Глава 11
– Как ты? Всё хорошо? – мой голос звучал до ужаса и взволнованно и хрипло. Я сипел, словно стоял на морозе несколько часов без пальто и смотрел в чёрное небо, надеясь найти там тепло.
– Я? Да... хорошо, – девушка на том конце провода говорила сбивчиво, боясь сказать лишнего. Лили не отличалась мощностью голоса, не имела громкого раскатистого смеха, как у Грехен, или волевого баса, каким владела Элла. Её связки создавали приятный и мелодичный напевный голос, который я узнал бы из тысячи. Словно миллионы сладкоголосых канареек пели в унисон и оглашали своей музыкой весь мир.
– Почему ты не звонила? Почему не выходила на контакт? Что-то случилось? – мне хотелось узнать обо всём, что с ней было за эти несколько дней, хотелось выпытать ответы на вопросы, которые мучили меня по ночам: где она и, самое главное, с кем. Не страдает ли, а если так и есть, то от кого? Целый ворох нерешённых загадок завалил мою голову, и я не решался задать больше.
– Знаешь, всё... – она начала говорить, но на секунду замолчала, словно на что-то отвлеклась, – всё было так странно. Когда мы расстались, я решила, что лучше будет залечь на дно. Сам понимаешь, опасность подстерегала нас на каждом углу.
– Ты могла бы не прятаться.
– Почему?
– Думаю, после восьмого числа Мюллеру было не до нас, – я пожал плечами.
– Да, но... страх. Он ведь такой: не успеешь успокоится, как вдруг всё снова возвращается на круги своя.
– Твоя правда, – ответил я. – Где ты находишься?
– Наверняка далеко от тебя.
– Что ты имеешь в виду?
Лили замолчала на несколько секунд, и через трубку я услышал какой-то грохот, словно упала полка, где стояли фотографии и различные статуэтки, отлитые из латуни или бронзы и покрытые фальшивым золотом. Такими были и люди.
– Всё в порядке? Лили?
– Да-да, в полном.
– Где ты сейчас? – я настойчиво продолжал, надеясь подучить внятный ответ. Она явно что-то недоговаривала, и я хотел узнать причину такой недомолвки.
– Александр, обещай мне кое-что.
Я впал в ступор, пытаясь разобраться, в чём дело. Похоже, дело было немного серьёзнее, чем я мог думать, и ей была нужна моя помощь.
– Пообещай мне, что не убежишь, когда узнаешь, где я раньше жила.
– Обещаю, – с готовностью выпалил я, забыв о том, что собеседника во время разговора надо слушать. И только потом до меня начала доходить мысль о том, что Лили могла оказаться где угодно: в общежитии, в пабе, в концентрационном лагере или в местах похуже. Гадать можно было бесконечно.
– Славно. Приходи в парк, недалеко от планетария.
– Я не знаю город, забыла?
– Точно, – она на мгновение отошла от трубки и что-то ответила неизвестному мне голосу. – Забыла. Послушай, я сама приду, ты только дождись меня, ладно?
Мне было совестно, что я заставлял девушку ходить за мной в другой конец города только потому что я не знал, на каком повороте куда повернуть. Не хотелось лишний раз заставлять её мучаться, но она предложила сама.
– Александр, – сказала Лили. – Ты должен понять меня. Я не могу просто ничего с собой поделать.
– О чём ты говоришь? – я сказал это довольно громко, и пара человек из зала обернулись и возмущённо посмотрели на меня.
– О своей бывшей работе. Надеюсь, ты сможешь простить меня за то, что я сделала. Вернее, делала когда-то давно и... я больше таким не занимаюсь, а ты... ты, может быть, сможешь принять меня, ведь я...
На пару секунд тишину разорвал гул телефонной трубки.
– Что? Что ты?
– Я скажу тебе позже. В каком общежитии ты живёшь?
– Нет, скажи сейчас. Прошу тебя.
– Не могу, я тороплюсь, и времени у меня остаётся всё меньше. Просто скажи название.
– В пабе "Гелассенхайт". На втором этаже.
– Я поняла тебя. Жди меня. Я приду.
Голос её оборвался, и меня оглушили короткие гудки. Я повесил телефон на место и развернулся. Позади меня, за стойкой стоял и загадочно улыбался Девин. Всё это время он либо внимательно слушал, либо обслуживал клиентов. В любом случае, он ждал, что я что-то скажу.
– Как всё прошло? – сказал он, стоило мне приблизиться к стойке. – Поговорил с ней? Всё хорошо?
– Ну как тебе сказать, –начал я. – Что-то там явно нечисто.
– Думаешь, она закрывает людей в газовых камерах?
– Это вряд ли. Но бывшая работа, по её словам, нелицеприятная.
Девин задумался, натирая стакан. Затем поправил волосы и шумно вздохнул, смотря то в потолок, то на меня.
– Наверное, всё-таки камеры.
– Девин!
– Что? – он всплеснул руками. – Я просто предположил. Я осведомлён так же, как и ты знаешь Берлин.
– Подслушивал, да? – я хитро улыбнулся, надеясь застать его врасплох. Но он был, словно кремень.
– В следующий раз просто говори чуть тише. Зато теперь все посетители знают, что у тебя с кем-то роман.
– Романом это, конечно, трудно назвать...
– И всё же.
Я несколько минут помолчал. В голове проносились мысли о самых разных вещах: о городе, о людях, которые в нём жили, о старых зданиях и свете ночных огней, о больший звёздах в небе и холодный глубинах Вселенной. Я не мог разобраться в том, что было для меня действительно важно, ведь для того, чтобы быть счастливым, каждому нужно совсем немного: яхту, импортное вино и счёт в банке. Мне же нужна была Лили. Я понимал, что это во мне играли только нарастающие чувства и я беспокоился о ней по той же причине. Если бы я давно перерос эту стадию, то давно бы уже думал о том, в каком городе бы обвенчались. Но пока что мою голову занимали лишь вопросы о том, насколько тяжело ей сейчас приходится. Любовь наступает только тогда, когда два влюблённых сердца объединяются в единое целое.
Меня и Лили разделяли несколько километров каменных лабиринтов, покрытых копотью и грязью, которая сыпалась с людей, словно пепел с обгорелых зданий. Разделяло небо, наполненное смрадом одиночества и отчаяния. Разделяли чувства, преодолеть которые было бы ужасно трудно, если бы не наша светлая влюблённость, омрачённая прошлыми жизнями.
Я поднялся на второй этаж и быстро прошёл к себе в комнату, поймав на себе ехидный взгляд Грехен. Она смотрела на меня, будто знала жуткую правду обо мне и мечтала, чтобы я признался ей.
Захлопнулась моя дверь, и воцарилась томная, густая тишина.
Я опёрся о дверь и медленно опустился на холодный пол. Во мне не было сил, не было задора и каких-либо чувств. Все они остались там, в душном и неспокойном мире, пожираемом нами и чем-то извне. Богом, может быть.
В один миг мне перехотелось куда-то идти и что-либо делать. Безмятежность апартаментов навевала тоску и заставляла задумываться о том, что всё, что мы когда-либо делали, в этом месте не имело смысла. Комната экзистенциальности – лучшее место для тех, кто потерял всё и хочет обрести ещё больше.
День шёл медленно. Ожидание вытягивало из меня все силы, и уже через несколько часов мне захотелось убиться, утопиться, стать эфемерным существом и раствориться в небытие, которое окружало нас повсеместно. Кто ж знал, кем я стану. Умер бы не раздумывая.
Каждый свой день я начинал будто заново. Солнце вставало с той же быстротой, обливало своими противными оранжевыми лучами весь город, наигранно дружелюбно подсвечивая облака. Ветер шептал в окнах, трепал уже чуть пожухлые листки на высоких тонких деревьях и пытался разогнать утреннюю дымку, так и тянущуюся к людям, словно огромный кальмар, протягивающий свои липкие щупальца к зазевавшемуся прохожему.
Казалось бы, живи и радуйся. Но не тут-то было.
Уже через пару дней я заметил, что заняться в этом пабе особо и нечем. Бродить по полутёмным коридорам в поисках приключений я уже не мог – слишком уж часто я видел Грехен перед собой и старался как можно скорее ретироваться. Эта женщина вселяла если не ужас, то хоть бы сеяла семя сомнения.
Но она всё равно пыталась хоть как-то помочь. Увидев меня разбитым и беспомощным, Грехен улыбалась мне и глупо шутила, а я улыбался в ответ, чтобы не обидеть. Это было так благородно с её стороны, так чисто и непорочно, что несколько секунд я думал, что она ангел, спустившийся с небес. Однако позже вспоминал, что мой ангел бросил меня несколько дней назад.
– Может, ещё чаю, Алекс? – женщина с толстыми руками поднесла ближе крошечный чайник с зелёным чаем. На столе, помимо кружки и блюдца с нарезанным лимоном, лежала открытая посередине книга, которая уже успела покрыться пылью. Всё покрылось ею: мебель, окна, стены и я сам, казалось, тоже был погребён заживо в серой пелене. Грехен ругала меня за этот бедлам, но я просто отмахивался, говоря, что скоро займусь этим.
– Нет, спасибо, – говорил я ей. – Почему вы зовёте меня Алекс?
– Вам очень идёт это имя.
– Возможно.
– Оно вас не устраивает?
– Как сказать, – вздохнул я. – Не то что бы очень необычно, но сойдёт. Когда буду начинать новую жизнь, то обязательно возьму его.
– Я польщена, – она улыбнулась.
– Чем? Тем что я выбрал имя, которое вы предложили, чтобы я начал новую жизнь и забыл обо всех, включая вас?
Грехен слегка помрачнела.
– Выкиньте плохие мысли из головы. Вам они не к лицу.
– Ничего другого у меня нет.
Женщина поставил чайник на стол и села на соседний стул, который предательски скрипнул, стоило ей опуститься на него.
Она смотрела на меня, пытаясь выяснить, что со мной случилось. В глазах она пыталась что-то разглядеть. Но даже если я, смотря в зеркало, не увидел ничего, кроме тьмы, то как она сможет узнать, что творится внутри?
– Вам нужно на воздух. У вас так мозги спекутся от этой духоты.
– Хотите открыть окно? – я поднял одну бровь.
– Если разрешите.
Я пожал плечами.
Она встала и, тяжело протопав несколько метров, одёрнула полупрозрачные шторы, и с грохотом отворила старое окно, рама которого была выкрашена в сияющий белый цвет, успевший за долгое время раскрошиться и показать миру, что он сделан из обычного дерева и ничем не отличался от остальных окон. Прямо, как люди.
– Так лучше? – Грехен вновь села на стул.
– Несомненно. Спасибо, Грехен.
– Не за что, Алекс. Если что-то нужно, зови, –женщина встала и, забрав с собой белый чайник с цветочными узорами на нём и такую же прекрасную чашку, вышла из комнаты, негромко хлопнув дверью.
Я вновь протёр зеркало. Взял старую тряпку, намочил в мутной воде из-под крана и, слегка выжав её, смёл налёт времени с хранителя отражений. Оттуда, словно из параллельной Вселенной, на меня глядел старый осунувшийся мужчина. Он не был похож на меня, я не узнавал себя, потому что всё, что было моим, стало достоянием времени. Тело осунулось, стало ещё больше похоже на скелет с натянутой поверх кожей. Щеки впали, и на лице появились глубокие морщины. Глаза потускнели – в них угас огонь радости жизни, исчезла искра, заставлявшая меня просыпаться по утрам последние несколько месяцев. Она ушла в черноту моего разума и осела там тлеющими углями, которые так медленно сжигали меня изнутри.
Я посмотрел на то, что было позади: небольшая тусклая от пыли и неразберихи каменная коробка, наполненная абсолютно ненужными мне вещами, которые лежали без дела; развевающиеся на лёгком ветру шторы, сметающие пыль с давно насиженных мест. Теперь всё было залито белёсым туманом серости. Для меня это было, словно посмотреть на Берлин свысока и видеть абсолютно всех людей.
Кто знает, может быть, я прав. А, может быть, и нет, и меня завтра собьёт автомобиль.
Сидеть без дела мне было в тягость. Все дни превратились в один сплошной скучный кошмар, который я смотрел день за днём, не пытаясь в нём хоть что-то изменить. Это могло бы продолжаться до бесконечности, но во мне что-то открылось... второе дыхание или, может, предпосылки сердечного приступа.
– Грехен, – сказал я, спустившись вниз, где уже никого не было, и только свет одиноких ламп под потолком хоть как-то скрашивал эту унылую картину. Грехопадение, скажу я. Затишье, скажут остальные.
Женщина, услышав своё имя, повернулась ко мне и, увидев меня, слегка улыбнулась.
– Что случилось? – сказала она.
– Мне... работа нужна. Не хочу без дела больше сидеть, – выпалил я и присел на стул напротив неё, где она в это время вытирала столы.
– Работа, говоришь? Дай подумать.
Грехен замолчала на несколько секунд, смотря куда-то вдаль.
– Думаю, Дэвин сможет найти для тебя работёнку. У нас тут дел невпроворот.
– А где он сейчас? – всплеснул руками я, оглядывал абсолютно пустой зал со старыми стульями, столами, выкрашенными почти в один цвет – коричневый.
– Домой ушёл, как и все нормальные люди.
– Значит, мы больны, раз сидим тут, – искренне улыбнулся я и услышал, как Грехен заливается смехом.
Мы хохотали ещё несколько минут, прежде чем поняли, что наступила ночь, и улица практически затихла. Я видел сквозь окна, как зажигались высокие фонари и освещали крохотные клочки заснувшего города, заливали их тёплым светом, и как к этим маленьким светочам, словно на маяк, слетались мотыльки и в беспамятстве кружили вокруг.
– А знаешь, – наконец сказала Грехен. – Думаю, ты можешь помочь и сейчас. Сходи наверх и принеси мой журнал заселения. Там пока только ты записан, но скоро должна приехать небольшая семья.
Я с готовностью встал и, пройдя по лестнице, очутился в коридоре на втором этаже. Он был пуст, свеж, но бесконечно уныл и жесток. Это пространство сразу напомнило мне о тех днях, когда я не знал, что такое страдания. Время, когда мне не нужно было думать о том, выживу ли я завтра. Люди, которые меня окружали тогда, ещё были живы и телом, и душой. Все они о чём-то мечтали, а я поступил, как самый настоящий эгоист, и разбил их мечты, превратив их в прах. И они постоянно приходили ко мне в кошмарах.
Я вспомнил о той, кто делал мне так же больно тогда. Я не знал, чем она руководствовалась, когда уходила и не мог её за это судить. Для меня в тот момент не существовало никого, кроме неё, и потеря этого маяка в огромном океане жизни стало для меня почти фатальным.
Я просто очень хотел увидеть её. Хотел поговорить с ней, смеяться вместе и смотреть в её прекрасные глаза. Хотел чувствовать на себе дружелюбный, наполненный счастьем взгляд. Потому что я понимал, что эта влюблённость перерастала в нечто большее, раз я так боялся её потерять.
Взяв журнал из стола, я спустился на первый этаж. Шёл по пустому залу, слыша, как за окном выл ветер и полировал стены домов до зеркального блеска, видя, как сияли звёзды за облаками, медленно передвигающимися по чёрному небосводу. На какой-то миг я задумался и понял, что ночь черна только потому что в это время мы освобождаем ту тьму, что жила внутри каждого из нас.
Вдруг я почувствовал на себе колющий дружелюбный взгляд.
– Александр?
Я обернулся и увидел её.