Верь мне

Распахивая в ужасе глаза, Гаврилина запечатывает мне рот ладонью. Я просто снимаю ее со своих губ, прикладываю к груди и, не разрывая зрительного контакта, добиваю:

- Ты нужна мне, Юля... Во всех смыслах.

- Ты мне тоже... Нужен, Даня... - со вздохом сдается она. - Сейчас... - за это слово хватается, как за спасательный круг. Еще надеется, что ночь крушения всех наших чувств не станет тем губительным возрождением, после которого не будет возврата к другой жизни даже в статусе зомби. Я же... Принимаю последствия, но ее ими пугать не спешу.

Там тотчас нарастает огненная вибрация. Казалось бы, крепкие мышцы перебивает дрожью и скручивает какими-то невообразимыми спиралями. Член, конечно же, несмотря на всю свою мощь, жалкая тварь. Сходу скулит, зверюга, отчаянно выпрашивая ласку. И оголтелая болезненная пульсация лишь подтверждает начало острого приступа спермотоксикоза. Еще ни хрена не было, а семя грозит извергнуться наружу.
Стоило бы в душе подрочить, но об этом, блядь, пиздец как поздно думать.

- Подожди... - толкаю, оторвавшись от Юлиных губ.
Дышу натужно, как та самая дрожащая скотина. Но отдышаться не судьба. Моя девочка поддевает резинку моих шорт и стягивает их вниз. Трусов на мне нет, и напряженный член, вырвавшись на свободу, тяжело пружиня в воздухе, вызывает у меня гудящий стон охуительного наслаждения и ебаной боли.

- Блядь...

На долгий решающий миг прекращаю дышать. Таращусь в Юлины глаза, пока она... Она, мать вашу, обхватывает мою люто пульсирующую плоть ладонью.
Оболочка моего тела остается целостной, но внутри я рассыпаюсь, как дешманский суповой набор. Кровь единоличным решением вся в член сливается. И пока его растаскивает, как горящую воспалением гангрену, мышцы и остальные внутренности зафигачивает в фарш. За грудиной со всех сторон гремит. Яростнее, чем за окном. И мои веки, как я ни сражаюсь, падают утяжеленным забралом вниз.

Судорожный вдох. Хриплый свистящий
выдох. Придавливаю Юлю к матрасу.

Она за мгновение раскрывается...

Раскрывается, мать вашу, как никогда прежде. Полностью моя. Доступная, жаждущая и, боже мой, доверчивая.

Почувствовав мой пылающий член у своего влагалища, замирает, точно зная, что произойдет дальше.

Глаза в глаза.

Раскаленный контакт.

Даже если бы я не выдал перед этим себя на словах, этот зрительный обмен обнажил бы все. И Юлины чувства тоже.

Добивает такой волной напряжения, которую пережить нереально. Но, блядь, я лучше буду умирать от профицита любви, чем от ее гребаного дефицита.

Вдох. Выдох. Несинхронно сейчас.
Внахлест. Юля выталкивает воздух, я его захватываю. И следом обратный обмен. Возможности говорить не остается. Заблокированы все лишние функции. И все же я не могу не прохрипеть выгоревшим шепотом:

- Я люблю тебя...

Вдох. Выдох. Толчок.

И когда я, наконец, врываюсь в Юлино тело, на ее прекрасном лице отражается то самое безграничное счастье, которое я у нее все эти проклятые месяцы выискивал. Отражается только сейчас. Только со
МНОЙ.

- Боже...

- Блядь...

Наша идеальная песня.

Я внутри Юли. Полностью. И это даже лучше, чем я, мать вашу, помню. Она такая горячая, что этот жар мигом пробирается в меня. Проносится, блядь, по вибрирующему от собственного переизбытка сверхчувствительной дури члену, как те самые молнии, что продолжают рассекать небо за окном, и наполняет мое тело таким количеством энергии, что я весь, должно быть, загораюсь, как лампочка.

- Ты же... Ты ведь только моя, правда? - нахожу в себе силы, чтобы принять то, что чувствовал всегда. - Ты моя... Блядь... Моя же... Юля... - задыхаюсь, на хрен.

Господи... Каким же невозможным
кретином я был! Ни хрена у нее с этим Полторацким не
было... Ни с кем не было!

- Только твоя, Даня...

- Блядь, малыш... Блядь... - стону
Юле в губы и со вздохом давлю лбом ей в переносицу.
Мне от этого ответа и больно, и сладко.
Горит любовь. Трепещет дико. Бурно томится.

- Поцелуй меня... Пожалуйста, Даня... Пожалуйста, до утра целуй...

Целую, конечно. Как бы сложно это сейчас не было, сам хочу того же. Ведь я влюблен в ее губы. Я, блядь, в них тупо влюблен. В каждую часть Юли Гаврилиной по отдельности. Перечислять можно бесконечно. Суть в том, что когда все эти чувства соединяются, происходит масштабнейший обвал эмоций и ощущений. Кажется, что с очередной волной озноба и пота меня покидает Жизнь.

Но...

Очередной влажный, бесстыдно животный поцелуй... Тугой толчок члена в Юлю до упора... Надсадный выдох... Совершено неконтролируемое сжатие ее хрупкого тела... И за грудиной случается новый выброс ядерной энергии. Эта сила по своим физическим способностям стремится отбросить нас в разные стороны. Но я вцепляюсь в Юлю.

Преодолевая все земные законы, обрушиваю на нее все свои чувства.

Вколачиваюсь беспощадно. Восторг, который фонтанирует внутри меня, настолько охренительно фантастический, что я попросту не способен сбавить обороты. Задержусь - в ту же секунду сдохну.

А поэтому... И все же не только поэтому... Юлина заслуга тоже весомая... Но суть не в этом... А в том, что каждый последующий толчок в ее тело резче, яростнее, крепче, громче, туже, мокрее, отрывистей, судорожнее, безумнее... Быстрее, быстрее, быстрее...
Стискиваю зубы до скрипа, когда Юля будто вся изнутри сжимается... Быстрее, быстрее, быстрее... Отчаянный глоток кислорода, когда она ощутимо замирает...

Быстрее, быстрее, быстрее.,

Вибрирующий, протяжный и оглушающий, как гудок парохода, выдох, когда она вздрагивает и, начиная биться в конвульсиях удовольствия, кричит...
Быстрее, быстрее, быстрее... Резкая пульсация рубящими перекатами толкается из глубин живота в яйца, а после, собрав все силы, устремляется в член. Рвущий все мое трясущееся нутро стон неожиданно переходит в звериный рев. Подьем лавы, реактивное ее продвижение, последний выпад и, наконец, сокрушающий выброс.

Впрыскиваю внутрь Юли не просто сперму, а часть энергии, которая валит из меня одним сплошным одуряющим потоком и, достигая цели, обретает внутри ее лона дополнительную разрядку, раскатываясь
там каким-т ошеломляющим магнитным полем.

Мокрые и дрожащие, мы даже не пытаемся отдышаться. Почти сразу же начинаем снова целоваться. Не покидая Юлиного тела, возобновляю толчки. В этот раз, раскрывая ее, делаю их медленнее и чувственнее. Трахаю как в последний раз, хоть и не верю тому, что этой ночью все закончится. Просто утоляю бушующий голод и насыщаю саму Юлю.

За оставшиеся до рассвета часы мы проживем целую вечность. С ярким рождением, страстной жизнью и тихой смертью.

Спать не приходится. Ни у меня, ни у Юли не возникает даже мысли, чтобы тратить на это столь драгоценное время.

К утру я выношу еще одну истину.

Любовь — молитва.