1 Проблема С Крысами (I)
Мир - это часы, у которых кончается завод.
Я слышу это, когда ветер ледяными пальцами скребет в окно. Я чую это в запахе заплесневелого ковролина и гниющих обоев в старом отеле. Я чувствую это в груди у Чашки, когда она спит. В стуке ее сердца, в ритме теплого дыхания, согревающего холодный воздух... Пружина часового механизма слабеет.
В противоположной от меня части комнаты, у окна, стоит на посту Кэсси Салливан. Лунный свет просачивается в тонкую щель между шторами и подсвечивает облачка пара, вырывающиеся при каждом ее выдохе. Маленький брат Кэсси спит на кровати, которая стоит рядом с ней. Бугорок под грудой одеял. Голова Кэсси движется подобно маятнику: окно - кровать, кровать - окно. Эти повороты, темп ее дыхания, как и посапывание Наггетса и Чашки, как и мой собственный пульс, - все указывает на то, что кончается завод часов.
Я выбираюсь из-под вороха пледов и встаю. Чашка стонет во сне и зарывается глубже под одеяла. Холод мешает подняться и сжимает грудь, хотя я полностью одета, если не считать парки и ботинок, которые лежат в изножье кровати. Салливан наблюдает за тем, как я зашнуровываю обувь и надеваю куртку, а потом иду к шкафу за своим рюкзаком и винтовкой. Потом я подхожу к окну и останавливаюсь рядом с Кэсси. Чувствую, надо бы сказать что-то перед уходом. Мы можем больше не увидеться.
- Ну что, ты идешь? - говорит Салливан.
Ее белая кожа светится в молочном свете, а веснушки как будто плавают над носом и перед щеками.
Я закидываю винтовку на плечо:
- Да, иду.
- Знаешь, Дамбо - я понимаю. Это из-за больших ушей. Наггетс - потому что Сэм такой маленький. Чашка - тоже понимаю. Зомби - не очень. Бен не хочет рассказывать. Ну и Кекс, я догадываюсь, - из-за того, что он такой пухляк. Но почему - Рингер?
Я понимаю, что происходит. Кэсси больше не доверяет никому, кроме Зомби и своего брата. Кличка Рингер вызывает у нее паранойю.
- Я человек.
- Ага. - Она смотрит сквозь щель в шторах на мерцающую ото льда автостоянку двумя этажами ниже. - Кто-то мне уже такое говорил. И я, как дура, ему поверила.
- Ну, учитывая обстоятельства, не такая уж ты и дура.
- Не прикидывайся, Рингер, - резко обрывает меня Салливан. - Я знаю, ты не веришь в историю Эвана.
- Я верю тебе. А в его историю - нет. Бредятина какая-то.
Я иду к выходу, пока она на меня не набросилась. С Кэсси Салливан лучше не заводить разговоры об Эване Уокере. Я не имею ничего против Кэсси. Эван для нее - ветка над обрывом, за которую она цепляется. И не важно, что его больше нет. От этого она держится за свою ветку еще крепче.
Чашка не издает ни звука, но я чувствую, что она на меня смотрит. Я знаю, что она не спит, и возвращаюсь к кровати.
- Возьми меня с собой, - шепчет она.
Я отрицательно качаю головой. Мы уже сто раз это проходили.
- Я ненадолго, всего на пару дней.
- Обещаешь?
- Так не пойдет, Чашка. Обещание - единственная валюта, которая у нас осталась. Ее надо расходовать с умом.
Нижняя губа Чашки начинает дрожать, глаза на мокром месте.
- Эй, что я тебе об этом говорила, солдат? - Я подавляю желание дотронуться до нее. - Первый приоритет?
- Никаких плохих мыслей, - послушно отвечает Чашка.
- Потому что плохие мысли?..
- Делают нас слабыми.
- И что случается, когда мы становимся слабыми?
- Мы умираем.
- А мы хотим умереть?
Чашка трясет головой:
- Пока еще нет.
Я дотрагиваюсь до ее лица. Холодные щеки, горячие слезы.
«Пока еще нет».
Учитывая, что время человечества практически истекло, эта девочка, наверное, уже достигла среднего возраста. Салливан и я - мы старые. А Зомби? Вообще древний.
Он ждет меня в холле. На нем лыжная куртка, под ней ярко-желтая толстовка с капюшоном - эти вещи мы откопали в гостиничном хламе. Зомби бежал из «Приюта» в одном тонком медицинском костюме. Даже под отросшей бородой нельзя не заметить лихорадочного румянца. Рана от пули, которую я ему «подарила», открылась во время побега. Его заштопал наш двенадцатилетний медик, но в шов, видимо, попала инфекция. Зомби облокотился на стойку, другой рукой держится за бок и пытается делать вид, будто все круто.
- Я уже решил, что ты передумала, - говорит он.
Глаза у него блестят, как будто он надо мной подшучивает, но на самом деле это может быть от того, что у него жар.
Я мотаю головой:
- Чашка.
- С ней все будет в порядке.
Чтобы подбодрить меня, он пускает в ход одну из своих убийственных улыбок. Зомби не способен до конца понять, насколько драгоценны обещания, иначе он ими так просто не кидался бы.
- Я не о Чашке беспокоюсь. Ты хреново выглядишь, Зомби.
- Это все погода. Дурно влияет на мой цвет лица.
Шутку сопровождает еще одна улыбка. Он наклоняется ко мне в надежде, что я включусь в игру:
- Рядовой Рингер, наступит день, когда ты улыбнешься моему приколу, и тогда весь мир треснет по швам.
- Я не готова взять на себя такую ответственность.
Зомби смеется, и кажется, я слышу хрип у него в груди.
- Держи. - Он протягивает буклет о пещерах.
- У меня уже есть.
- Этот тоже возьми, на случай, если свой потеряешь.
- Я не потеряю, Зомби.
- С тобой пойдет Кекс.
- Нет, не пойдет.
- Я здесь командую. Он пойдет.
- Тебе здесь Кекс нужнее, чем мне там.
Зомби кивает. Он знал, что я скажу «нет», но не мог не использовать последнюю попытку.
- Может, нам лучше все отменить, - произносит Зомби. - Я хочу сказать: здесь все не так уж и плохо. Какая-то тысяча клопов, несколько сотен крыс и пара десятков трупов. Зато вид просто фантастический...
Все шутит, все пытается заставить меня улыбнуться. Зомби смотрит на буклет, который держит в руках.
«Плюс двадцать четыре градуса круглый год!»
- Да, пока нас не занесет снегом или снова не ударит мороз. Зомби, ситуация неустойчивая. Мы и так слишком засиделись.
Мне его не понять. Мы уже тысячу раз это обсуждали, а Зомби хочет еще и в тысячу первый. Он меня иногда удивляет. Я стою на своем:
- Мы должны использовать этот шанс. И ты знаешь: мы не можем идти туда вслепую. Есть вероятность, что в этих пещерах прячутся другие выжившие, - вдруг они не готовы расстелить для нас ковровую дорожку? Особенно если им уже довелось познакомиться с кем-нибудь из глушителей Салливан.
- Или с рекрутами типа нас, - добавляет Зомби.
- Так что я все разведаю и через пару дней вернусь.
- Ловлю на слове.
- Это было не обещание.
Больше говорить не о чем. И есть еще миллион вещей, которые нам так и не удалось обсудить. Возможно, мы больше не увидимся. Я знаю, Зомби тоже об этом думает, потому что он произносит:
@
- Спасибо, ты спасла мне жизнь.
- Я всадила пулю тебе в бок, и теперь ты можешь умереть.
Зомби качает головой. Его глаза блестят от лихорадки. Почему его назвали Зомби? Это похоже на знак. В первый раз я увидела его на плацу. Он отжимался на кулаках: лицо скривилось от напряжения, с рассаженных костяшек на асфальт сочилась кровь.
- Кто этот парень? - спросила я тогда.
- Его зовут Зомби, - был ответ.
Мне сказали, что он сразился с чумой и победил, а я не поверила. Никто не способен на такое. Чума - это смертный приговор. Тогда сержант Резник, инструктор по строевой подготовке, стоял, наклонившись над ним, и орал во всю глотку, а Зомби, в мешковатом комбинезоне, уже превысив предел возможного, делал следующий жим. Не знаю, почему я удивилась, когда он приказал мне выстрелить ему в бок. Таким образом Зомби хотел сдержать невыполнимое обещание, которое дал Наггетсу. Если смотрел в глаза смерти и она сморгнула первой, ты можешь все.
Даже читать чужие мысли.
- Я знаю, о чем ты думаешь, - говорит Зомби.
- Нет, не знаешь.
- Ты думаешь, не поцеловать ли меня напоследок.
- Зачем ты это делаешь? - спрашиваю я. - Зачем заигрываешь со мной?
Он пожимает плечами. Его улыбка кривится так же, как изгибается все его тело, когда он опирается на стойку.
- Это нормально. Ты разве не скучаешь по обычным вещам? - Он сверлит меня глазами, непонятно, что он постоянно пытается во мне разглядеть. - Ну, знаешь, я имею в виду рестораны с автораздачей и кино в субботу вечером, вафельные брикеты с мороженым, новые сообщения в «Твиттере»?
Я мотаю головой:
- Меня не было в «Твиттере».
- А в «Фейсбуке»?
Я начинаю злиться. Порой трудно представить, как Зомби умудряется заходить так далеко. Цепляться за то, что мы потеряли, - все равно что надеяться на несбыточное. Обе дороги заканчиваются тупиком под названием «отчаяние».
- Фигня, - говорю я. - Теперь уже все это не имеет значения.
Зомби смеется. Его смех поднимается изнутри, как пузырьки в горячем источнике, и я больше не злюсь. Ясно, что он ставит на свое обаяние, но это понимание ничего не меняет. Вот почему, кроме всего прочего, Зомби иногда выводит меня из равновесия.
- Забавно, - замечает он. - Как много смысла мы придаем всему этому. А знаешь, что действительно важно?
Зомби ждет, что я отвечу. Я чувствую, что он хочет меня подловить, и решаю промолчать.
- Звонок на урок, - говорит он.
Вот теперь он загнал меня в угол. Я понимаю, что тут какой-то фокус, но у меня нет против него приема.
- Звонок?
- Самый обычный звук в мире. И когда все закончится, он снова прозвонит.
Зомби настойчив, - может, волнуется, что до меня не дойдет.
- Подумай об этом! Когда он снова прозвонит, все вернется на свои места. Дети побегут в класс, рассядутся и будут изнывать от скуки, пока не раздастся последний звонок, а потом будут думать о том, чем займутся вечером, в уик-энд, в следующие пятьдесят лет. Им, как и нам, будут рассказывать о природных катастрофах, эпидемиях и мировых войнах. А в конце урока, когда затренькает звонок, все побегут на ланч и будут жаловаться, что картофельные наггетсы сырые. «Да уж, семь миллиардов - реально много. Грустно все это. Ты будешь эти наггетсы?» Это - нормально. Вот что имеет значение.
Похоже, это не шутка.
- Сырые картофельные наггетсы?
- Ладно, хорошо, я кретин.
Зомби улыбается. Зубы у него, по контрасту с отросшей щетиной, кажутся очень белыми. Я думаю о том, будет ли щекотаться его борода, если я его поцелую.
Гоню от себя эту мысль. Обещания бесценны, а поцелуй - это разновидность обещания.