебя талант делать комплименты, как резать глотки — резко и по делу.
Я подошёл ближе, чуть наклонился, заглядывая ей в глаза, будто хотел вычитать там что-то большее, чем просто злость и тошноту.
— Слабенькая ты сегодня. Где же твой нож, Рендал? Где твои фразы, как плевки в лицо? Где та, кто чуть не вонзила мне лезвие в бедро, а потом заявила, что "женщинам в мафии сложнее"?
Она молчала. Руки дрожали. Пахло алкоголем и злостью.
Я усмехнулся.
— Ну что, пойдём, хакерша. У нас с тобой ещё долгая ночь. И, боюсь, трезвой она не станет.
Она пошатнулась — резко, как будто под её ногами земля вдруг стала жидкой. Я молча протянул руку. Не спеша, будто давая ей выбор: упасть лицом в гравий или, как ни противно, принять мою помощь.
Она подняла на меня глаза. Холодные, острые, прожигающие. В этом взгляде было ровно столько ненависти, сколько нужно, чтобы не перепутать с презрением. И да, там ясно читалось: «Серьёзно? Иди нахуй, Шепс.»
Но, к моему удовольствию, она всё же вложила свою дрожащую ладонь в мою. Тяжело опёрлась, словно признавая — сейчас не потянет одна. Слабачка. Но чертовски упрямая.
Я усмехнулся. Конечно, не мог не вонзить словесную занозу.
— Вот видишь. Всё-таки без меня ты куда? — тихо, почти шёпотом, но с той самой тенью издёвки, от которой у неё всегда щёки наливаются злостью.
— Просто я не хочу подскользнуться и сломать шею. — буркнула она сквозь зубы, старательно не глядя мне в глаза.
— А я-то думал, ты сама мечтала разбиться. — наклонился ближе, будто бы поддерживая её сильнее, но на самом деле просто чтобы увидеть, как её челюсть сжимается от раздражения.
— Заткнись, Шепс. — бросила она, пошатываясь, но стоя на ногах.
— С радостью. Но только после того, как ты перестанешь падать как кукла из тряпья. — ответил я, подхватывая её за талию чуть крепче, чем нужно.
Она ничего не сказала. Только вздохнула зло и, не отстраняясь, позволила мне вести её вперёд. Всё ещё гордая, всё ещё упрямая. И всё ещё — моя маленькая проблема.
Спустя несколько минут:
Ночь. Темно, тихо. Особняк будто вымер. Все давно разбрелись по комнатам. Где-то за стеной скрипнула дверь, и я уже знал, что это не сквозняк.
Она. Мадонна.
Пьяная в хлам, шатаясь, как будто ноги не чувствуют пола. Зашла в мою комнату, будто в свою. Свет не включила — и хорошо, так даже честнее. Я лежал на кровати, уставившись в потолок, и слышал каждый её шаг. Она не сказала ничего сразу. Только тяжело дышала.
А потом... начала стягивать с себя одежду. Я привстал. Медленно. Не потому что заинтересовался — потому что понял, что сейчас что-то пойдёт не так.
— Дима... — прозвучало в полумраке. Голос её был слипшийся, хриплый. — Я устала... Я хочу тебя.
Я выпрямился. Медленно, не спеша, будто бы каждая мышца пыталась не дать мне сорваться. Пальцы сжались в кулак.
Дима.
Она назвала меня его именем.
Секунда — и внутри всё перекосилось. Холодно стало, будто кто-то открыл окно, хотя в комнате душно.
— Интересно, — процедил я. — А ты часто приходишь к нему вот так? Полуголая, как дурочка?
Она не ответила. Только заплетающимися руками пыталась расстегнуть юбку. Я не двинулся. Ни на сантиметр. Смотрел, как она путается в ткани и собственной забывчивости.
— Дима... — снова прошептала она и опустилась на край кровати. В темноте её лицо было неразборчивым, но я чувствовал — она не смотрит на меня. Она вообще не видит, с кем говорит.
Мне стало гадко. И горячо от ярости.
Дима, мать его. Тот, кто называл меня другом. Тот, кому я доверял. И вот теперь — она здесь, в моей комнате, с его именем на губах. Пьяная. Без понятия, перед кем стоит.
Я подался вперёд, почти беззвучно, и прошептал прямо рядом с ней:
— Не тот ты выбрала, детка.
Она замерла. И даже в своей пьяной отключке, кажется, почувствовала. Не дыхание — энергию. Неправильную. Напряжённую, как перед грозой.
— Шепс?.. — неуверенно, еле слышно. Голос у неё стал тише, как будто на секунду мозг вернулся в тело.
Я выпрямился.
— Ты перепутала дверь. Или кровать. Или... мужчин.
Она шмыгнула носом.
— Мне плохо...
— Ну конечно. — я отстранился, подошёл к двери. — Плохо — значит, можно лезть к кому попало?
— Я... не знала...
— Да, ты вообще мало что знаешь. — Я открыл дверь, впуская полоску света из коридора. — Проваливай, пока не сделала ещё глупее.
Она встала, пошатываясь. Молча. Ни слёз, ни крика. Только тень на лице, и я впервые увидел — она не уверена, кто она вообще сейчас.
И, знаешь, я даже не стал злорадствовать.
Просто закрыл за ней дверь. Без слов. Пусть спит. А я... я ещё долго смотрел в потолок. Не потому что хотел забыть — потому что не знал, как теперь дальше смотреть в глаза обоим.