Код любви, Рендал.

На утро Мадонна встала с тяжестью в груди, лбом, пульсирующим от температуры, и заложенным носом. Но она знала правила. Болеть запрещено. Здесь, среди этих людей, слабость — это не состояние, а приговор.

Она натянула простую рубашку — красную, насыщенную, как кровь. Кожа под ней горела. Юбка — чёрная, облегающая, с разрезом по бедру. Маленькие каблуки звенели по мрамору, выдавая в ней ту, кто всё ещё не сдаётся, даже когда организм шепчет: "Ляг, пожалуйста".

Спустившись в столовую, она сразу наткнулась на него.
Шепс.
Олег.

Он сидел у окна, раскуривал сигарету, щурясь сквозь дым, будто она ему помешала смотреть на жизнь. Его взгляд — острый, режущий, с прищуром волка, заметил её сразу. Мгновение — и его губы скривились.

— А у нас тут красная шапочка, — пробормотал он, скорее себе, чем кому-то, но достаточно громко, чтобы она услышала. — Ишь ты. Даже сопли нарядила в классику.

Она проигнорировала. Просто прошла. С высоко поднятым подбородком. Хотя ноги дрожали от жара, а голос хрипел так, будто ей на горло наступили.

Дима молча перевёл на неё взгляд. Серый, спокойный. Ни злобы, ни интереса. Просто… взгляд. Она почувствовала его, как нож по коже. С ним она никогда не говорила. Он был замкнутый, из тех, кто молчит до тех пор, пока не прикажут убить. И всё же в его глазах было что-то — лёгкое сочувствие, возможно. Или она себе придумала.

Владу она кивнула. Сил на слова не было. Голос предательски охрип.

— У тебя чё, голос сел? — спросил он и встал, подойдя ближе. — Донна, ты ж горишь вся. Ты ж больна.

— Я… всё нормально. — Её голос звучал так, будто в горле у неё стекло.

Он посмотрел на неё внимательно, медленно. Глаза сверкнули. Но не злобой — заботой, настороженной.

— Пиздец как "нормально", — буркнул он. — Сядь. Я принесу тебе воды.

Олег не удержался:
— Серьёзно, Влад? Ты её мать или санитарка в психушке? Она ж взрослая, сама знает, когда подохнуть.

— Олег, заткнись, — резко бросил Влад, не оборачиваясь. — Не тебе судить, ты вчера пальцем в носу ковырялся на собрании.

Шепс фыркнул, но замолчал.

Дима тем временем продолжал наблюдать, не вмешиваясь. Он не умел подходить к людям. Особенно к таким, как она — дерзким, хрупким и отчаянно пытающимся не показать слабость.

"Почему она вообще пришла в таком состоянии?" — мелькнуло у него. — "Зачем?"

Он не понимал, но, чёрт, уважал. Сколько их было, баб, которые ломались от одного слова Шепса? А эта… пришла в лихорадке. И держится.

— Садись, — тихо сказал он, глядя на неё. Впервые. — Иначе свалишься.

Мадонна опустилась на стул, выдохнув. Влад принёс воду и положил на стол аспирин. Откуда он его вообще взял — загадка.

— Только попробуй умереть — я тебя сам убью, — пробормотал он с усмешкой.

Она слегка улыбнулась. Даже в лихорадке. Потому что здесь это значило больше, чем сто слов.

От лица Димы:

Мне хотелось её прижать. Просто взять и обнять, крепко, без слов, чтоб замолчала вся эта суета, чтобы она хоть раз позволила себе быть слабой. Мне хотелось сказать: «Ляг, Донна. Хватит, ты уже доказала, что сильная».

Но я не мог.
Я — не тот, кто имеет на это право.

Да и вряд ли я её интересую. Она на меня ни разу толком не посмотрела. Ни одного вопроса. Ни одной попытки подойти ближе.

А вот Влад... Влад её интересует. Это видно. Слишком видно. И, может, не в том смысле, в котором все шепчутся, но она ему верит. Позволяет быть рядом. Даже если спорит с ним — она с ним.

И он тоже… Чёрт.
Он стал другим.

Я помню Влада. Раньше он был лёгким. Весёлым. Умел шутить, знал, как в комнате создать тепло, даже среди грязи, крови и оружия. Он всегда уважал людей. Всех. Даже тех, кого презирал.
А теперь он… другой.

Жёстче. Тише. Резче. И только с ней — он всё ещё Влад. Почти.
Вот только это «почти» меня и бесит.

Он тащит ей воду, заботится, как будто она его кровь. Он смотрит на неё, будто хочет защитить от всей этой чёрной ямы, в которой мы тонем годами.
А я? Я просто смотрю.
И молчу. Как всегда.

Я не ревную. Нет. Это не ревность.
Это — злость.
Смешанная с завистью.
Потому что я бы тоже хотел быть рядом. Хотел, чтобы она позволила. Хоть чуть. Хоть раз. Хоть взглядом.

— Ау, Матвеев, чё задумался? — Влад хмыкнул, лениво махнув ладонью перед моими глазами, словно стряхивая с меня чужие мысли.

Я моргнул.
— Ничего, — отозвался почти автоматически. — Я так и не понял, какие у нас задачи сегодня?

— Для тебя есть задача: включиться, наконец, в реальность, Матвеев, — усмехнулся он. — Испанцы. Переговоры. Их люди уже в городе, ждут внизу у склада.

Я выдохнул. Тяжело. С глухим раздражением.
— Чёрт. Я думал, сегодня выспаться наконец. Просто один раз. Одна грёбаная ночь без дел и крови.

— А у меня? — вдруг подала голос Донна. Спокойно, сдержанно. Но голос всё ещё хрипел, и в нём чувствовалась усталость, натянутая, как струна. Я обернулся на неё — она сидела чуть поодаль, в красной рубашке и облегающей чёрной юбке. Осунувшаяся. Болезненно бледная. И всё равно — красивая. Чёрт бы её побрал.

Влад посмотрел на неё мельком.
— Ты сегодня пойдёшь с Димой на переговоры с испанцами, — бросил он, словно говорилось о походе в продуктовый.

Она кивнула.
Без слов. Как будто это обыденно. Как будто внутри не закололо.

А мне стало не по себе.
Я сразу почувствовал, как она чуть напряглась. Либо из-за моего имени, либо из-за самих переговоров. Или и то и другое.
Я не знал, радоваться мне или нет.

С одной стороны — я хотел быть рядом. Хотел показать, что я могу быть не только этим холодным ублюдком с недоверием на лице. Хотел защитить.
С другой — я знал, что она этого не хочет. По крайней мере, не со мной.

— Подготовься, — сказал я, глядя прямо на неё. — Испанцы — не подарок. Я буду рядом, но тебе придётся говорить.

Она посмотрела на меня. Коротко. Молча. Но взгляд... он был не отстранённый. Не испуганный. Он был твёрдым. И всё же что-то в нём дрогнуло.

— Поняла. — только и сказала.

Я кивнул.
А сам поймал себя на мысли — боюсь, что в её глазах я всё ещё просто очередной представитель власти. Не человек. Не союзник.

Всё, что мне оставалось — доказать, что я умею быть другим.
Хотя бы сегодня.

От лица Мадонны:

Ноги дрожали так сильно, будто я стояла на краю крыши, а не сидела за переговорным столом с четырьмя мужчинами, каждый из которых мог приказать убить меня, даже не поднимая бровей. Дима сидел рядом, как всегда молчаливый и сдержанный, но я чувствовала, что он напрягся. Я — чужая в его мире, чужая и здесь.

Испанцы были элегантны, слишком уверенные в себе, пахнущие дорогим парфюмом и кровью. Говорили быстро, с акцентом, но для меня их речь была почти как музыка. Итальянский и испанский — почти братья. Их акцент в русском и моём собственном имел одни и те же рваные ноты. Это меня даже немного успокоило. Я почти улыбнулась, когда один из них — мужчина в костюме цвета мокрого асфальта с кольцом в форме черепа — посмотрел прямо на меня.

— Ты итальянка, verdad? — спросил он с ленивой полуулыбкой, которая не сулила ничего хорошего. — Ты, как я слышал, не просто красива, но и способна. Это правда, что ты взломала систему Реваншевских за ночь?

Я почувствовала, как сердце ухнуло вниз, а ладони стали влажными.

— Правда, — тихо ответила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, но хрипота предательски всё ещё оставалась. — Меня просили — я сделала. Это была просто работа.

— Просто работа, — повторил он, склонив голову. — И всё-таки ты женщина. В нашей культуре это... редкость. У тебя нет проблем с подчинением?

Я сжала губы. Чувствовала, как Дима сдвинулся рядом. Я почти физически ощутила, как он напрягся, как его пальцы вцепились в край стола. Но он не вмешался.

Я подняла глаза на испанца. Прямо. С вызовом, несмотря на страх внутри.

— Я подчиняюсь, когда это целесообразно. Но если моё мнение ценится — я готова вести, а не только слушать. У меня нет амбиций быть королевой, если меня ставят в стойло. Но если дают место за столом — я его займу.

Наступила тишина. Один из испанцев усмехнулся, другой что-то пробормотал на родном языке, но не грубо. Мужчина с черепом откинулся на спинку стула и хлопнул ладонью по столу, одобряюще.

— Valiente, — сказал он. — Смелая. Посмотрим, Рендал, насколько далеко тебя заведёт твоя смелость. Добро пожаловать в игру.

Я едва кивнула. И хотя ноги всё ещё дрожали, я почувствовала — я выдержала.
Я ещё жива. И они заметили.

— У меня для тебя есть подарок, hermosa, — сказал испанец с той самой ленивой, но мерзкой улыбкой. Он щёлкнул пальцами, и один из его людей тут же вынес чёрную коробку. С виду дорогая — бархат, узоры по краям, золотая застёжка. Но пахло... странно. Приторно. Сладко-гнилостно.

— Чего?.. — я нахмурилась, не дожидаясь чьих-то слов, шагнула ближе и открыла коробку.

На долю секунды я не поняла, что вижу.

А потом… воздух вышел из лёгких, как будто меня ударили кулаком в живот.

Из темноты бархата на меня смотрели полуприкрытые, пустые глаза. Его лицо. Моего отца. Лицо, которое я помнила в мелочах — морщинка между бровями, седина на висках, шрам на подбородке. Только теперь — без тела. Отрубленная голова. Ужасно бледная.

Я всхлипнула, губы задрожали. Потом — крик. Пронзительный, почти животный. Мир вокруг будто взорвался.

Грохот. Стрельба. Крики. Люди метались, кто-то падал, кто-то кричал на испанском. Всё стало смазанным, будто вода затопила мне уши, и я слышала сквозь толщу льда. Я стояла, застыв, с руками, сжатыми в кулаки, с глазами, в которых горело отчаяние.

— Папа... — прошептала я, как ребёнок. — Папа…

Я потерялась. В себе, в этой комнате, во времени. Я просто... ушла из этого момента. Всё внутри меня застыло. Я не чувствовала ни ног, ни спины, ни лица. Только боль. Она звенела в костях. Я задыхалась, как будто мне кто-то наступил на грудную клетку. Я плакала. Горячо, отчаянно. Словно впервые за всю жизнь.

А потом — сильные руки.

— Донна! — голос. Глухой, как сквозь воду. — Донна, чёрт тебя дери!

Дима.

Он схватил меня за плечи, притянул к себе, как будто хотел разбудить, встряхнуть. Я всхлипнула, уткнулась в его грудь, прижавшись, как ребёнок.

— Ты со мной! Слышишь?! Смотри на меня! — он чуть поднял мой подбородок, а я всё ещё не могла сфокусироваться. Всё плыло. — Сука, дыши!

— Он… он был... он был жив… — прошептала я, и мои слова оборвались рыданием.

— Тихо. Я здесь, — Дима сжал меня крепче. Его пальцы дрожали. — Они за это заплатят. Клянусь, Донна. Я тебе клянусь. Заставлю их съесть свои же кишки Донна.

— Уносим её в машину! — рявкнул Дима, оттолкнув кого-то локтем и буквально кидая меня в руки ближайшему человеку.
— Осторожно, держи её, — бросил он тому, кто поймал меня. Я даже не повернулась. Не дёрнулась. Мне было всё равно. Ноги ватные, взгляд стеклянный. Я даже не знала, кого это он позвал. Меня уносили прочь от стрельбы, от голов, от голосов, от реальности.

Прошло два часа.
Я сидела в машине, свернувшись в плед, который кто-то сунул мне. Не помню кто. Волосы прилипли к щеке, ладони дрожали, всё лицо было опухшим от слёз. Я чувствовала себя куклой, брошенной в лужу.

Труп.
Труп моего отца.
Я не была готова увидеть его таким. Без слов. Без тела. Без возможности хотя бы прикоснуться к его руке в последний раз.
Я так и не попрощалась.

Через запотевшее стекло я увидела силуэт. Он стоял в отдалении, чуть наклонившись, облокотившись на капот. Курил. Уверенные, медленные движения, будто сигарета — продолжение его пальцев. Дима.

Я открыла дверь, вышла. Пошатывало. Подошла. Он не удивился. Просто молча протянул сигарету.
Я не курила. Никогда.
Но сегодня всё было впервые.

Я затянулась, и почти сразу закашлялась, резко, с болью.

— Они такие… крепкие, — прохрипела я, скривившись, чувствуя, как дым обжигает лёгкие.
Дима тихо хмыкнул, глядя на горизонт:
— Привыкаешь.

— Что ты сделал, когда увидел первый труп? — спросила я, не глядя на него. Просто держала сигарету между пальцами, как будто она могла согреть.

Он медленно выдохнул. В дыме были годы.
— Мне было четырнадцать. Меня вырвало прямо на ботинки отца.

Я посмотрела на него — безжалостный, собранный, с вечно сдержанным лицом, будто вырезанным из камня. И в этой тени дыма вдруг он показался мне… человеком. Мальчиком. Обычным парнем, которого вбросили в мясорубку.

Он родился в этом. В крови. В страхе. В подвалах. Его не спрашивали. Он не выбирал. И, чёрт побери, он мне нравился.
Не как мужчина. Не как любовник. Просто… как человек. Как друг.
Сильный, но не сломанный.
Тихий, но глубокий.
Сломанный — но живой.

— Я любила отца, — прошептала я, глядя в тусклый огонь сигареты. — Пусть он меня предал. Пусть я была товаром. Но я… всё равно. Я была папиной дочкой. Всегда.

Дима ничего не сказал.
Он просто протянул мне руку — молча.

Мы вошли в дом на полусогнутых. Воздух здесь был тише, теплее, но я всё ещё ощущала запах крови, как будто он въелся в мою кожу. Дима придерживал меня за талию — не грубо, аккуратно, почти трепетно, как будто я была стеклянной фигуркой, которую страшно уронить. Мне это было неловко. Я чувствовала себя неестественно в его прикосновении, чужой в его крепких пальцах. А он будто и не замечал — просто держал, спокойно, уверенно, будто так и надо.

— Вы что там устроили?! — поднялся со своего места Влад, тревожный, с выпученными глазами. Он подбежал ближе, и, глядя на моё лицо, мгновенно замолчал. В моих глазах всё ещё было это. Ужас.

— Блядь, да отпусти ты её! — вдруг гневно рявкнул Олег, входя в коридор, и с силой отдёрнул меня от Димы.
Я споткнулась о ковёр, врезалась плечом в стену, тихо ойкнув.
— Хватит делать из неё слабачку, — прошипел он сквозь зубы, оборачиваясь к Диме с холодной яростью. — Она тебе что, девка твоя?

— Олег, не начинай. — Дима смотрел спокойно, но с опасной тенью в глазах. — Она едва жива. Мы чуть не погибли.

— Что там было? — резко спросил Олег, нависая надо мной. Его взгляд буквально пожирал, колол, трепал изнутри.
Я сглотнула.
Слова застревали. Ком в горле душил.
Влад подошёл ближе, уже не такой беспечный.
— Донна, сядь. Сначала сядь, — сказал он мягко, но твёрдо.
Я присела на край дивана. Руки дрожали, пальцы слипались.

— Они... — прошептала я, но голос сорвался. — Они подставили нас. Один из них принёс мне… коробку.
Я закрыла глаза, стиснув зубы.
— Там была... голова. Моего отца.

В комнате наступила тишина.
Мёртвая. Страшная.

— Какого… — Олег вздрогнул, замер, сжал кулаки.
— Это была показательная казнь, — продолжил за меня Дима. Его голос стал хриплым. — Она не должна была это видеть.

Олег отвернулся, прошёлся по комнате, остановился у окна, вцепившись пальцами в подоконник.
Влад опустился рядом со мной, заглядывая в глаза.
— Донна... ты сейчас в порядке? Ты понимаешь, где ты? Кто ты? — спросил он тихо.
Я кивнула, не отводя взгляда.
— Я здесь.

Я всё ещё чувствовала, как с меня стекают остатки прошлого. Я — не та, кто пришла в эту семью месяц назад. Я была зелёной, чистой, полной иллюзий.
Теперь я знала, как пахнет смерть.
И как быстро заканчивается детство.

— Я их убью, — выдохнул Олег, срываясь с места, — какого хуя они устроили? Мы договаривались на мирный переговор. Мирный. Это что по-вашему, мирный?

Он ходил по комнате, словно тигр в клетке, пальцы скребли по виску, зубы стиснуты так, что слышно, как хрустит челюсть. В его глазах метались огоньки ярости и чего-то ещё — то ли злобы, то ли страха, но не за меня. За договор. За свою гордость. За репутацию.

— Шепс, остынь. — Влад сидел, но в голосе звучала сталь. — Сейчас не время срываться, надо думать.

— Да хуй тебе, Влад. — Олег даже не обернулся. — Ты видел, что они сделали? Ты вообще понимаешь, с кем они нас сросли? С этим ёб*ным Рендалом! Человеком, который когда-то держал пол-Москвы за яйца. И теперь его голова в коробке, а его дочь вытирает слёзы у нас в гостиной. Какого хрена? Что это за цирк?

Я сидела, будто пустая оболочка. Где-то глубоко внутри меня что-то ломалось, но снаружи — ни звука, ни слезинки. Я слушала, как они обсуждают смерть отца, моего отца, словно это шахматная фигура. Ход в неудачной партии. Смерть Дэниэла Рендала.

— План, — хрипло сказал Дима, сжав кулаки. — Нужен чёткий план. Хватит устраивать хаос. Это то, чего они хотят. Мы не должны поддаваться.

— План? — Олег скривился. — Это ты ей дал план? Повёл её туда, как телку на убой? Это она должна была слушать испанскую речь, а не ты?

— Я сделал то, что должен. — Дима смотрел прямо, уверенно. — Это был не выбор, это был приказ. И она с ним справилась. Не хуже любого из нас.

— Хватит, — прошептала я. Но никто не услышал.

— Ты с ума сошёл, если думаешь, что она справилась, — скривился Олег. — Она даже глазом не моргнула, когда её папаша оказался без башки. Либо она актриса, либо она уже такая же, как мы. Мне срать.

— Не тебе судить, — сказал Влад, подходя ко мне и опуская руку на плечо. Тихо, аккуратно. — Она не обязана тебе ничем. Ни объяснениями, ни оправданиями.

— Она не обязана... — начал Олег, но осёкся, подняв на меня глаза. — Да пусть. Пусть сидит. Только когда она нас всех подставит — не говори, что я не предупреждал. Её отец был один из старейших игроков. А теперь его голова украшает испанский стол. Вот и думай, кому это было выгодно.

Он развернулся и вышел, хлопнув дверью. Воздух в комнате стал чуть легче, но не чище.

— Прости его, — тихо сказал Влад. — Он просто не умеет по-другому.

Я молчала.

Дима стоял чуть поодаль, вполоборота.
— Мы пойдём по старым связям. Испанцы не сделали бы это просто так. Кто-то дал им добро. Нам нужно узнать, кто. И быстро.

И тут я впервые подняла глаза.
— Я помогу.
Они обернулись на меня.

— Я... понимаю, что я новенькая. Что никто из вас мне не доверяет. Но я не позволю, чтобы моего отца просто закопали в грязи.

— Слишком поздно думать о доверии, — произнёс Влад, — но мы не одни.

Я кивнула. Даже если я больше не его дочь… Я — Рендал.
И теперь это имя будет звучать громко.

Всю ночь я не спала. Ни минуты. Ни секунды.
Пока в доме царила тревожная тишина, разбавляемая лишь хриплым кашлем Олега где-то в другой комнате и тяжёлым дыханием Димы в коридоре, я сидела на полу в своей комнате, зажав в зубах закусанный провод наушников и разбирая старые заметки отца, переписку с испанцами, закрытые чаты, архивы, всё, что оставалось хоть немного живым.

Ладони дрожали, глаза болели от яркости экрана, но я не останавливалась. Мне было всё равно — кто спит, кто не спит, кто дышит в спину, а кто нет. Мне было плевать. У меня была цель. И я — Рендал. Пусть даже все здесь считают меня зелёной девчонкой, которую привели за ручку, а потом оставили на растерзание.

— Ты хоть понимаешь, что делаешь? — тихо прозвучал голос за спиной. Я не обернулась. Дима. Конечно, Дима.

— Угу. — Я быстро пролистнула файл с пометкой "RUTA NEGRA" — Чёрный путь.
— Мне нужно добраться до их логистики. Они не просто приехали по зову. Это было спланировано. Долго. Они вывезли голову отца за сутки. С московских камер они просто исчезли. Такое не бывает случайно. Кто-то помог.

— Кто? — Он подошёл ближе. Голос у него был уже не холодный, а почти сочувствующий.

— Кто-то из наших. — Я откинулась на спину и наконец посмотрела на него. Глаза щипало. — Это не могла быть только испанская инициатива. Им дали вход, дали проход, дали приказ. А ещё… — я приподняла бровь, указывая на одну из папок, — дали моё имя.

Он посмотрел на экран. Молча.
Потом медленно произнёс:
— Ты сильнее, чем кажешься.

Я рассмеялась. Тихо, чуть хрипло.
— Мне плевать, какой я кажусь. Я просто хочу знать, за что убили моего отца.
Пусть он был жестоким. Пусть он продавал меня за мир, за деньги, за договоры. Но он был моим отцом.
А теперь его голова валяется в какой-то грязной коробке, и я даже не знаю — закопали ли тело или просто растворили в кислоте.

Дима сел рядом. Несколько секунд мы молчали.
— Хочешь воды? — спросил он неожиданно.

— Нет. Хочу кровь. — Я посмотрела ему прямо в глаза. — Их. Всех.

Он ничего не сказал. Только достал флешку и положил на пол рядом с ноутбуком.
— Тут всё, что собрали наши. Но не светишь это при Владе и, тем более, Шепсе. Поняла?

— Поняла. — Я взяла флешку. Она была тёплая. Как будто живая.
— Спасибо.

Он встал.
— Не сойди с ума. Это ещё только начало.

Я снова осталась одна. И продолжила.
Слёзы уже не катились. Усталость ушла. Осталось только имя. Рендал. И обещание.

Ровно семь утра. Я не сомкнула глаз ни на минуту. Сердце бешено стучало в груди, как будто каждую секунду меня могли схватить. Я влетела в столовую босиком — в одной футболке, которая почти полностью скрывала короткие пижамные шорты, с растрёпанными волосами и красными глазами. Олег сидел с чашкой кофе, мрачно листая какие-то бумаги. Рядом стоял Влад, что-то рассказывал, и Дима курил, прислонившись к стене, уставший, как и всегда.

— Блять, блять, блять! — выдохнула я, захлёбываясь от напряжения и тревоги.

Все трое повернулись резко.
Олег прищурился и процедил сквозь зубы:
— Чё ты орёшь с утра?

Я подошла к столу, вбросила распечатку и флешку рядом с его бумагами.
— Я нашла. Их план. Они хотят меня. Меня — как хакершу. Им нужна я, мои знания, мои навыки. Поэтому глава испанцев весь вечер разглядывал меня, задавал личные вопросы, подходил ближе, чем позволено.
— Они убили моего отца не ради демонстрации силы. Это было расчётливо. Они знали, что он может быть звеном между итальянцами и русскими. А теперь… теперь они хотят использовать меня, чтобы взять всё под контроль. Чтобы никто больше не смог объединиться.

Влад молча взял листы в руки, глаза пробежали по строчкам, и он крепко сжал челюсть.
— Она не врёт. Тут есть внутренняя переписка, IP-адреса совпадают, и... чёрт, у них всё расписано по времени. Этапы похищения. Контрольное давление. Промывание. Использование. Как товар.

— Отлично, — хрипло усмехнулся Олег, бросив чашку в раковину так, что та треснула. — Теперь ещё и зелёная соплячка под угрозой. Прекрасно.

Я сжалась от тона.
— Я просто… я не знала, кому это отдать. Вы… вы главные здесь. Я не знаю, что с этим делать. Я просто… принесла. — голос дрогнул. Не от страха. От бессилия.

Дима затушил сигарету, подошёл ближе, взял флешку.
— Хорошо, что не пошла к кому-то другому. Тут серьёзно.
Он посмотрел на Олега.
— Что будем делать?

— Убивать, блядь, что ещё? — отрезал тот, но в его взгляде не было ясности. Только злость. На ситуацию. На меня. На всё.
— Ты, — ткнул он пальцем в меня, — переоденься. Я не собираюсь смотреть, как ты скачешь тут в трусах.

— Это шорты, — тихо возразила я, но больше ничего не сказала. Развернулась и пошла в комнату.

За спиной остались мужские голоса. Влад что-то предлагал, Дима пытался удержать ситуацию в логике. А Олег... он был огонь. Без направления. Только бы не обжечься.

— За гранью возможного… — пробормотал я, нервно постукивая пальцами по подлокотнику кожаного кресла. — Эта рыжая сука опять всё раскопала первой.
— Она реально как призрак. Где-то лазит, роется, а потом — на, получите. Всё знает, всё вычислила, всё доказала.

Я поднялся, прошёлся по комнате, остановился у окна, не открывая жалюзи. Свет раздражал.

— Мне хочется схватить её за эту копну рыжих волос и вмазать лбом в бетонную стену. Просто чтоб из носа пошло. Чтоб не такой умной была. Всезнайка, блядь.

Дима сидел на диване, в майке и трениках, курил. Не смотрел на меня.
— Ты ей завидуешь, что ли? — бросил он.

— Завидую? — развернулся я. — Да она бесит! Она тут живёт, чёртовы три месяца — март за окном, блядь, — а уже лезет в то, куда никто не звал. Сидела бы себе тихо. Нет. Нахер. Ей подавай доступ к базам данных, к переписке, к нашей кухне, блядь, и к моей злости.

Влад сидел у стола, крутил флешку в пальцах, задумчиво глядя в пространство.

— Олег, ты себя слышишь? — спросил он спокойно. — Если бы не она, нас бы уже сейчас, возможно, выносили из подвала в мешках. Девчонка, по факту, спасла задницы нам всем. И это не потому, что она хочет быть героем. У неё, мать его, мотивация, ты понимаешь? Убили её отца. На переговорах. Перед ней. Это могла быть травма, а она это превратила в план.

— Не защищай её, Влад. — Я поджал губы. — Ей просто повезло. Или кто-то ей сливает инфу.

— А может, она просто гениальна? — поднял бровь Дима, наконец, посмотрев на меня. — Не думал?

— Гениальна, пф. — Я усмехнулся, но злость не отпускала. — Меня бесит не то, что она копается. А то, что копается без нас. Делает ходы, ставит нас перед фактом. И я не доверяю таким. Понимаете? Не доверяю тем, кто слишком умён и слишком тих.

Я сел обратно в кресло, сжал кулаки. В голове гудело. Я знал, что Влад и Дима правы. Без неё было бы хуже. Но что-то в ней не давало мне покоя.

— Если она так продолжит — мы или вознесёмся с её помощью, или взорвёмся нахуй изнутри.
— Или она нас продаст, — буркнул я.
— Она не такая, — коротко сказал Дима.

Я знал, что ему было всё равно. Он доверял. А я — не мог.
Я смотрел в окно, на еле тёплый мартовский рассвет, и только одна мысль не выходила из головы:

Рыжая, талантливая, и опасная.