Созависимость

Они заказывают пиццу и смотрят фильм. Я лежу в ванне с выключенным светом. Вода остывает до температуры проруби. 

Они собираются расходиться. Я лежу в ванне с выключенным светом. За дверью кто-то прощается, кто-то уходит, кто-то путает выключатели — и меня ослепляет вспышкой. Я вскрикиваю как на допросе. Быстрые извинения. Свет гаснет. 

Детка, что будем делать? Там, в гостиной, компания твоих знакомых. И они не готовы к твоему личному аду. К нему даже ты не готова. Так что, когда ты выйдешь, тебе придётся им что-то сказать. Простую фразу вроде «ванна свободна» или «надеюсь, ещё никто не помочился в раковину от безысходности?»

Язык весит пудов двести. Боже, не могу, не могу. Телефон вибрирует сообщениями подруги: она просит вылезти и поговорить. Что я ей скажу? «‎О, знаешь, я убиваюсь из-за парня, который бросил меня еще до первой встречи. Мы общались каждый день. Смотрели мультики по дискорду. Он купил плюшевого кота, чтобы я спала с ним в обнимку. И бросил, не успев вернуться с вахты домой»‎.

Как раз наговорю себе на пожизненное в дурке.

Может, дело в отсутствующем отце? В холодной матери? Кого обвинить в том, что я мгновенно влюбляюсь в парней и потом медленно умираю, распадаясь на горечь и боль, когда они меня бросают? А они бросают — все. Это непреложный закон: если мы сходимся ярко и быстро, если кажется, что он — тот самый, значит, мы въебались друг в друга травмами. Подошли друг другу как отрава собаке или сон дальнобойщику.

Я собираюсь с силами и выхожу из ванны. Быстро иду до спальни — главное успеть до того, как проступят слезы — и отправляю другу 99 сообщений: «...Я уже с полчаса слушаю на репите песню, которая делает мне больно. Как будто, если она сделает мне ещё больнее (а мне и так больно), через слезы всё это выйдет. Но не выходит. Когда я задумываюсь о том, чего лишена не по праву, я представляю, как выхожу из дома и ложусь на рельсы (тут в 5 минутах вокзал). И это заканчивается, потому что это невыносимо. Я маленькая девочка, я просто хотела быть любимой...».⠀

Ко мне заходит подруга. Обнимает меня, и я скулю, вою, всхлипываю, говорю, что это же очевидно: я не создана для любви. Такое бывает. Это что-то вроде проклятия или редкого генетического заболевания. Оно с тобой навсегда, надо бы смириться, но ты по инерции, из нежелания верить, ищешь способ наебать систему.

Подруга сидит со мной, слушает и вытирает сопли. Я выхожу к людям только через пару часов, когда все уже разошлись. Нас остаётся четверо: ещё две девушки и один парень.

Это А., которому я в нашу первую встречу зачарованно сказала: «Ты знаешь, что ты красивый?» Он не знал, и это делало его еще притягательнее.

Когда приходит пора решать, кто с кем ночует, девушки идут в спальню, а мы с А. остаёмся в гостиной. Мне нужен кто-то рядом. У А. это получается естественно. Я наливаю себе воды в стакан и ставлю рядом с диваном. Мы ложимся, обнявшись.

Я подвигаюсь ближе. Недостаточно близко, чтобы соблазнить его. Но ближе, чем того требуют дружеские отношения.

Если быть совсем честной, я хочу его. Это животный инстинкт — противостоять смерти. Отвлечься на жизнь.

Я прижимаюсь к нему спиной и сжимаю ладонь в своей ладони. Он осторожно целует меня в шею. Ох... Я запускаю пальцы в его волосы. Его руки осторожно исследуют моё тело. Кажется, ему стоит немыслимых усилий сдержаться и не сожрать меня целиком. Как завещала Ананасова: «Я хочу тебя жрать. Слизывать с липких пальцев. Господи, прости и помилуй нас, диких неандертальцев».

Он сбрасывает с себя футболку (не я ли помогаю ему раздеться?) и входит в меня. И с каждым толчком заталкивает боль куда-то вглубь меня, далеко-далеко, чтобы мне стало легче.

Я любуюсь им и испытываю что-то среднее между желанием разрыдаться и гордостью за себя: я буквально трахнула произведение искусства. Пока через стенку спят девочки. Пока мы в проходной комнате и любой выход в туалет сделает наш секс порно-сюжетом.

Плевать. Плевать. Плевать. Забери мою боль. Проникай в меня, дыши тяжело, дыши глубоко. Укуси меня за мочку уха. Сожми грудь. Делай это, пока мне не надоест и я мягко не столкну тебя...

Утром он встаёт в туалет. Тихонько, но я всё равно просыпаюсь — сон такой чуткий, потому что я сплю с ним в первый раз. По дороге в уборную А. смотрит, осталась ли вода в моём стакане. Её там нет. Он наливает ещё и ложится обратно. Я успеваю подумать: «Он такой хороший...», — и проваливаюсь обратно в сон.