Восстановленная

«То, что ты хочешь увидеть в пламени, пламя покажет. Редко когда ты видишь то, что тебе нужно увидеть. Моя сестра Мелиссандра из Асшая слишком сосредоточилась на своих собственных желаниях, и пламя не дало ей ничего, кроме отражения».

Видеть в пламени было одним из первых, чему она научилась в Красном храме в те латентные периоды спокойствия между одной кампанией и другой. Сначала она была неуклюжей, единственное, что ее интересовало, были воспоминания о ее детстве с Визерисом до того, как он стал ее кошмаром.

Когда она начала совершенствоваться, она исследовала уголки Эссоса, где порядок был еще слаб, убеждаясь, что никто больше не будет насмехаться над ее словом. Когда она стала действительно хороша, она научилась манипулировать изображениями, чтобы попасть туда, где она хотела быть.

Как сказала Кинвара, мы редко видим то, что нам нужно видеть, и сейчас, сидя перед пламенем в центре палатки Джона, она чувствовала себя неопытным существом, неспособным понять, какова ситуация во Рву Кейлин.

«Я вижу лошадей, людей», - объясняет она, но на самом деле говорит сама с собой, пытаясь осмыслить множество звуков, которые она слышит, а не видит. «Голоса», - она останавливается, сглатывая, - «детей».

Дети? Почему дети?

Кто-то позади нее недоверчиво фыркает, она не удосуживается проверить, кто это был. Она знала, насколько скептичны вестеросцы, даже зная, что она может сделать. Скорее всего, именно поэтому они не доверяли ей. Дейенерис понимает; красные жрецы были людьми, которым нельзя доверять. Она знала лучше, чем кто-либо другой.

«Дэни», - шепчет Джон, стоя рядом с ней. «Это не обязательно».

Когда они прибыли с известием о том, что люди лорда Хоуленда подверглись нападению мятежников на дороге к Рву Кейлин, Джон изменился и думал только об одном: о Сансе.

Теперь Винтерфелл защищали только люди Йорника, не более пятисот солдат королевской армии Эссоса, которые сопровождали процессию Джона в Винтерфелле, чтобы нехватка северян не была столь очевидна.

Дейенерис вздыхает и сдается, потушив пламя движением, которое встревожило мужчин позади нее.

«Иди», - говорит она Джону, зная, что его беспокоит. «Иди и убедись, что с ней все в порядке».

Она также не смогла увидеть, все ли хорошо у Сансы и Винтерфелла. Но это было больше связано с неудовольствием, которое вызывает у нее сестра, и которое даже в прошлом мешало ей долго за ней наблюдать. Видение пламени требует большой концентрации, и она не в том месте.

«Отправляй северян обратно на Север», - приказывает он лорду Хорнвуду. «Встретимся там».

«Я бы вам, ваша светлость, наоборот посоветовал, - возражает командир. - Разведчик сказал, что больше тысячи человек!»

Дейенерис хмурится, услышав это заявление.

«Он сказал именно это? Люди?»

«Да, Ваше Величество».

Затем она снова зажигает пламя, и теперь образы и звуки обретают смысл.

«Это не просто наступление», - заявляет она, прищурившись, когда изображение становится четким, - «это живой щит. Виктарион заполнил ров Кейлин крестьянами. Женщинами, детьми и стариками».

*********
Он снова и снова перечитывает пергамент.

Так быть не должно было. Он уже сталкивался с подобными препятствиями, но это ощущается по-другому, и Джон не может понять, почему; он столкнулся с мятежниками, разгневанными крестьянами, которые пришли с тем, что у них было, чтобы покончить с собой из ярости, из обиды. В прошлом защита границ подразумевала умение отделять последних от беженцев. Он не будет думать о том, сколько из них погибло, спасаясь от войны своего народа.

«Ваша светлость», - Андар Ройс выступает вперед, - «Вы можете подумать о том, чтобы отложить этот вопрос до тех пор, пока у нас не будет большей поддержки на юге».

Джон отводит взгляд на Давоса, который отвечает сомнением. Это тоже застало его врасплох.

«Я пошлю ворона Джендри... то есть лорду Баратеону», - объявляет он.

«Мы окружены врагами, мой господин, с Севера, Юга, Востока и Запада», - настаивает Андар. «Мы должны получить хотя бы одного из них».

«Он прав», - встает Дейенерис, все еще не отрывая глаз от огня, где только она может видеть то, что там видно. Это заставляет его задуматься, как она это делает, когда разделяет вид. «Север был нашей защитой, и с этим мы ее потеряли», - она подходит и встает рядом с ним.

«У нас есть Риверран», - бормочет Джон.

«Мы не можем рисковать местом, полным беженцев и людей, которые еще не восстали», - указывает Дейенерис, изучая карту. «Даарио говорил, что лучше иметь армию впереди, чем тысячи раздраженных людей за спиной».

Он не знает, что его последний комментарий задел на личном уровне. Она провела десять лет с Даарио, завоевывая Эссос. Очевидно, что она надежный источник информации.

«Они никогда не были так близко», - признает Джон, внезапно охваченный страхом и нервозностью. «Я не понимаю, они могли бы взять Винтерфелл, пока мы были далеко. Лорд Гловер едва изменил нашу тактику в обороне и», - он смотрит на карту на стене. «Станнис Баратеон легко пошел на север через восточное побережье. Что они делают, если не вторгаются...»

Может быть, они уже захватили Винтерфелл?

«Джон», - Дени касается его руки, выводя его из тревожного состояния. «Иди к ней и убедись, что с ней все в порядке. Йорник и его люди не смогут пересечь шею. Я отправлю их обратно, чтобы защитить ее».

Джон хочет обнять ее, но сдерживает себя и кивает. Он никогда не будет достоин ее.

«Но ваша светлость», - Андар намеревается пересмотреть свое предложение, но Джон уже направляется к входу.

«Если», - слышит он, как Дейенерис прерывает его, - «переговоры с крестьянами во Рву Кейлин провалятся, нам придется взять Орлиное Гнездо в качестве своей резиденции. Как вы и предлагали в самом начале».

Джон хмурится, видя, что она изменила свое мнение, но, видя, что Андар с радостью соглашается, он тоже принимает ее.

Дени сопровождает его туда, где отдыхают драконы, отпустив своих охранников. Барристал поднимает морду, когда видит его, как будто в восторге от какого-то движения после недель простого полета.

«Джон», - окликает его Дени сзади, прежде чем он успевает забраться на дракона. Он даже не надел доспехи, но не может думать ни о чем другом, кроме благополучия Сансы. «Береги себя».

Он не знает, говорит ли она о нем, о Барристале или это общее предупреждение о приближении войны.

Джон прижимает ее к себе и целует, почти как инстинкт выживания. Именно тогда он понимает, что боится. Боится потерять все, что у него есть.

Он не хотел больше войн.

********
Она была удивлена ​​тем, насколько безуспешной оказалась попытка осудить людей лорда Гловера, когда ни одна семья пострадавших не явилась в Винтерфелл, чтобы потребовать справедливости. Санса столкнулась с дилеммой: повесить их за измену или даровать им прощение и отправить его с армиями Джона, как он изначально и предлагал. Первый вариант ее устраивал, но сейчас было не время тратить солдат, поэтому она решила отправить их к Джону.

Солдаты Дейенерис ушли через несколько дней, превратив Винтерфелл в холодный, темный и пустой склеп. Она восприняла это спокойно, наслаждаясь тем, что война пока не принесла ей плохих новостей. Ее ежедневные обязанности ограничивались завершением организации номеров, с которыми они работали на зиму, наблюдением за строительством близлежащих деревень и получением отчетов, которые они присылали с юга. Это последнее задание уединило ее на несколько часов за ее столом, поэтому она решила, что пришло время поработать с писцом.

В государстве, которое было Севером, было трудно найти обученный персонал и, что еще хуже, Мастера, с Цитаделью, вмешавшейся. В Белой Гавани Санса попросила Леди Джейн найти среди беженцев с Юга кого-то с таким образованием, кто был бы готов работать с ними. Так Гиллберг попал в Винтерфелл.

Это был странный человек с бледной кожей, черными волосами и крупным телосложением; он прекрасно мог сойти за солдата.

На какое-то время она поручила ему несущественные задачи, например, закончить переписывать бухгалтерские книги и передать их сенешалю. У него был очень красивый почерк и талант к словам человека, который провел большую часть своей жизни между книгами, а не с мечом в руке. Санса согласилась, что пришло время поручить ему более ответственные задачи.

«Ты будешь приносить мне каждое утро все запечатанные свитки», - приказывает она в первый день, - «я буду читать их и указывать тебе, что ты должен ответить на каждый из них. Если у тебя есть что сказать, я не откажусь выслушать».

«Конечно, миледи», - отвечает он приветливо и тихо; она не может различить акцент в его тоне, но уверена, что он не с Севера. Она не слишком беспокоится о том, чтобы задавать ему вопросы, будучи удовлетворена его работой.

Именно это состояние спокойствия и нормальности, которым она не наслаждалась годами, приводит ее в изумление, когда красный дракон нависает над стенами Винтерфелла. Джон пару раз называл ей имя, но она все время его забывает.

«Ваша светлость», - приветствует она его церемонно и по выражению его лица понимает, что война действительно снова приносит плохие новости.

После того, как Джон дает объяснение недавнему инциденту, Санса закрывает глаза и подпирает лоб сжатым кулаком. С нестабильностью на западе, севером, лишенным защиты, и теперь, их армии, запертые на юге за живым щитом, у них был только Восток.

«Дени обещала мне, что ее солдаты вернутся в Винтерфелл и защитят тебя».

Однако Санса знает, что это тоже не было постоянным решением. Было что-то, что он игнорировал.

«Я послала людей лорда Гловера с твоей армией», - объявляет она с сожалением и гневом. «Это не было нападением мятежников, Джон».

Осознание этого ударило Джона по лицу, словно пощечина. «Ты что, не потрудился меня об этом предупредить?»

«Я действительно послала ворона», - утверждает она, вспоминая, как запечатала свиток и передала его Гиллбергу. «Они, должно быть, перехватили его».

В этот момент Гиллберг просит разрешения и входит с подносом запечатанных свитков. Санса уверена, что человек делает добросовестную работу, поскольку Сенешаль не подал ни единой жалобы.

«Итак, что мы можем сделать сейчас?» - спрашивает она с легкой дрожью в голосе. «Это не только Винтерфелл, жители деревни слишком слабы, чтобы сражаться».

«Я вернусь к Рву Кейлин и попытаюсь поговорить с теми, кто там есть», - отвечает он.

Санса кивает, и они некоторое время смотрят друг на друга. Джон привлекает ее к себе и обнимает.

**********
Им потребовалось больше недели, чтобы добраться до холмов, окружающих Ров Кейлин.

Первое, что она замечает, это то, что люди Виктариона не носят никакой униформы, и ничто, кроме меча в руке, луков и стрел или ножей, не отделяло их от простолюдинов, которые наблюдали за северянами с руин зубчатых стен. Она едва могла различить лица, но они выглядели как люди, истощенные войной. И очень злые. Она не может не вспомнить рабов, которых видела много лет назад на Астапоре.

Дейенерис оглядывается назад; на этот раз она на стороне Мастеров. Над штурвалом, почти удерживая его на месте.

Джон приземлился с Барристалом на северной стороне, багровый цвет дракона резко контрастировал с голубоватым болотом. Люди Йорника маршировали на его спине.

«Какой странный образ , - думает она про себя, - я с северянами, а он с эссосцами» .

Она не думала, что окажется в таком положении, она представляла, как будет работать сзади, как молчаливое подтверждение того, что Джон пользуется поддержкой последнего воспоминания о Доме Таргариенов. Находясь перед этими людьми, она поняла, как нелепо это звучит. В прошлом имело смысл заявлять права на то, что принадлежало ей: железный трон и Королевскую Гавань, наследие ее семьи. Но что насчет этих людей? Кем они были перед этими людьми? Она - чудовище, оседлавшее другое чудовище, а Джон - еще один из лордов, которых мятежники убивали годами с справедливой мотивацией.

Дейенерис чувствует себя беспомощной и расстроенной. Это не имеет смысла.

Она знает, что не ее решение отдавать приказы кому-либо из мужчин, она даже не командует своими собственными, тем не менее, она говорит лорду Хорнвуду и лорду Хоуленду не делать никаких движений, пока переговоры не будут закончены. Первый смотрит на нее серьезно и нерешительно, в то время как Хоуленд и Мира кивают с пониманием.

Она пролетает над Рвом Кейлин с Джорионом и приземляется рядом с Джоном, у которого измученное, серьезное и обеспокоенное лицо. Позади них Джорник перестраивается к своей пехоте.

«С ней все в порядке?» - спрашивает он, предполагая, что было бы хуже, если бы он принес плохие новости.

Джон просто качает головой в молчаливом утверждении. Кажется, он так же ошеломлен, как и она, словно ситуация была слишком быстрой для них обоих. Одно дело - представить себя королем Семи Королевств в месте, где люди принимали его и, самое большее, подвергали сомнению. Он еще не сталкивался с людьми, готовыми умереть в противовес этой реальности. Не солдатами, а простыми людьми.

Джон никогда не был вовлечен в эти дела, и хотя в последние недели он наслаждался самой приятной частью, то есть служением и строительством чего-то лучшего, на поле боя это было вопросом чистого разрушения. Она знает это лучше, чем он.

Они ждут в неловкой тишине, только ржание лошадей, случайное столкновение какого-то оружия, и даже она могла бы сказать, что были слышны нервные вздохи. Несколько раз она искала взгляд Джона, но он все время терялся в каких-то бурных мыслях.

В другие разы она искала Торго Нудхо, который бесстрастно стоял рядом с Йорником, отведя руки назад в суровой позиции Безупречного строя, серьезный и прямой. Дейенерис задавалась вопросом, сражался ли он в эти последние десять лет. Это только ожесточало ее, и она думала о том, чтобы снова взять его в это.

Проблема отсутствия Рва Кейлин заключалась в дороге, необходимой для перехода обратно на Север. Это была узкая дорога, рассчитанная на одну колонну конных солдат. Это было причиной, по которой армия Севера предвосхитила Эссоси, которые превосходили их численностью. И это было причиной, по которой Винтерфелл остался бы без защиты. Если он уже не был без защиты.

Дейенерис понимает, что они с Джоном оказались в худшем положении: верхом на драконах и вдали от своего народа.

«Джон», - кричит он и немного дрожит. «Нам нужно спускаться».

Он наблюдает за ней, нахмурившись, словно задавая ей вопрос, но соглашается, когда понимает, насколько они неподвижны и что местность постепенно темнеет.

Барристал и Джорион опускают плечи для спуска, но вместо того, чтобы раскрыть крылья для полета, они подозрительно остаются позади, чувствуя враждебность. Она вспоминает слова, которые Тирион сказал Даарио, чтобы убедить его предать ее.

«Драконы не различают ни невинных, ни посторонних».

Если они коснутся хотя бы одного волоска на своих головах, драконы обрушат ад на замок и людей внутри. Боги, если они коснутся хотя бы одного волоска Джона, она подожжет это место, пока на его месте не останется только пепел. И это не делает ее счастливой; Быть непостоянной не делает ее счастливой.

Они продвигаются вперед по дороге, и вот тогда поднимается решетка, открывая, наконец, знаменитый Вороний Глаз, Виктарион.

*********
Ты не найдешь радости в своем командовании, но если повезет, у тебя будут силы сделать то, что нужно сделать. Убей мальчика Джона Сноу. Зима уже близко. Убей мальчика, и пусть родится мужчина .

Эти слова несколько раз проносились в его голове, когда он был над Барристалем, глядя на лица этих людей. Была чистая ненависть, чувство отверженности, которое он хорошо знал. Он даже не мог позволить себе увидеть Дени в этот момент, ее всегда знающий разум понял бы, насколько он неуверен, он все еще неуверен.

Когда она предложила им спуститься по драконам, это удивило его, почти разозлило, потому что именно о нем они думали, когда были в Королевской Гавани.

«Слезь с дракона, Дени», - молил он, делая вид, что она слышит его. « Покажи этим людям, что я видел в тебе, докажи, что они все неправы. Они приходят, чтобы увидеть тебя такой, какая ты есть » .

Но Дени так и не упала. Она полетела и сожгла их всех. Вера, которая у него была, разбилась вдребезги, когда он увидел ужас ее эгоистичного желания.

Теперь она хотела, чтобы они слезли с драконов? Почему?

Джон отбросил эти мысли, ужаснувшись самому себе от внезапного укола недоверия и разочарования, наполнившего его сердце. Он выбрал этот путь. Он принял то, что Джендри предложил ему, корону, которую они надели на его голову. Он напомнил Дейенерис, говорящей Тириону, что она за королева, если не желает сражаться рядом со своим народом. Но ведь эти люди не были его народом? Но они не хотят тебя, ответил он себе. Кто ты такой, чтобы говорить им, чтобы они тебя приняли?

Мертв. Он мог бы умереть. Почему эта мысль беспокоит его сейчас? Он смотрит направо и там ответ. Дэни. Все, чего он хочет, это вернуться в ее палатку, оказаться в ее объятиях и забыть об этой войне. Но он не может. Он принял это бремя добровольно из-за нее, из-за веры, которую он избегает отпускать. Это будет тяжело, но они должны это сделать.

Но какой ценой?

В тот момент, когда он видит Виктариона, он ожидает столкнуться с чем-то похожим на то, чем был Эурон Грейджой. То есть, с большим пьяным пиратом. Он определенно большой, но моложе и носит тот же темный плащ и доспехи, которые последний не удосужился использовать. Джон быстро понимает, что это одежда того, кто не собирается садиться на корабль раньше. Это то, что носил бы тот, кто готов сражаться.

«Я слышал несколько историй о вас обоих», - начинает он, его слова прекрасно доходят до них, несмотря на огромное расстояние между ними. «Песнь льда и пламени», - смеется он, и это звучит странно приветливо. «Почему меня не удивляет, что я вижу тебя без маленькой Яры рядом с тобой?» - на этот раз он обращается к Дени.

Яра Грейджой и Дейенерис сохранили пакт, который они заключили много лет назад, даже до того, как встретились. Он должен был уважать этот завет; то есть, Железные острова, как и Дорн, сохранят своего собственного короля или королеву.

Это то, что они сказали вслух; только он и Дени знали, что в конечном итоге королевства придется разделить. Или так он думает.

«Виктарион Пайк, ты бросил свою королеву и отнял Железные острова у ее истинного правителя», - голос Дейенерис дрожит, что для нее необычно. «И теперь ты открыто восстаешь против короля Эйгона...»

«Королева драконов», - обрывает он ее. «Пусть человек говорит сам. Если он хочет, чтобы эти люди преклонили перед ним колени, пусть он потребует этого сам», - хрипло улыбается он. «О, я просто забыл, что этот человек рядом с тобой - всего лишь ребенок, держащий за руку свою маму. Дракон, армии, поддержка - все исходит от тебя», - оборачивается он и указывает на людей, наблюдающих с зубчатых стен. «Они знают, кто здесь истинная сила».

Дейенерис собирается ответить, когда Джон выходит вперед и говорит.

«Мне все равно, кто вы, чего вы хотите. Вы очередной мелкий лжец, у которого дни на счету. Вы использовали нужды и обиды этих людей, чтобы превратить их в повод для войны. Вы настроили их не только против Лордов, но и против их собственного народа», - он поднимает глаза на людей наверху, «Я не пришел завоевывать никого из вас. Я не завоеватель. Я боец. Я не имею права ничего просить у вас, я не хочу ваших клятв верности или ваших коленопреклонений передо мной, я хочу, чтобы вы были в безопасности, как и все остальные люди. Власть пала на меня, и я могу дать вам то, что этот человек предлагает вам за большую цену. Свободу и порядок».

Виктарион стоит неподвижно, как будто ожидая, когда он закончит свою речь. Очень спокойный человек в оппозиции к своему покойному брату или Яре.

Получив нулевой ответ, Джон настаивает.

«У нас есть...» - он почему-то останавливается, увидев маленького ребенка, чье лицо едва касается зубчатой ​​стены.

« Она использовала их невинность против меня », - вспоминает он.

Это живой щит. Не о чем договариваться.

Джон вздыхает и смотрит на Виктариона, который слегка жестикулирует с насмешливым выражением. Это самая характерная черта Грейджоя, которую он помнит.

«Человек, которому нужен дракон, чтобы навести порядок в Вестеросе, - это человек, который ничего не знает о драконах», - говорит он. «Человек, который ничего не знает о Вестеросе, человек, который позволил дракону уничтожить Вестерос однажды. Люди здесь», - он указывает на них указательным пальцем, - «это люди с идеалами, Джон Сноу. С разумом, который помнит, и сердцем, которое болит. Они знают, что иногда мы должны приносить жертвы ради большего блага, что, если я правильно понял, ты уже делал раньше».

Джон хрюкает в ответ, вызывая встревоженное состояние Барристела, который приближается и рычит на Виктариона.

«Белый волк превратился в красного дракона, я вижу», - указывает он. «У меня нет проблем с тобой, Эйгон Таргариен. Просто по воле случая мы оказались по разные стороны этого поля битвы».

«Нам нужен коронованный король!» - кричит кто-то, заставляя его вздрагивать.

«Наш король - Коронованный король!» - скандирует другой голос.

«Вон, драконы!

«Вон оленей, волков и львов!»

Отдельные крики превратились в шум и нарастали, пока сообщение не стало ясным в унисон: они не хотели его там. И не только не хотели, но и угрожали ему.

Барристал издал сильный рев, который заставил их всех замолчать. Джон принимает, что переговоры окончены.

*******
Вернувшись в лагерь, она отвергает фигуру Орлиного Гнезда, когда они сидят за столом с картой.

«Мы примем это», - заявляет она, игнорируя неловкость, которую она испытывает, принимая решение. «Один разговор - и все кончено».

С тех пор, как они вернулись, Джон не переставал показывать себя в конфликте с различными предложениями, которые были представлены на столе. Сир Давос хотел, чтобы план продолжался, получил поддержку на юге. Андар Ройс хотел, чтобы Орлиное Гнездо стало новым поселением. Северяне просили Джона использовать Барристал, чтобы освободить дорогу на Север, хотя оба знали, что это было бы более чем неудобно, а потеря невинных жизней могла оказаться фатальной.

«Они не невиновны! В Долине они обезглавили лорда Робина, изнасиловали его жену и убили его ребенка», - утверждает один из жителей Долины. «Они присоединились к твоим врагам, мой король».

«Джон не хочет, чтобы его считали врагом, мы пришли помочь», - запротестовал сир Давос.

«Если мы используем дракона в начале нашей кампании, это неизбежно создаст прецедент», - напомнил им лорд Хорнвуд.

«Простите меня за дерзость, милорды, но именно таким образом первый дракон завоевал Семь Королевств», - добавил кто-то другой.

«Но мы ведь не пришли завоевывать, верно?» - перебивает она. «Мы обсуждали разные стратегии, но никто не предложил, как привлечь перебежчиков на нашу сторону».

Другой лорд насмешливо фыркает: «Ваше величество, единственное, что помешало голове короля и вашей голове повиснуть в яме у Рва Кейлин, - это драконы позади вас».

«На юге все будет так же», - добавляет сир Давос, - «мы не можем позволить себе пару слов, которые заставят нас потерять милосердие!»

«И как это сработало в прошлый раз?» - спрашивает кто-то, заставляя Дейенерис поднять глаза в поисках отправителя. «В Эссосе девиз был прост: «Открой двери своего города, сдай свои армии или умри»».

Сир Саймонд Темплтон, из рыцарей Девяти звёзд. Она едва помнит его присутствие во время Великой войны и битвы при Королевской Гавани.

«Живи в моем новом мире или умри в своем старом», - повторяет он то, что она говорила много раз на различных переговорах с лидерами Вольных городов. «Чего вы боитесь, ваша светлость?» - на этот раз он говорит прямо с ней. «Не показала ли вам ваша последняя кампания в Вестеросе, что милосердие не работает, когда другая сторона яростно противится нам? Мира не будет, они хотят наших голов!»

Наши . Это звучало ужасно для Дейенерис. В прошлый раз она не была частью этого "нашего". Она и сейчас не часть ничего из этого, ни лордов, ни крестьян.

Джон стоит рядом с ней: «Милосердие - это то, что отличает нас от того, что показал им Виктарион. Милосердие - это то, что покажет им, что я отличаюсь от любого другого короля, которого они знали, и именно так мы должны начать строить новый мир».

По его манере говорить она понимает, что он пытается избежать хаоса, но это что-то в ней пробуждает. Что-то вроде обиды.

Мир, который нам нужен, - это мир милосердия. Он должен быть ...

«Король, который предлагает милосердие один раз, мудр, король, который предлагает милосердие дважды, неуверен, а король, который предлагает его в третий раз, мертв», - декламирует она, привлекая всеобщее внимание. «В Эссосе я предложила милосердие своим врагам один раз, и когда они отказались, я использовала свою силу, чтобы добиться своей цели. Да, люди умирали, неизбежно. Но сегодня Эссос - это лучшее место. Лучше, чем Вестерос. Я сказала вам, что не буду заставлять их возвращаться в ваши владения, поэтому мы предложим им что-то лучшее, что-то новое. И если они откажутся», - она смотрит на лицо Джона, чувствуя несогласие и смятение, которые она в нем вызывает. «Тогда ваша светлость решит, хочет ли он тратить свое время на проигрышную войну».

До недавнего времени они соглашались, что не хотят заставлять крестьян преклонять колени, но этот разговор, призванный прояснить, как они будут сталкиваться с сопротивлением этих людей, поставил их перед реальностью того, что придет время прибегнуть к более принудительным методам.

Но милосердие. Это слово ее беспокоило. Дейенерис не хочет быть милосердной, она хочет быть умной и честной в своих намерениях.

«Мы будем придерживаться нашего плана, пока они не нападут на Винтерфелл», - заявляет Джон. «Королева Дейенерис и лорд Ройс займут Орлиное Гнездо, как она посчитает нужным».

********
Эдмар Талли - приятный человек, заключает он. Если бы Джон мог стереть из памяти все презрение, которое он испытывал к нему в прошлом за то, что он был ублюдком, который изуродовал имя его сестры.

Он поблагодарил Риверран за то, что в нем не чувствуется духа войны, но в конце концов, не так уж приятно видеть всех этих беженцев, которые, как и на Севере, отчаянно нуждались в решении проблемы.

Дейенерис проходит мимо пару раз, чтобы проследить за прибытием других солдат Эссоси и провизии. Она всегда отстранена от людей и боится встречи с выжившими из Королевской Гавани. Это был непримиримый вопрос для всех, и для Дейенерис, и для этих людей. Джон впервые не хочет протягивать ей руку и говорить, что все будет хорошо.

Ночью он ожидает, что она придет, как он делал это раньше, но имеет смысл, что она оставляет его покинутым сейчас, когда он нуждается в ней больше всего, как он делал раньше. Имеет смысл, что она так ревностно относится к своим привязанностям. Для него не имеет смысла оставлять его в этой борьбе одного, когда он верил, что у них общая цель: благополучие слабейших.

«Не совершайте ту же ошибку, что и он», - замечает однажды Эдмар Талли, помогая беженцам разместиться в замке. Джон признает стремление этого человека отказаться от оплота своей семьи, чтобы укрыть их. «Твой брат. Я имею в виду, твой кузен. Король Робб», - Джон был благодарен, что тот все еще говорит о нем, как о том, кем он был. «Эта его голова все время работала и придумывала, но он редко говорил, о чем именно он думал».

«Как странно , - иронично подумал он, - что Старк слишком тихий для своего же блага».

К нему подходит светловолосая девушка, испачканная грязью и сыростью замка, и вытаскивает его из раздумий, встряхивая ткань его штанов.

Она протягивает ему маленькую тряпичную куклу и выжидающе смотрит на него. Хотя Джон помогал воспитывать детей Вольного Народа, он никогда не заботился о девочках, тем более о таких маленьких. Он улыбается ей и снова протягивает ей игрушку, но она отстраняется, оставляя его с предметом в руке.

*******
«Королева Дейенерис. Я надеялся, что мы сможем поговорить наедине».

Слова Сансы застали ее врасплох.

Дейенерис вернулась в Винтерфелл, чтобы поговорить с Йорником и Серым Червем об обороне замка и окрестностей на случай нападения как с Севера, так и с Юга. Ей не понравилось просить Серого Червя позаботиться о безопасности Сансы, но это было лучше, чем везти его прямо на войну на Юг. Ему также не нравилась идея служить тому, кого он считал предателем, но он не дрогнул и не подверг сомнению ее приказ.

Дейенерис также отправилась с Бэнди обратно в лагерь больных. Она заканчивала писать письмо для Даарио, когда в ее спальню вошла сестра-кузина Джона.

« Все в порядке, Торго », - показывает ему Дейенерис на их общем языке.

Торго уходит, закрыв за собой дверь.

«Во-первых, я хотел поблагодарить вас за помощь нам. Сейчас и раньше. И гораздо раньше тоже».

Ее слова правильны и корректны, как будто ее оценивает наставник.

«Взято», - с фальшивой сердечностью бросает она, не отрывая взгляда от пергамента.

Она молча ждет, пока все закончится, но Санса не двигается с места, вместо этого она подходит и садится перед ней.

«А во-вторых, я хочу попросить у тебя прощения. За все».

Дейенерис роняет перо, разбрызгивая чернила по краям письма. Она поднимает глаза, чтобы встретиться с расчетливым взглядом Сансы, удерживая себя от того, что она намеревалась сделать.

«За что именно? За то, что обращались со мной и моими людьми как с дерьмом? За то, что использовали личность Джона, чтобы убрать меня с доски?»

«За все, ваша светлость».

«Не называй меня так», - предупреждает она ее, внезапно почувствовав отвращение. «Если ты боишься из-за того, что случилось с Тирионом...»

«Он искал свою судьбу», - быстро добавляет она, - «как и я».

Дейенерис долго смотрит ей в глаза, ища малейший признак того, что она пытается ею манипулировать. Она уже недооценила ее один раз. Однако, это кажется честным, и это хуже.

«Мы могли бы быть союзниками», - озвучивает она мысль, которая посещала ее уже много раз. «Или ты могла бы просто попросить, как это сделала Яра, и мы бы пришли к соглашению», она бы не была рада потере половины своего королевства, но, увидев, насколько жалкой и неблагодарной была эта земля, в конце концов сдалась бы и отдала Сансе свою корону, чтобы она правила этой пустошью. «Вместо этого ты, как Джон, как Тирион, как Серсея, использовал мое милосердие против меня».

Это было невероятно. Она не хотела этого разговора, но как только она начала, она не могла остановиться.

«Когда я вижу тебя с Джоном, я вижу то, чего у меня не могло быть: семьи. Он защищал тебя так, как Визерис никогда не защищал меня. Он любил тебя и защищал тебя до такой степени, что вонзил нож мне в сердце, потому что считал, что я причиню тебе боль».

«А ты бы хотел? Ты бы хотел причинить боль мне или Арье?»

Сделала бы она это? Она всегда делала то, о чем просил ее Джон в той жизни. Вопреки тому, что говорил ему Тирион и во что верил Джон, она всегда слушала Джона и будет продолжать это делать. Или это то, во что она хочет верить. Возможно, с потерей дочери и разбитым сердцем она бы в конце концов сожгла мир.

«Мы никогда этого не узнаем», - признает она.

Дейенерис продолжает выполнять свою задачу, надеясь, что это конец противостояния, но Санса не подчиняется.

«Арья ушла», - шепчет она. «Моя семья ушла, кроме него».

«И ты боишься, что я заберу его у тебя?»

Дейенерис хочется посмеяться над этой мыслью. Он уже выбрал эту сторону своей семьи, и она не заставляет его делать этот выбор в любом случае.

«Я не хочу, - твердо заявляет она, - чтобы вы были вместе».

Дейенерис хмурится.

"Почему?"

«Потому что в этом есть смысл».

«А раньше этого не было?»

«В этом всегда был смысл, но ваша светлость тоже не понимали этого, пока не узнали правду», - оправдывается она.

Им не стоило обсуждать этот вопрос, когда дела у ее брата шли неважно.

«Он всегда был и всегда будет мужчиной, которого я люблю, но он также мой убийца».

Санса нервно сглатывает.

«Несколько дней назад это не было проблемой», - замечает она, но спешит исправиться. «Я не имела в виду...» - она замолкает. «Я отойду в сторону и предоставлю Джону и вам пространство, которое вам понадобится как паре. А когда вы поженитесь, вам будет лучше переехать туда, где вы заберете капитал и создадите свою семью. Я возьмусь за любую задачу, которой вы меня почтите, пока ее от меня не потребуют. И я больше не буду вмешиваться ни в какие его...»

И вот тогда Санса отказывается от благоразумия, обнажая свои истинные намерения.

«Ты же знаешь», - произносит Дейенерис, глядя на нее с изумлением, - «Ты действительно дитя Серсеи. Вот почему ты хочешь, чтобы мы были вместе. Вот почему ты ведешь себя со мной как добрая сестра. Ты чего-то хочешь от этого: наследника Винтерфелла».

Как она могла так долго не замечать эту деталь, ведь именно в этих четырех адских стенах ее мейстер сообщил Дейенерис после пира, что побудило ее покинуть это место, прежде чем об этом узнает кто-то еще.

«Я не понимаю, о чем ты говоришь», - Санса внезапно оставляет эту тему.

«Не обращайся со мной как с дурочкой», - предупреждает Дейенерис, ужесточая тон. «Скажи это», - требует она, вставая.

Сначала Санса молчит и неподвижна, ее воля непоколебима. Но затем ее нижняя губа дрожит, а глаза увлажняются, поэтому Дейенерис сурово глядит и понимает, что они на одной волне.

«Ты заставила его поверить, что он не может иметь детей, хотя на самом деле он почти завел от тебя одного. Если он узнает, это убьет его».

«Варис убил его», - раскрывает Дейенерис. Она не позволит ей поверить, что Джон был тем человеком, который напрямую лишил жизни ее дочери. «Твой маленький ротик, Тирион и он внесли свой вклад . Я знаю, что это может убить его, если он узнает, но это также может убить тебя », - и этого она не знает и не будет спрашивать, когда узнает о своей беременности. «Ну, леди Санса. Никто из нас не получил того, чего хотел, в конце дня; потому что я больше не могу иметь его детей. Я мертва. Мое тело мертво. Человек, который напал на меня недавно? Обычный человек умер бы от этой раны, но я выжила, потому что нельзя убить то, что уже мертво. А жизнь не может возникнуть из чего-то мертвого».

Санса вздыхает разочарованно или расстроенно, она не может различить. И не может сказать, что ее раздражает: провальный подход или открытие, что, действительно, вопрос наследников не подлежит обсуждению.

«Ты скажешь Джону?»

Дейенерис хрипит, смех застрял в горле. У них были одинаковые интересы в конце дня.

«Я не хочу, чтобы он тоже понёс на себе эту вину».

Затем из его рта вырывается странный звук: всхлип. И становится еще хуже, это действительно суровый звук.

«Я сожалею об этом, - признается она, - я действительно сожалею об этом».

Дейенерис не может не понимать это чувство, после долгих лет ношения худшего на своей спине. Она предполагает, что оба заплатили свою епитимью, даже если у нее все еще были свои сомнения и она не хотела играть с ней какую-либо семейную роль.

«Мои руки обагрены кровью невинных, тысяч невинных», - говорит она, преуменьшая свои страдания. «Любые действия против меня тогда были оправданы, не так ли?» - так она говорит себе, чтобы не сойти с ума от отчаяния.

«Не из твоей семьи».

При других обстоятельствах Дейенерис сказала бы, что это не так, но она признает, что ее не беспокоит, что Санса чувствует себя виноватой. Лучше было бы знать, что Варис отравил ее ребенка, чем Джон убил ее, не зная этого, кинжалом. Предала бы ее паук, если бы она знала истинную личность Джона? Сожгла бы она Королевскую Гавань, если бы Санса не раскрыла ее? Убил бы ее Джон в конце концов?

Они никогда не узнают. Если они оглянутся назад, то все они потеряны.

********
«Мой отец был хорошим человеком, ваша светлость», - объяснила женщина, укрываясь одним из шерстяных одеял, привезенных с Востока; Вестерос давно прекратил ими торговать. «У него была хорошая сделка с нашим лордом, мы не хотели причинять ему боль».

Волна смелости воодушевила мятежников после их прибытия в Речные земли, и они сожгли замок Желудевый Зал и убили Теомара Смоллвуда и его жену Равеллу Суонн. Подобная судьба постигла тех, кто выступал против восстания, включая этого ребенка перед ними.

Молодую женщину изнасиловали ее же простые односельчане, она не смогла опознать всех нападавших, но им удалось задержать некоторых из агитаторов. Джон был в ужасе и едва мог смотреть на нее.

«Отправьте ее в Риверран и обеспечьте ей всю необходимую помощь», - приказывает он солдатам. Он замечает, что она боится и никому не доверяет. Он чувствует себя беспомощным.

«Дом Смоллвудов был одним из самых благожелательных», - Эдмар Талли, и Джон не может знать, до какой степени это правда. Зачем этим людям устраивать эту катастрофу, если так? «Его сын и наследник служат под вашим знаменем, ваша светлость».

"Что это значит?"

Эдмар нервно сомневается, прежде чем дать ответ.

«Они доверяют вам, ваша светлость», - он указывает на людей, которых они спасают, «все они. Каждый. Солдаты и крестьяне, которые выбрали нашу сторону. Но если вы не сможете защитить их от врага, все, что у них останется, - это страх. Именно то, что, по мнению другой стороны, вы принесли в Вестерос».

«Другая сторона», - мысленно повторяет Джон, сжимая челюсти и сжимая кулаки по бокам.

«У вас есть человек, убивший лорда Смоллвуда?»

«Их несколько человек».

«Всех, кого мы поймаем?»

«Нет, все», - делает он паузу, глядя, куда разместили восставших мужчин и женщин.

Джон кивает.

«Отложите их в сторону, чтобы представить лорду Смоллвуду и позволить ему свершить правосудие», - заявляет он. «Я хочу, чтобы остальное осталось там, где оно есть».

Джон стоит на холме перед кругом солдат, окружающих этих людей, зная, что Барристал выпускает горячий сквозняк позади него. Его рука дрожала, и он не знал, было ли это тем, что он собирался сделать, или это была история девушки, чью жизнь эти люди разрушили.

«Ваши последние слова», - признает он, заметив, что северяне не дрогнули, когда их крестьяне оказались под его судом. Под драконом.

«Ты никогда не будешь нашим королем, ублюдок», - выплевывает женщина.

«Наш король - Коронованный Король!»

«Смерть драконам и их сородичам!»

«Убить их всех!»

«Убить их всех!»

«Убить их всех!»

Они начинают петь хором, и Джон вспоминает тот день в Моут Кейлин.

«Я, Эйгон из дома Таргариенов, шестой с именем, король Андалов и Первых Людей, лорд Семи Королевств и защитник королевства, приговариваю тебя к смерти», - он на мгновение прекращает размышления. Муравьи были отчетливо видны. «Дракарис».

Голова Барристела появилась рядом с ним, он открыл рот и выдохнул огонь, который был его приговором.

*******
Она находит его в руинах замка к северо-востоку от Сигарда. Если она хорошо помнит карты, это Старые Камни, расположенные на холме над Синим Развилком Трезубца. Это была не очень большая крепость, а руины были слишком обветшалыми, покрытыми сорняками, мхом и течением времени.

Барристал и Джорион расположились между разрушенными стенами, укрывшись от прохладного ветра, дующего с юга. Это было странно - чем южнее они были, тем сильнее ощущалось его присутствие.

Джон стоит на вершине скалы, и когда Дейенерис приближается, он протягивает ей руку, чтобы помочь ей подняться и сесть рядом с ним.

«Ты слышал о Дженни из Олдстоунов?» - спрашивает она его.

«Конечно», - отвечает он, устремив пустой взгляд на далекий горизонт.

Она никогда не скажет ему, что это была песня, которую она помнит больше всего; прекрасная мелодия в голосе того сквайра, который пел ее в ночь Великой войны. Последнее, что она услышала, когда темнота окутала ее.

«Она должна была быть для Дункана чем-то особенным, раз он был готов отказаться от всего, чтобы быть с ней».

«Жизнь их все равно разлучила». Джон скорбно вздохнул и посмотрел на нее. «Говорят, Робб и леди Кейтилин были здесь», - неожиданно сменил он тему.

Дейенерис не думала, что это место вызовет у него воспоминания о его покойном брате-кузене. В Близнецах, где Робб Старк нашел смерть, Джон даже не дошел до входа и выбрал уединение своей палатки.

«Ты скучаешь по нему», - говорит она как ни в чем не бывало.

«Каждый день», - признается он, - «я размышляю обо всем, что приходило ему в голову, пока он вел войну», и эта последняя часть полна печали, потому что в конечном итоге Робб Старк потерпел неудачу, преданный собственным народом. В другой жизни они могли бы поговорить об этом опыте.

«Тебе интересно, думал ли он о тебе?»

«Я надеюсь, что он это сделал».

«Я уверен, что так оно и было».

Он слегка улыбнулся.

«Я боялся - я боюсь. Я избегал думать о том, что ты мне рассказывал о том, что будет после смерти и чего я не могу иметь».

Дейенерис сожалеет, что рассказала ему в момент боли, желая лишь выплеснуть на него свое горе, чтобы он понял ее. Несколько месяцев назад они не могли себе представить, что она сдастся, и они окажутся в таком положении, пытаясь бежать против течения, зная, что в конце концов время возьмет с них то, что им причитается.

Вот почему у нее нет смелости признаться ему в том, что их дочь, которую они могли бы разделить, была несчастной. Хотя ее боль была невыносимой, по крайней мере, она держала ее на руках в Пороге и могла снова увидеть ее как маленькую девочку, которая все еще ждет ее там. Она сморгнула слезы, вспомнив своих детей.

«О чем ты думала, когда делала это?» Его вопрос выбивает ее из колеи. «Когда ты была на стенах Королевской Гавани, когда произносила эту речь перед своими солдатами».

Неудивительно, что она подняла эту тему, она сама вернулась к ситуации после того, что произошло в Моате Кейтлин. В любом случае, есть раздражающее чувство осуждения, что не было бы неправильным, хотя, если они дойдут до сути вопроса, он уже осудил ее; Уже приговорил ее к смерти.

«Самая большая боль, которую я, как мне казалось, испытала», - признает она, «разбитое сердце, предательство, ненависть, гнев, выразите это словами, как хотите, все было там», - она почти инстинктивно кладет правую руку себе на живот. «Это было то же самое, что я чувствовала, когда увидела, как Дрогон безжизненно упал в реку, а волны поглотили меня в забвение. Теперь у меня просто нет забвения, даже тишины смерти. Все, что у меня есть», - она опускает взгляд на их руки, которые вместе, бок о бок. Его отмечены течением времени, а ее застыли. «Неподвижность».

Она задается вопросом, замечает ли он разницу в их телах. Если этого недостаточно, то она не знает, как еще заставить его это увидеть.

«Ты думаешь, я сделаю это снова, да?» - горько спрашивает она. «И ты не знаешь, как с этим справиться».

«Ты был не единственным, кто убивал людей в Королевской Гавани в тот день», - резко отвечает он. «Мои солдаты в тот день не сильно отличались от дотракийцев».

Да, это та деталь, о которой она не слишком задумывается. Она привыкла нести бремя всего, что произошло в тот день, в одиночку. Фактически, она была единственной, кто заплатил за это.

«Если придет время, тогда сделай правильно, Джон», - дает она ему понять, снова устанавливая между ними эту холодную дистанцию. «Может быть, это и было целью снова приехать сюда».

«Меня беспокоит, что ты в меня не веришь», - рычит он, глядя на нее потемневшими глазами. «В этом мире нет ничего хорошего, что стоило бы того. Нет, я не имею в виду, что ты сделаешь это снова. Просто так», - он замолкает и снова отводит взгляд. «Я думал, что твои взгляды на милосердие изменились».

«Это изменилось», - указывает она, не менее разгневанная. «Если враг передо мной решит использовать это против меня, тогда мне придется выбрать защиту тех, кто мне доверяет».

«Враги, - повторяет Джон, - разве мы видим в них только врагов? Разве не ты сказал, что не заставишь крестьян вернуться в оковы лордов?»

«Разве это не ты убил меня, чтобы защитить систему, которая привела их туда, где они сейчас?» - на этот раз она слезает с камня, на котором они сидели. «Всегда есть враг. Неважно, на чьей мы стороне. Всегда нужно выбирать меньшее зло».

Джон следует за ней и тоже выходит, чтобы поговорить с ней напрямую.

«Ты сожалеешь о том, что произошло в Королевской Гавани?» Внезапно им кажется, что они снова в подземельях Валирии.

«Сожалеешь об этом? Конечно, я сожалею об этом! Но я также сожалею, что послушал всех вас, кто тогда, в худшем случае, не мог быть рядом со мной! Вы оставили меня лежать, как собаку, после того как использовали меня до тех пор, пока я не стал бесполезен. Хочешь знать, чему я научился из милосердия, Джон? Именно это в конечном итоге оставило меня лежать и истекать кровью на холодной земле Красного Замка, гнить в пещере рядом с моим сыном. Единственным, кто защищал меня до последнего момента, и его больше нет со мной».

Она не хочет продолжать спорить с ним. Вспоминая Дрогона, мы вспоминаем его нежелание вернуться в Вестерос в последние дни его жизни, потому что он знал, что по эту сторону моря они не принадлежат, и никогда не будут принадлежать.

Она проходит мимо него с намерением подойти к Джориону, но он хватает ее за руку и останавливает. В следующее мгновение он заключает ее в свои объятия, и ее лицо зарывается ему в шею.

«Я доверяю тебе, Дэни», - шепчет он ей в лоб, оставляя там легкие поцелуи. «Не отталкивай меня каждый раз, когда у нас возникают разногласия».

«Это не просто разногласие», - возражает она, снова выставляя перед ним руки в качестве щита. «Мы знаем, что это проигрышная борьба, и все же мы продолжаем бороться, как будто это имеет смысл».

Это было то же самое, что она сказала несколько дней назад. А если их разногласия снова закончатся в Королевской Гавани?

«Дэни, пожалуйста», - снова настаивает он, прижимая ее еще ближе. Она замечает в его голосе настоящий испуг. «Не оставляй меня здесь».

Дискомфорт не уходит от его слов, ей нужно отделиться от него, быть далеко от него. Она любит его и знает, что он любит ее, но боль все еще там, для них обоих. И хотя он отказывается видеть это, он тоже там, знание того, что у них нет ничего в их пользу.

«Я пойду на Восток», - говорит она, отстраняясь, - «ты пойдёшь на Запад, как мы и планировали в самом начале. Давай уважать план. Я обещаю тебе, что Йорник защитит Сансу и Винтерфелл. С Барристалем на твоей стороне ты сможешь вернуться и проконтролировать, чтобы всё было в порядке. Ты прав, давай дадим время мятежникам во Рву Кейлин».

"Сколько?"

«Что необходимо».

«Сколько времени пройдет, прежде чем я смогу тебя увидеть?»

Она продолжает двигаться вперед, не оглядываясь назад, «как только это будет необходимо».

Однако она делает это снова. Она уже на полпути к Джориону, когда поворачивается и сталкивается с тем, кто следовал за ней.

Они оказываются в поцелуе, который только больше и больше подпитывается жаром дискуссии, как будто все причины, по которым она выдвигала причины, по которым они не вместе, были брошены в пустоту, когда наступил момент истины, час отпустить его.

Она не хочет его отпускать. Она никогда не хотела его отпускать.

«Не оставляй меня одного в этом», - умоляет он, отстраняясь, чтобы просто посмотреть ей в глаза. «Я верю, что ты хорошая, не прячься под королевой драконов. Ты хорошая».

Его преданность стала для нее реальной, когда в течение десяти лет она была уверена, что все было уловкой, чтобы получить от нее то, что ему было нужно: выиграть свою войну и стать свободным. Оба чувства были в ее сознании и боролись, чтобы оставаться правыми.

В душе она хочет быть с ним, хочет отдаться этому чувству полностью. Но в последний раз это убило ее, и он никогда этого не поймет.

Неужели она чудовище, раз дала ему надежду, когда рядом никого нет?

«Иди», - шепчет она ему на ухо. «Дай мне девяносто дней мира, и я твоя».