Верь мне

Так нельзя, да... Но я не могу позволить, чтобы она меня забыла. Я конченый психопат, место которому исключительно в аду, но я хочу, чтобы Юля страдала так же сильно как я.

Ошалев от её слов, я нагло
подливаю масла в огонь.

– А ты спроси.

– Мне не нужно этого знать! – выкрикивает без какой-либо агрессии. – Это ничего не изменит. Есть уговор. Давай его соблюдать.

– Я просто не понимаю, – упорно долблю воздух эмоциями. Не могу отступить. Внутри все горит. – Ты говоришь о какой-то любви. Заявляешь, что без нее не приемлешь секс. И при этом гребаный папик у тебя как минимум третий? Всех любила?! Охуенная любовь!

Знаете чего я добиваюсь? Я бы очень хотел, чтобы она меня ударила.

Не то чтобы я думаю, будто это способно что-то там уравновесить. Нет, не способно. Просто... Пусть бы Юля сделала все, что только можно. Я бы вытерпел в надежде, что после этого мне самому станет легче.

Но она не выдает никаких реакций. Вместо этого отталкивает сиденье качелей позади себя и поднырнув мне под руку, молча уходит в дом.

Я на адреналине иду следом.

Через террасу практически одновременно попадаем с Гаврилиной на кухню. Юля не останавливается. Пересекая помещение, снимает с держателя над барной стойкой бокал и наливает в него воду из кувшина.

Так как она стоит ко мне спиной, я позволяю себе подойти практически вплотную. Замираю, когда налитый похотью член упирается между её упругих ягодиц. Не то чтобы я до этого полностью отрицал свое возбуждение... Просто не осознавал, что оно блять такое сильное. Прошившие тело молнии заставляют меня содрогнуться и, качнувшись вперед, схватиться за край столешницы, перед которой стоит Юля. Она синхронно со мной дергается и, резко оборачиваясь, расплескивает по моему плечу воду. Жидкость холодная, явно со льдом. Но я даже не вздрагиваю. Этим меня точно не потушить.

– Отодвинься сейчас же, – шипит Гаврилина задушенно.

– Оттолкни меня, если сможешь до меня, блять, дотронуться.

Почему я уверен, что она не сможет? Да потому что я сам до сих пор не могу к ней прикоснуться! Мы оба знаем : если в ход пойдут руки, это будет новая смерть.

Юля, конечно, пытается сражаться. Она отводит руку с бокалом назад м выплескивает воду мне в лицо.

Я зажмуриваюсь. Резко втягиваю воздух. И вдруг чувствую, как горло продирает смех.

Не думал, что способен. После всего, что пережил, все, что ощущал там, где должен рождаться смех – удушливый ком.

Как тут не смеяться, если Юля расписывается под признанием, что чувства  с её стороны живы?

Особенно, когда она после воды, прикладывает меня в грудь через кухонное полотенце.

– Да подожди... Подожди ты... – дернув за ткань, выдираю это чертовое полотенце из её рук. И она тут же замирает. – Знаешь, что было самым мучительным в первые недели? – толкаю шепотом. – Не думать о том, как ты там... Одна в огромном чужом городе... А ты оказывается нашла себе папика! Продалась как шлюха. Тебе нужны были деньги? Почему ты не позвонила мне? Почему блять?! Я бы тебе помог! Сука, просто так, понимаешь?! Но ты натрахалась и приехала рассказывать тут всем про какую-то ебучую любовь! Зачем?! Какого хуя тебе там не сиделось, Юль?!

– А ты чем тут занят?! Не трахаешься? – взрывается в ответ неожиданно.

И меня шатает. От сомнений.

Вдруг все не так, как я вижу? Вдруг не были у неё ничего и ни с кем? Вдруг она реально только моя, только со мной, только меня?

Нет... Нет... Нет...

Это невозможно!

– Я никогда не говорил, что секс для меня – только про любовь! Честно, Юль? Ты блять обесценила для меня и первое и второе! Не прет ничего теперь. Я сука мертв, понимаешь?

– Прекрати... Я ничего доказывать не собираюсь... – пытается меня остановить.

Но слишком слабо.

– Я вчера знаешь о чем пожалел?

Едва заметно мотает головой.

Я провожу по лицу ладонью. Смахиваю раздраженную влагу. И... Медленно тянусь рукой к её лицу. Я себя буквально убиваю. Но смысла в этой жизни и так и так нет. Поэтому я даю себе волю сгореть от сумасшедших ощущений.

Большим пальцем дотрагиваюсь до уголка мягких розовых губ. Разбухание ядер всех клеток организма. Взрыв. И я в очередной раз разлетаюсь на куски.

Эта смерть особенная. В ней гибнет все плохое. И выживает любовь.

Любовь – все, что я чувствую, когда делаю вдох в своей новой жизни.

– Эти губы мои, кому бы ты их после меня не дарила... Они мои, Юля!

Она не шевелится. Не пытается меня остановить, ни словом, ни действием.

Я же ласкаю пухлые губы, растираю, одержимо и нежно оттягиваю.

– Вчера я пожалел, что не убил тебя в ту ночь. – жестко выпаливаю, не испытывая ни малейшего сожаления от того, как эта информация действует.

Она дергается, роняет на пол бокал и в оглушающем звоне битого стекла, наконец, припечатывает обеими руками меня в грудь. Вместе с пронизывающим плоть жаром сознание рвет до одури взбудораженный шепот:

– Я никогда не спала с Богдановым. Ни с кем тебе не изменяла. Не изменяла, слышишь меня?! Ты был единственным! Даже поцелуи были только с тобой. Ну вот... – судорожный вздох с осадком едкого сожаления. – Дождался? Жить с этим сможешь, Дань? Хватит силы поверить? Принимай!