Пустышка

Тобирама проснулся довольно поздно — его разбудил яркий солнечный свет, всюду разлитый по комнате и неприятно заслепивший глаза даже сквозь закрытые веки.

Сон был глубокий, наполненный чем-то сладостным и тёплым, но Тобирама не мог вспомнить, что ему снилось, как бы не пытался. Ему, по правде говоря, хотелось опять окунуться в дрёму, в этот фантомный мир, и досмотреть те мимолётные счастливые картины.

Но он преодолел себя, решив всё же начать новый день, пусть и без должного энтузиазма. Долгожданный отдых, к сожалению, не принёс ему желанного удовлетворения. И Сенджу чувствовал себя до невозможности разбитым и вымотанным, хоть и провёл ночь в абсолютном спокойствии.

«Поспал и устал. Вот же нонсенс. Старею, что ли?..» — в мыслях сетовал на свою нелёгкую судьбу Тобирама, влезая в повседневную одежду.

Напротив его рабочего стола стояла тумба со старым, поеденным коррозией зеркалом и ёмкостью для воды. Тобирама привычно плеснул туда немного с помощью суйтона, использовав каплю собственной чакры.

«И нормальные у меня уши... — отстранённо размышлял он, обыденно сбривая опаской свою двухдневную щетину. — Ну, торчат немного. С кем не бывает. И почему это ему показалось смешным?..»

Лезвие осторожно очертило край выжженного шрама на подбородке, где кожа была другой — покрасневшей и грубой.
Эти три ровных вытянутых ожога стали Тобираме подарком на шестнадцатилетие от собственного клана. Ритуал являлся, по словам дедов, священным и древним торжеством, с которым провожают мальчика и встречают мужчину.
Тобирама на тот момент являлся одним из сильнейших шиноби Сенджу Ичизоку, несмотря на свой юный возраст. Да и к жизни относился философски, успевший многое потерять в бесконечной войне. Поэтому сразу согласился на эту неприятную процедуру, мужественно перетерпев жгучую боль без всякой тени эмоций.

«Интересно, а что он думает об этих отметинах? — вдруг посетила его голову эта странная мысль, когда Тобирама ополоснул лицо водой. — Может, они кажутся ему уродливыми?..»

И замер, слегка опешив от собственных размышлений.
Сколько себя помнил, Тобирама никогда не заботился чрезмерно о своей внешности. Сохранять тело в чистоте и своевременно обрабатывать свежие раны — этого было вполне достаточно, чтобы чувствовать себя комфортно.

А теперь он беспокоится о том, что подумает о его лице давний кровный враг?

«Господи, какой несносный бред!.. — в сердцах прокомментировал Тобирама собственные мысли и чувства. — Этой глупости мне ещё не хватало!»

Однако душа томилась от какого-то тайного, невысказанного и неизвестного даже ей желания.
Образ юного брата Мадары уж очень плотно укоренился в памяти — тот, что греха таить, показался Тобираме просто невоспитанно красивым. Плавные движения, грация и возвышенность в чертах... да и его бережное отношение к собственному телу наталкивали на странные и смущающие мысли.

Тобирама медленно вытерся, отсутствующе рассматривая своё мутное отражение.

Вдруг до боли сильно захотелось узнать, что Изуна испытывал к нему все эти долгие годы. Ненавидел ли? Презирал? Боялся?

Сенджу помнил очень чётко: белая и тонкая кожа Изуны тоже была тронута шрамами.
И те многочисленные розоватые рубцы, опоясывающие руки, грудь и живот, остались напоминанием о когда-то глубоких порезах, которые нанёс ему именно он, Тобирама, с явным намерением убить.

Сенджу вдруг вздохнул уж как-то до неприличия тяжко. Но затем тряхнул головой, будто пёс, пытаясь избавиться от непонятного наваждения, как от воды; затянул потуже пояс и направился к двери.

Хаширама самозабвенно полировал щёткой свой доспех, напевая что-то под нос.

Он, закончив, обернулся, чтобы приняться за железные наручи, но...

— А! — несдержанно вскрикнул лидер Сенджу, дико перепугавшись.

Тобирама поднял на него убитый взгляд, лишённый всякого жизненного блеска.

— Сколько отчаяния, боли и погибшей надежды в твоих глазах, отото... — тихо констатировал Хаширама, схватившись за сердце. — Ты что, влюбился?

На несколько секунд в их жилище воцарилась неловкая тишина.

Тобирама сначала нахмурился. Потом нездорово побледнел, глядя на старшего брата так пристально, словно был готов самолично подкоптить его над ирори и подать на стол с приправами. И вдруг резко выскочил из дома, не сказав Хашираме ни слова и оставив его недоумевать в гордом одиночестве.

— Дела-а-а... — поражённо протянул глава Сенджу Ичизоку, потирая затылок и всерьёз раздумывая над тем, какой же ёкай умудрился укусить его ненаглядного маленького братишку.

***

— Эй, отото... — ласково окликнул брата Мадара слегка охриплым голосом, потирая заспанные глаза. — Ты куда-то собираешься?

Изуна тем временем неспешно укладывал небольшой комплект кунаев и сюрикенов в набедренную сумку. Рядом на столе стоял походный судок для бенто.

— Угу... — протянул он. И улыбнулся очень уж игриво и мягко — непривычно даже для себя.

— А куда? — удивился такому настроению старший.

— На охоту.

— Ты-то?! — опрометчиво ляпнул Мадара. Но тут же поспешил объясниться. — Ты ведь терпеть не можешь животных убивать. Как и людей, в принципе... — пробурчал он под нос. — На какую-такую охоту ты намылился?

— А я не буду убивать, — заверил его Изуна, закончив с экипировкой и принявшись за лепку онигири. — Просто посмотрю немного и всё.

— Хах, это на кого же?

— На зайца, — улыбнулся Изуна ярче, разрумянившись почему-то. — Бегает недалеко один, — он бережно сложил онигири в коробку под недоумённый взгляд старшего брата. — Смешной такой. Ушастый...

***

Вдалеке от жилых мест, на широком перекрёстке торговых путей, располагалась одна маленькая придорожная харчевня.
Название на вывеске у неё было говорящее — «Внеполитическая». А всё потому, что щедро кормила она всяких: и иностранных путников, и уставших послов от даймё, и воинов из давненько враждующих кланов Хагоромо, Сенджу и Учиха, ибо голод — не тётка.

Идти до «Внеполитической» было далековато, но она являлась практически единственным местом, где ощутимо благоухало не только вкусной едой, но и иллюзией мира (поскольку драться насмерть, пока поблизости пахнет суп мисо, даже самые отбитые нукенины считали кощунством).

Мадара, с ног до головы облачённый в чёрную мантию, несмотря на солнечный день, за две щеки уплетал тофу с соевым соусом, потому что очень проголодался. И сейчас даже чем-то смахивал на смерть, у которой был обеденный перерыв (только что гунбай заменил собой косу).

— Ну привет! — вдруг добродушно поздоровались слева от локтя. — Давно ждёшь?

Мадара тут же оперативно налил саке в две пиалы, себе и Хашираме.

— Не то чтобы... — пробасил он, дожевав. — Ты чего припозднился?

— Доспехи чистил, — похвастался Хаширама, ослепительно улыбаясь. — Смотри, как блестят!

Мадара болезненно сощурился — то ли от блика, что сверкнул на зеркально отполированном нагруднике, то ли от неприлично широкой улыбки Хаширамы.

— Ты что, придурок — на тайную встречу доспехи с клановым гербом надевать? — лаконично прокомментировал он.

Хаширама вдруг задумался крайне глубоко.

— Да ладно, здесь всё равно мало кто ходит... — попытался отстоять он свою позицию, заказав себе двойную порцию рамена. — Какие новости?

— Да никаких, в принципе... — обыденно ответил ему Мадара, вновь принявшись за трапезу и продолжив с набитым ртом: — Кроме той, что я тебе по гроб жизни буду должен.

Хаширама гортанно, громко и добродушно засмеялся, как умел только он.

— Да ладно, это было несложно! Если б ты только видел, с какими лицами они вылезали наружу, когда выяснилось, что дверь не заперта! — радостно протянул он, довольный собой. — Тем более, ты не в долгу. Это была благодарность. Ты мне стольких людей сохранил, когда придержал лидера Хагоромо у переправы.

Мадара благосклонно и возвышенно кивнул.
Выпили.
Хаширама продолжил.

— Ты же сам знаешь, какие там шиноби... бешеные, — замогильно прокомментировал он.

— Что верно, то верно, — не стал спорить Учиха. — Мы даже пытались одно время держать с ними ветхий союз, но потом смачно плюнули на это дело. Потому что они ненормальные, — постно очертил он нынешнее положение вещей. И вдруг резко сменил тему. — Как на этот побег отреагировал твой младший брат?

Хаширама тут же изменился в лице, став на несколько оттенков бледнее.

— Чуть не съел. Выжил я чудом. Честно, — вспомнил он узкие глаза Тобирамы, пылающие праведным гневом. Его слегка передёрнуло.

— Обиду небось затаил?

— Да нет. Позлился и успокоился. Он в последнее время сильно устаёт. И ходит какой-то странный. Как в тумане. То ли влюбился, то ли глистов подхватил — я не в курсе.

— Как бы не догадался, что ты сюда не просто поесть прибегаешь. Тогда точно оба огребём.

— Ох, и огребём!.. — участливо подтвердил Хаширама, покачав головой.

Тобирама был терпелив, хоть и мог вспылить иногда; однако, доведённый до ручки, становился катаклизмом континентального масштаба.

— И к слову, — поспешил продолжить диалог Сенджу, чтобы избавиться от пугающего наваждения, где Тобирама его четвертует лишь при помощи канцелярской скрепки. — У тебя ведь тоже есть младший брат. Как он реагирует на твои такие... заскоки?

Мадара тут же оживился (ибо брата любил, что кошмар, и мог трепаться на эту тему часами).

— Понимаешь, — начал он крайне воодушевлённо. — Он у меня замечательный. Никогда не накричит, слова грубого не скажет, и вообще — лапочка.

Вечно угрюмое лицо лидера Учиха Ичизоку даже разрумянилось от подобных слов, поскольку были они, как бальзам на душу. Хаширама по-доброму усмехнулся, в тайне жутко завидуя — Тобирама временами был просто несносный.

— Однако, когда замечает что-то неладное... — вдруг на лицо Мадары упала пугающая потусторонняя тень, из которой ярко блеснули два алых глаза. — Наклонится как-то вот так... — Хаширама сглотнул и осторожно отпрянул, когда тот медленно приблизился к нему, зловеще сверкая Мангекью. — И ты понимаешь, что сейчас тебе будет пиз!..

— Ваш рамен.

Миска звучно грюкнула о столешницу, приглушив красноречивое высказывание Мадары, и работник харчевни услужливо долил им соевого соуса.

— Господи, страшно-то как... — очень испуганно прошептал Хаширама. — А потом что? — поинтересовался он с содроганием.

— А, — махнул рукой Мадара, выключив клановое доудзюцу, которое использовал для спецэффекта. — Ничего. Говорю же — лапочка он. Всегда меня поддерживает. Если бы не Изуна, не знаю, каким бы я был. Может, даже всерьёз твой клан бы возненавидел...

— Ой, да ну глупости! — упрекнул его Сенджу, не оценив шутку. — Тогда что насчёт перемирия? — возвратился он к насущному, без чего не обходился ни один из их разговоров. — Мы с тобой уже несколько лет эту тему мусолим. Тем более, судя по твоему рассказу, твой отото будет только «за». Ну, а своего я уговорю как-нибудь...

— Хаширама, в том-то и проблема, что он против! — пламенно возразил Мадара. — И я всё ещё не могу найти весомых аргументов, чтобы его переубедить! Да и люди у меня мятежные. В моём клане против бойни только женщины, да и то не все! — воскликнул он очень уж горько. — Шпане и мужикам только сражения и подавай, дескать, коров пасти — дело не благородное!

Хаширама, всей душой войдя в его незавидное положение, налил Мадаре побольше.

— Но можно же заключить мирный договор, и тогда у нас будет бумажка о том, что драться нельзя, — мудро изрёк он.

— А если она окажется фикцией? — подозрительно сощурил веки Мадара, вспоминая слова Изуны.

— Да ну, честно всё будет!.. — сердечно уверил его Хаширама.

— А если подпольная война? — сощурился Мадара сильнее, превратив глаза в две узкие щелочки.

— Но можно же систему контроля какую-нибудь выдумать! — тут же нашёлся Хаширама. — Полицию завести, например. Да и наплести людям что-то такое, чтобы они прямо раскаялись.

— Вот! — резко выдал Учиха. Хаширама чуть лапшой не подавился. — Я ему так и сказал! Но отото всё равно считает это уловкой. И, что самое неприятное, старейшины считают точно так же.

Бледное лицо Мадары, немного скрытое за широким капюшоном и длинной спутанной чёлкой, выражало бескрайнее недовольство мирозданием.

— Эта внутриклановая демократия скоро сведёт меня в могилу... — печально провыл он.

— Ну-ну... — похлопал его по спине Хаширама, открывая уже вторую бутылку. — Мы обязательно что-нибудь придумаем. Ты, главное, удержи своих в узде так долго, как сможешь. А я всё порешаю. Гляди, в следующей стычке, может быть, и руки друг другу пожмём... — мечтательно протянул он.

Как вдруг в голове Мадары что-то перемкнуло.

— А вдруг нет?! — гаркнул он внезапно, блеснув шаринганами и подскочив на стуле. Что это было: саке, в голову ударившее, или травма какая давняя психологическая — неизвестно. — А вдруг случится какая-нибудь страшная трагедия?!

— Мадара, ты чё? — слегка удивился глава Сенджу Ичизоку, жуя вермишель и ненароком вспомнив, что его давний друг был ужас, какой мнительный, и часто страдал от психозов.

— А вдруг твой отото бессовестно ранит Изуну в печень, и мой братишка будет долго, до-о-олго мучиться?! — прохрипел Мадара, яростно сверкнув радужками. — А потом умрёт! И перед смертью вытворит что-нибудь безумное! Глаза, например, себе вырвет и мне вставит?!

— Мадара, у тебя что, крыша поехала? — поражённо выпучил глаза Хаширама. — Всё, я тебе больше не наливаю. Буйный ты! Не будет такого!

Мадара тут же принялся отвоёвывать у него бутылку с рисовой водкой, виртуозно браня Хашираму и в сердцах крича о том, что, дескать, рано им перемирие заключать, раз с ним даже выпивкой не делятся.

— Это не Сенджу Хаширама, случаем?.. — прокомментировал данный пейзаж парень, одетый в длинный синий балахон с моном веера на рукаве.

— Как-то он, кажись... — ответил ему мужчина средних лет в стандартной униформе клана Учиха, лихо сощурившись и рассмотрев на отполированных красных доспехах герб Сенджу.

— Эй, Мадара... — спокойно изрёк Хаширама, пока широкие ладони сдавили его шею, желающие справедливой вендетты. — Это не твои там бегут?..

Мадара медленно обернулся.
Издалека на них стремительно надвигались два силуэта в тёмных доспехах, что-то вопящие о мести, гордости клана и чести шиноби.

— Хаширама, валим, — выдержано сообщил он. — Валим быстро, пока меня не рассмотрели.

— Валим, — согласился Хаширама, пытаясь за раз опрокинуть в рот литровую миску. Враг врагом, но рамен всё же был вкусный.

Однако Мадара, величественно махнув полами чёрного балахона, схватил его за шкирку и рванул прочь, не дав нормально доесть.

На столешнице зазвенело несколько монеток и зашелестели бумажные йены — всё, что осталось от обоих лидеров, которые сейчас упорно делали ноги в сторону своих территорий.

— Вы чего размахались здесь своими железяками?! — гневно возмущался тем временем хозяин «Внеполитической», выбежав наружу в грязном фартуке. — Слепые, что ли?! Названия не видите?!

Цикады безмятежно заливались в листве, разморённые летним теплом.

На одно мгновение из кустов выскочил силуэт в тёмной мантии, осмотрелся, схватил свой опрометчиво забытый гунбай и снова убежал восвояси.
Хаширама же скрылся из виду вместе с миской рамена, пока работник харчевни жестоко лупил двух воинов-Учих половником.

***

Время близилось к вечеру.

Для рыбалки, конечно, раннее утро — более благоприятная пора. Но Тобирама мало того, что позорно проспал чуть ли не до обеда, так ещё и тренировки на полигоне надолго затянулись (ибо сегодня к нему завалилась дюжина новичков, неприятно переполненных энтузиазма).

Солнце постепенно ползло к горизонту, наливаясь мягким оранжевым цветом и осветив знакомый пейзаж порога реки Накано.

Тобирама закрепил отрезок лески, привязал к концу рыболовный крючок, нанизал опарыша, закинул в воду. И стал ждать.

Вода текла стремительно, слегка покачивая поплавок.

А Тобирама ждал.

Конец гибкой удочки вдруг нервно задёргался в его руках.

Но Тобирама всё ещё ждал.

Рыба сорвалась, ухватив с собой червя вместе с крючком...

Тобирама ждал.

— Эй... — окликнул его до невозможности знакомый голос тихо и кротко. — Как ты узнал о моём месте?..

И Тобирама дождался