Глава 22
Юля
Это, конечно, было неправильно, но первым о беременности узнал Лев Дмитриевич. Мне не пришлось ничего рассказывать. Он догадался сам. Не представляю как. Мы встретились в коридоре больницы, как обычно, обменялись новостями и пожаловались друг другу на бабушку.
А потом он спросил.
Прямо.
В лоб.
- Юль, а ты, часом, не беременна? - Даже глаза сощурил. Точь-в-точь как Даня, когда выпытывал у меня что-то про прежнюю жизнь.
- А вам уже хочется правнука? - я закусила губу, сдерживая улыбку.
- Я-то что? Я всегда за. А вот оболтусу моему давно пора стать папкой. Но он же у нас этот... Гусь-однолюб.
- Лебедь, - поправила я и кивнула.
Словно и правда не ожидал, старший Милохин опустился на лавку возле палаты.
- Ёшки-матрешки... - хмыкнул в усы.
- Дане я еще не говорила. Сама только вчера вечером заподозрила, а утром... - достала из сумочки тест на беременность. - Ваш сумасшедший внук мне их когда-то оптом купил. Вот, один пригодился.
Передала Льву Дмитриевичу узкую картонную полоску с двумя четкими розовыми линиями.
- Если бы сказала, он бы на своих двоих из Лондона прибежал. Ла-Манш вплавь, а дальше огородами до самого Питера.
Старший Милохин изучающим взглядом уставился на меня.
- Знаю. А потом у него снова скопилась бы куча нерешенных дел, и ночами пропадал бы за ноутбуком. - Я пожала плечами. - Нет, мне это не нужно. Пусть у других будет стакан наполовину полон. Я за целый. С горкой.
- Да-а... Теперь понимаю, почему он столько лет по тебе кис.
В палате за нашими спинами все так же стояла тишина. Ба, вероятно, спала. Но Лев Дмитриевич больше не стал рассиживаться.
- И почему? - я поднялась вслед за ним.
- Потому что не идиот. И, кажется, мне тоже пора прекращать дурью маяться.
Что означала первая часть фразы, было понятно - на идиота Даня не тянул. Но вторая казалась сплошной загадкой.
Чтобы спросить значение, я даже открыла рот. Но сказать ничего так и не успела. В конце коридора раздался голос кардиолога бабушки, и, доставая из сумки список с вопросами, я поспешила за ним.
***
Без подготовки в медицинских терминах можно было утонуть. Первые дни я часами листала страницы интернета, чтобы понять, о чем говорит доктор. Но сейчас все было предельно ясно.
Оба первоначальных диагноза подтвердились. Моя всегда здоровая ба оказалась серьезно больна, и впереди нас ждал как минимум месяц подбора препаратов, а за ним еще полгода контроля и регулярных посещений врача. Если сама Ядвига Яновна не будет подкидывать сюрпризов!
С одной стороны, это было ужасно - подтвердился худший прогноз. А с другой - наконец наступила какая-то ясность. Осталось лишь с ней смириться. Еще на месяц отложить отлет в Лондон и закупиться валерьянкой.
Стараясь не фонить своей грустью на всю больницу, я несколько минут посидела под дверью кабинета доктора. Нацепила на лицо маску внучки, которой все нипочем. И только потом пошла в палату к ба.
Льва Дмитриевича уже и след простыл. Наверное, мне следовало сразу обратить на это внимание. Терпения у подполковника было гораздо больше, чем у меня, и бабушкины капризы он сносил намного лучше.
Просто так Милохин-старший из палаты не ушел бы. Но я, видимо, еще не до конца отошла от вестей, потому пропустила это. А затем профукала вторую странность.
Словно в этом нет ничего сложного, ба сидела на кровати и, вместо того чтобы листать журналы или читать книгу, одну за другой забрасывала в себя таблетки из небольшого бумажного кулька - свою стандартную больничную дозу. Сама! Без скандалов и уговоров. Как нормальный послушный пациент!
- Привет, бабуль. Я с доктором только что говорила.
Все так же, ничего не замечая, я подошла к гостевому креслу и поставила на сиденье сумочку. Нужно было как-то начать разговор про переезд. Хоть мы и жили в одном доме, но оставлять ба без присмотра пока не стоило. Кому-то из нас предстояло временно поселиться у другого. Мне у нее или ей у меня.
- Доктор... Рассказал... - как-то странно произнесла ба, все так же в прострации глядя перед собой.
- Заключение к вечеру будет готово. Так что завтра тебя выпишут.
- Завтра... Выпишут...
- Нам осталось только решить, где ты ближайший месяц будешь жить. - Я прижала ладонь ко лбу. - Родители вернутся через неделю, но у них потом опять какой-то симпозиум. Наверное, тебе будет лучше...
Договорить я не успела. Ба вдруг повернулась ко мне и растерянно заговорила сама:
- Я не буду к тебе переезжать. Мы с Львом Дмитриевичем завтра в санаторий уезжаем.
Не веря своим ушам, я плюхнулась в кресло, прямо на сумочку.
- Ты? В санаторий?
- Он сказал, что там отличный медицинский персонал, процедуры и свежий воздух.
- Но ты же была против!
Я вспомнила, как она с презрением говорила о санатории. Словно это помойка какая-то, а предложение поехать туда - оскорбление чести и достоинства великой скрипачки.
- Была... - Глаза ба подозрительно заблестели. - Лева... Он заставил засунуть под язык валидол и... Сказал, что бросит меня, если не начну слушаться.
Губы бабушки дрогнули.
- Ба... - я раскрыла рот, не зная, что сказать.
К счастью, это и не понадобилось. Ба продолжила сама, словно из нее перло:
- А еще он признался, что у него нет музыкального слуха. Он терпеть не может музеи. И хочет дачу. С огородом, лохматой собакой и этой отвратительной штуковиной, на которой жарят мясо.
Посмотрев на бабушкин блистер с валидолом, я завистливо сглотнула. Уж не знаю, какие у Дани были родители, но дедовы гены ему передались точно.
- И что? Вы расстались? - я с трудом смогла пошевелить языком, чтобы спросить.
Бабушка будто и не услышала. Взгляд мазнул по обоям рядом с моей головой. Грудь с шумным вздохом поднялась.
- Юль, ты не знаешь, где можно купить туфли для этой... дачи? У меня ведь все с каблуками. И одежда, наверное, понадобится новая... - она задумчиво потерла левую бровь. - Ну не буду же я расхаживать по огороду в шелковых платьях, как какая-нибудь профурсетка из телевизора. Это такой моветон! Не дай бог, кто-то увидит!
- Я... я помогу... Мы что-нибудь подберем.
Дар речи ко мне вернулся. Но не до конца. Предложение нормально построить не получалось, словно русский язык позабыла. И от шока голос звучал глухо.
- Но это не сейчас. - Бабушка по-барски взмахнула ладонью. - После санатория. Если нас комары не съедят в этом лесу.
- Конечно.
- И еще собачий питомник какой-то нужен... Не дворнягу же мне воспитывать... И... - Блуждающий взгляд бабушки скользнул по мне. Вернулся. И будто видит меня впервые в жизни, Ядвига Яновна удивленно уставилась глаза в глаза. - Юля, а что ты, радость моя, до сих пор делаешь в этой палате? Медом намазано?
- Я?
- Думаешь, что ради твоей неземной красоты самолет в Лондон на больничной лужайке пересадку сделает? - из растерянной дивы, которую шантажом заставили поехать в санаторий и потом жить на даче, бабуля в один миг превратилась в главную светскую львицу Питера. Грозу дирижеров и повелительницу консерватории. - Ты Данила еще сколько мучить планируешь? А свадьбу когда устраивать? А детей?
- Бабуль, я...
- Милая моя, хочу тебе сказать страшную вещь - ты не молодеешь! Он, конечно, без ума от тебя, но нельзя мариновать мужчину так долго! Они от этого портятся.
Совсем как в детстве, она похлопала по матрасу и протянула ко мне руки.
- Бабушка! - я бросилась к ней в объятия так, словно меня кто-то подбросил. Быстро, со всхлипом, со слезами на глазах. Ничего не понимающая и обалдевшая от неожиданного счастья.
Скажи кто полчаса назад, что такое случится, не поверила бы. В планах были только работа, лечение и убивающие своей тоской вечера. Грузовик со счастьем не желал заезжать на мою улицу. Светил фарами издалека, манил ценным грузом. И вдруг...
- Девочка моя, - ба гладила меня по голове, по плечам. - Ну что ты? Все ведь хорошо. Ни твой Милохин никуда от тебя не убежит. Ни мой от меня.
- Не. Убежит.
После нового всхлипа слезы потекли уже не дорожками, а реками. В жизни никогда так не ревела. С соплями и завыванием. Будто вся жидкость, которую выпила за два дня, решила выйти наружу. И остановиться не получалось.
- Он очень тебя любит. Всегда любил, - убаюкивая в объятиях, прошептала бабушка. - И ты его. Всегда.
- Да-а-да... - к прежнему оркестру из ненормальных реакций добавилась еще и икота. - Но. Ик! Так и не сказала этого ему. Ик! Ни разу.