Глава 4
Спустя пару месяцев с того дня, когда маме пришло известие о ее вновь начавшемся членстве в рядах опасной организации под названием АНБУ, я начинала осознавать одну простую штуку – моя сильная привязанность к маме мешает продвижению тренировкам, которые и без того оканчивались без всякого успеха, несмотря на немало потраченное время. Я была крайне собою недовольна, не говоря уже о маме, пока еще ничего не знающей. Теперь с утра до вечера я совсем одна в пустом доме, стенами цвета тусклого лимона. Родное место обитания стало так чуждо утомленному сердцу, и я не могла найти покоя. В моей жизни нужен был хотя бы один человек, что звал бы по имени и одарял непомерной лаской, однако судьба не предрасположена ко мне своей милой стороной, она отвергла меня и бросила одну, отняв единственного любимого и нужного человека. Никто не гладит по головке, никто не кричит с утра: «Ах, что за соня проснулась». Окружает одна лишь тишина и звук моих босых ног, медленно плывущих из одной комнаты в другую, в надежде найти нечто, что спасло бы меня от скуки. Мне действительно не хватало таких мелочей. Бывало плакала, что рядом нет ее, на тренировках мои мысли поглощали лишь вопросы о том, где она и жива ли, однако при маме я вела себя совсем по-другому. Я не была той Акиной, которую она воспитала. Я старалась выставить себя уже взрослой и осознанной девочкой, а внутренняя подлянка мне сладко нашептывала свои очаровательные речи, что маме я больше не нужна. Подлянка пока выигрывала.
- Акина! Я дома!
- Здравствуй, мама, - равнодушно поприветствовала я ее, выглядывая из чисто убранной кухни. – Еда на столе, - и после этих слов удалилась обратно.
- Не подойдешь и не поцелуешь? – как всегда спросила мама, знающая мои манеры. – Как же вкусно пахнет. Ты оказывается в готовке талантлива. Чего нового я еще о тебе узнаю, Акина? – она тихо засмеялась, прикрывая рукой рот, но, не услышав ответной реакции, резко замолчала.
- Ужин стынет, - чуть позже я позвала ее опять, чувствуя, как закипает во мне злоба.
Я была недовольна, только моё недовольство к матери никоим образом не относилось. Вечное противоречие перебивало меня настоящую, стаскивая всю одежду, оголяя до обезображенного образа, с помощью которого я вымещала свою злость в ядовитых и колких тонах. И каким бы ни было моё поведение – я оставалась тем же самым ребёнком. Сущность человека не изменишь. Наверно, именно поэтому, мама старалась не огорчаться и всегда улыбалась, несмотря на мою суховатость в ответах. Разливая домашний сок по стаканчикам, я рассуждала об этом. Почему мама после миссий сразу идет спать? «Потому что она устала», - каждый раз говорит мой внутренний голос, и я выдыхаю, принимая его слова.
Наоко бесшумно переоделась и явилась на ужин. Она не сразу заглянула на кухню. Долгое время мялась у порога, думала о чём-то. Затем, как призрак, тихо ступила вперед и села за своё место. Я обошла ее стороной, чтобы достать из холодильника кубики льда. Мама не посмотрела на меня. Я не стала оборачиваться к ней. Закрыла дверцу, дошла до тумбы, где лежали два стакана с яблочным соком, кинула пару кубиков льда, положила стаканы на поднос, донесла до стола, один поставила перед ее носом, второй отпила и поставила напротив.
- Что у нас сегодня? – с неожиданной оживленностью и, потирая руки, спросила мама с веселыми нотками в голосе.
Я вернулась с пустым подносом к тумбе, положила две миски супа, и снова двинулась к маме.
- Рамен, - так же сухо отозвалась я и принялась за еду, игнорируя вопросительный взгляд черных добрых глаз.
Мама не обижалась на меня, принимала такой, какая есть. Поскольку после работы мама была жутко голодной, она кушала, не проронив ни слова. Но движения были неуверенными, задумчивыми. Она подолгу зависала с палочками в руках, и точно опомнившись, бросала их в миску и начинала перемешивать жидкость с лапшой, как будто ничего и не было. Краем глаза я упивалась в ее любимое лицо, узнавая родные, но, тем не менее, далекие черты: маленький рот, пухлые губы, черные глаза, выглядывающие из-под длинных и густых ресниц, тонкие брови и два любимых прямых локона, свисавших по обе стороны румяного лица. Если бы не некая сила, заставляющая меня удерживать свои порывы при себе, я бы притянула маму к своему телу со всей силой, рассказала бы все свои переживания, не скрывая даже горьких слез. Но нет. Жизнь заставляет нас совершать те поступки, о которых мы будем очень горько жалеть и очень долго исправлять. А может не исправить никогда. Раздался глухой стук чего-то опрокинутого на стол. Между тем мама вдруг, будто очнулась ото сна, встревоженно заговорила, несмотря на то, что жидкость в ее упавшей миске ручейком стекала на пол:
- Я долго молчала, - мои глаза непринуждённо уставились на ее лицо, - но больше не могу. Объясни, пожалуйста, Акина, что я тебе плохого сделала? Я тебя чем-нибудь обидела? Ты злишься на меня из-за того, что я вернулась в АНБУ? Или ты мне хочешь отомстить? Я не хотела задавать тебе эти гнусные вопросы, но так больше невозможно, это унизительно! Терпеть твой острый взгляд, твой колкий язык. Я не знаю о чём думать! Мою дочь просто подменили, а всё началось с того дня, как я вернулась в АНБУ. Это не может быть совпадением, я не поверю в эту чушь, - мама встала со стула, отодвинув его непроизвольно ногами.
Услышав неприятный скрип, я даже не поморщилась. Она склонилась ко мне, и я чувствовала ее сбитое дыхание.
- С чего ты это взяла? – я нахмурила брови. – Ты ведь моего отца ищешь, разве на такое обижаются?
Мама непонимающе вздохнула, пытаясь собраться мыслями. Ее смелый взгляд обрёл ту озадаченность, которая возникает в случае раскрытия всемирной тайны человечества. Ты не знаешь, верить ли неожиданности и правде либо сделать вид, что поверил, в то время, как на самом деле подумал уже о плане рассекречивания вранья и жадности того, кто заставил других отдаться с головою в эту уже не тайну. Едва собравшись с новыми силами для защиты, Наоко пошла в наступление, искренне желая пристыдить свою дочь и получить объяснения насчет равнодушного поведения:
- Тогда почему дети других матерей встречают их с радостными возгласами, которые доходят даже до нашего дома? Почему ты так невозмутима, будто я вышла на 5 минут на рынок за продуктами?
- Мама, - положив свою ложку аккуратно в пустую миску из-под супа в качестве заинтересованности в исходе разговора, я скрестила пальцы в замок и положила подбородок, - я – это я, другие – это другие. Не надо меня приравнивать с остальными детьми. Ты всегда гордилась тем, что я не похожа на «этих других», так чего же теперь тебе не нравится? Мне не сложно сыграть роль идеального ребёнка, считающего минуты до прибытия матери, но это уже буду не я.
- Люди видят, как ты холодна со мной. Что они подумают? Что о нас начнут говорить?..
- Мама, - резко оборвала я ее, позже смягчив свой тон. – У меня своя дорога, а что думают, говорят и делают остальные люди – их личное дело. Надеюсь, разговор окончен. Приятного было аппетита.
Этим предложением я поставила точку в нашем разговоре и покинула помещение, но мама не смирилась и продолжала на повышенных тонах звать меня обратно на кухню. С моей стороны не было никакой реакции. Так происходило у нас часто, и превратилось в обыденность. Чтобы узнать всё ли с мамой хорошо, через час я навестила ее: она спала сладким и крепким сном. Я слабо улыбнулась, осторожно, на носочках, тихо зашла, укрыла одеялом и аккуратно, чтоб не разбудить, прикоснулась губами к ее щеке. Она даже не переоделась. Жёсткий мундир АНБУ сидел ей впору. Признаться, костюм маме очень шел, но ведь в нём же не удобно спать. «Так сильно устала, что не заметила, как заснула», - сжала я губы, чувствуя угрызения совести. «Не стоило сегодня на ней срываться. Она ни в чём не виновата. Нужно быть в следующий раз предельно аккуратной», - подумала я и уже вслух произнесла перед выходом:
- Спокойной ночи, мама. Найди отца, и возвращайтесь живыми.
На кухне всё сверкало чистотой. Я вспомнила, что после разгоряченного разговора не убралась. Значит это сделала мама. Стыдно мне стало вдвойне. Каждая посуда лежала там, куда я обычно убирала. Часть приготовленного супа лежала в холодильнике. Я вытащила кастрюлю и оценила содержимое: хватит только на одного человека. Завтра придётся приготовить что-нибудь еще. Обведя глазами просторы кухни, я не знала чем себя занять, и просто ушла в свою комнату.
На следующий день мама подняла другую тему для разговора, но уже более приятную. Ее игривое настроение изначально вселило сомнения, но затем я подключилась к дискуссии. История приключилась на нашем местном рынке с одним пронырой торговцем, желающим нажиться за счет других людей. Странность заключалась в том, что маму это действительно заинтересовало. Она настолько оживленно начала рассказывать, что вот-вот через секунду захлебнётся собственной слюной. Я боязливо присела на маленький стул возле кухонного стола и слушала, округлив глаза.
- И ты считаешь, что это справедливо? – серьезно спросила мама, интонационно выделив возмущение.
- Да считаю. Человек за свой труд должен получить вознаграждение, - я сидела со скрещенными руками на груди, а мама мыла посуду, иногда поворачивая голову в мою сторону, чтобы видеть мои глаза, а я, не теряя из виду момента, смотрела в ее, чтоб насладиться коротким мигом того, что она дома, рядом со мной, вот стоит и моет посуду, как два месяца назад.
- В этом справедливость? – повернулась она ко мне.
Я пожала плечами, и она отвернулась.
- Торговец не виноват в том, что люди не могут разглядеть мошенничество. Значит он хорошо выполняет работу, в которой что-то мыслит. Каждый находит способ использования своего таланта, не пропадать же ему. Другой вопрос, если мошенничество замечено, а он не признаёт своей вины, или же наживается за счет старых людей и глупых детей. Таких мошенников сложно уже людьми называть.
- А если твою маму так же одурачат? Также будешь говорить?
- Возможно.
- Что значит «возможно»? – она снова повернулась ко мне со злыми глазами.
- Но ведь ты же у меня не глупенькая?
Мама, поразмыслив, согласилась и отвернулась обратно. Я расслабленно выдохнула и опять напряглась, когда Наоко вновь заговорила:
- Хорошо, а что тогда такое «справедливость»?
- Ну-у-у-у, - задумавшись, протянула я. - Справедливость по своему значению абстрактное понятие. О нем говорят, как о нечто возвышенном и недоступном. Я не смогу тебе сейчас точно ответить, потому что сама еще не до конца разобралась со значением этого слова. Оно для меня не совсем понятное.
- Недоступном? – не поняла мама.
- Мгм, - я внезапно соскочила со стула к холодильнику и достала полупустую коробку из-под молока.
Одним глотком всё выпила. К этому времени Наоко полностью вымыла всю посуду и облокотилась спиной к раковине, потирая мокрые руки фартуком.
- Ты считаешь, - сказала я, выкидывая опустошённую коробку, - что торговец по отношению к покупателю поступил несправедливо, а я считаю наоборот. Но никто из нас не знает истину, кто прав, зато у каждого из нас своя правда, на которую мы упираемся, чтобы понять, правильно ли поступил человек или же нет.
- У каждого из нас своя правда, - тихо повторила мама и томно выдохнула, придерживая голову.
- Тебе нездоровится? – начала переживать я, остановившись от томного вздоха перед дверью к выходу.
Она широко улыбнулась своей доброй улыбкой.
- Все хорошо, наверно переутомилась.
- Тебе нужно отдохнуть, - я бережно взяла маму за руку и потащила за собой в ее комнату.
Как только мама легла и уснула, лишь тогда я последовала ее примеру и тоже окунулась в крепкий сон.