Глава 10
Лалиса
Тогда
В деревне, где я выросла, приходилось проявлять изобретательность, чтобы найти способ развлечься на выходных. Место для проведения вечеринок в Кастель-Амаро находилось слишком далеко от города, чтобы до него можно было добраться пешком. Обычно мы разжигали костер и пили недалеко от оврага у реки, где в детстве катались на качелях из старых шин.
Мне не часто удавалось выходить из дома. Конечно, я ходила в школу, но отец тщательно заполнял мое свободное время занятиями с репетиторами. Английский, математика, экономика.... ни один из этих предметов меня не интересовал. Моей страстью были дизайн и пошив одежды, но отец считал, что это недостойно фамилии Манобан. Я понятия не имела, кем он хотел видеть меня в будущем, но была уверена, что не той, кто я есть на самом деле.
Он не знал меня настоящую.
Единственный предмет, который полностью завладел моим вниманием, был английский. В конце концов, чтобы поступить в Парсонс, нужно было знать язык. Кроме того, моя мать была американкой. Она умерла, когда я была слишком маленькой, чтобы что-то о ней помнить. Всё, что от нее осталось, — это имя, данное в честь американского штата, откуда она была родом. Ради нее я хотела выучить английский и однажды переехать жить в ее страну.
Я поднесла бутылку к губам и сделала глоток, а затем поморщилась. Теплое пиво было не самым приятным на вкус, но другого ничего не осталось у костра. Мои одноклассники становились все более пьяными и исчезали парами в кустах.
Даже Томмазо бросил меня.
Я сделала еще один глоток и пожалела, что Чонгука Чон нет здесь.
Да, и почему ему должно быть интересно, чем занимаются деревенские мышки? Я нахмурилась, глядя на темную, бурлящую воду реки сразу за оврагом.
Уже месяц неаполитанский плохой парень спал в сарае, прямо за моей спальней, и абсолютно ничего не происходило.
Очевидно, что он не был заинтересован.
Несмотря на то, что я это осознавала, я совершенно потеряла голову. Я была одержима. Я наблюдала за ним из окна всякий раз, когда выпадала свободная минутка. Я искала способы случайно встретиться с ним, но поймать его было сложно. Я даже начала получать удовольствие от походов в церковь, потому что обычно видела его там. Он ведь должен был знать о моих чувствах, верно? Просто обязан был.
Я прислонилась спиной к широкому стволу дерева и провела рукой по лицу, морщась от тяжести туши на ресницах. Становилось невозможным отрицать тот факт, что он знал, но ему это было неинтересно.
Шорох в кустах заставил меня резко выпрямиться. Томмазо прорвался сквозь заросли и рухнул на землю рядом со мной.
— Что происходит? Где ты был? — Я оглянулась на кусты за спиной в поисках того, с кем он там развлекался.
Он поднес качающийся палец к губам и провел по ним воображаемую молнию.
— Это моя тайна, и тебе ее никогда не узнать.
Он одарил меня улыбкой, такой искренней и заразительной, что я поймала себя на том, что улыбаюсь в ответ. Я редко видела лучшего друга таким счастливым и раскованным.
— Что ж, это захватывающе. — Я ткнула его локтем в бок. — Рада, что хоть кому-то из нас весело.
Томмазо хлопнул в ладони и ухмыльнулся.
— О, милая, ты тоже скоро повеселишься! Поблагодаришь меня позже. Я уезжаю со своим тайным любовником.
— Эй! Ты же мой водитель, — быстро напомнила я ему.
Он похлопал меня по плечу:
— Больше нет. Не за что.
С этими словами он поднялся и, пошатываясь, побрел обратно к кустам.
— Том? Ну же, — позвала я, поднимаясь на ноги. Черт возьми. Я огляделась по сторонам, пытаясь понять, остался ли еще кто-нибудь на вечеринке, кто собирался возвращаться в город. Брести в темноте по длинной извилистой дороге в одиночку было последнее, чего мне хотелось.
Проклятый Томмазо. Я мысленно проклинала его, когда наклонилась, чтобы взять сумку, и мир покачнулся. Ого. Похоже, я выпила больше, чем планировала.
Нет, ты просто легко пьянеешь.
Так и было. С постоянным присутствием отца в доме было не так уж много возможностей побаловать себя алкоголем.
Я повесила сумку на плечо, перекинув ремень через тело. Я могла это сделать. Я не была какой-то девицей в беде.
Я осторожно вылезла из оврага, спотыкаясь и ругаясь. Повсюду валялись бутылки и сломанные ветки. Придется вернуться завтра, чтобы навести порядок.
Я выбралась из узкого леса, который тянулся вдоль реки, и ступила на дорогу, но тут же споткнулась. Из всех мест, куда можно было поставить ногу, я умудрилась попасть прямо в огромную выбоину. Колени подогнулись, и я начала падать, как вдруг сильная рука обвила мои плечи и резко дернула вверх.
Весь воздух вырвался из меня, когда я оказалась прижатой к теплому твердому телу. Знакомый запах проник в мои легкие. Сено, специи, кожа и мускус.
Я посмотрела в глаза Чонгука Чон и почувствовала, что мое сердце готово вырваться из хрупкой клетки ребер и выскочить прямо из груди.
— Что ты здесь делаешь? — выпалила я и уставилась на него.
— Приехал забрать тебя домой, что еще? Раз уж твой парень не побеспокоился о том, чтобы не пить за рулем. Он написал одному из конюхов, и тот сообщил мне. Этот ублюдок даже не подумал удостовериться, что ты вернешься домой. — По лицу Чонгука пробежала мрачная тень.
Его хмурое лицо было угрожающим, но я была слишком пьяна и рада его видеть, чтобы испугаться.
— Мой парень? — повторила я. — Какой парень?
— Конти... Томмазо, тот, кто всегда торчит у тебя в комнате, кто же еще? — пробормотал Чонгук, и мускул на его квадратной челюсти напрягся.
— Ты думаешь, Том мой парень? — спросила я и тут же расхохоталась. Он думал, что у меня есть парень? Все это время, пока я тайно сохла по нему, убиваясь от безответной влюбленности... он был уверен, что я состою в отношениях с другим?
— Сколько ты выпила? — резко произнес Чонгук.
Я покачнулась в его руках, не в силах остановить смех.
— Достаточно, — наконец выдохнула я, с трудом успокоившись. — Ровно столько, сколько нужно...
— Для чего? — спросил он.
Я положила руки ему на грудь, и он весь напрягся. Его неподвижность казалась почти неестественной. Я скользнула ладонями выше. На нем была только футболка, хотя ночи становились все прохладнее. Затем положила руку ему на сердце, и все мое веселье исчезло. Я чувствовала себя безрассудной и свободной.
Он не шелохнулся. Я прижала ладонь к этому священному месту и стала считать удары.
— Ровно столько, чтобы сделать это, — пробормотала я, приподнялась на цыпочки и, прежде чем струсить, прижалась губами к его губам.
Он дернулся от неожиданности. Я провела языком по линии его сжатых губ. У меня не было опыта в поцелуях. Вероятно, это было довольно очевидно. Но в фильмах все выглядело легко и естественно.
А в жизни... нет.
Он не разомкнул губ и не попытался ответить на мой поцелуй. Он стоял неподвижно, как статуя.
Нервы взяли вверх, паника развеяла туман в голове из-за выпитого ранее пива.
Я разорвала поцелуй и отшатнулась. Чонгук поймал меня, но я оттолкнула его руки.
— Если не хочешь меня целовать, просто скажи об этом, не нужно меня смущать. — В моем голосе звучали обида и горечь. Я мечтала, чтобы земля разверзлась и поглотила меня.
— Не припомню, чтобы ты спрашивала меня, topolina. Если бы спросила, я бы сказал, что не целую пьяных девушек.
Я повернулась к нему. Он держал пальцы на губах. Стирал мой след?
— Я не пьяна, — запротестовала я.
Он пожал плечами.
— По-моему, ты выглядишь пьяной.
— Я не пьяна! — Я с трудом сдержалась, чтобы не топнуть ногой, как ребенок.
Придурок рассмеялся и взял меня за руку.
— Если завтра проснешься без головной боли, тогда придешь и скажешь, что я ошибался, — твердо сказал он и потянул меня за собой к дороге.
— Ага, и что ты сделаешь? — пробурчала я.
Мы дошли до обочины, и Чонгук остановил меня. Он опустил на меня взгляд и поднес руку к моим губам. Я застыла, сердце вдруг бешено заколотилось. Он провел большим пальцем по моей нижней губе, а затем запустил руку в волосы за ухом, оттянув их, чтобы я откинула голову назад и полностью оказалась в его власти.
— Я поцелую тебя так, как ты заслуживаешь. Я поцелую тебя так, как хотел с момента нашей первой встречи.
Я уставилась в его светлые глаза. Ни у кого не было таких глаз, как у него. Днем они были бледно-зелеными, а ночью отражали лунный свет и мерцали.
Я облизала губы, во рту внезапно стало суше, чем в пустыне. Тянущее ощущение в коже головы, где он держал мои волосы, было восхитительным. Я хотела большего.
Я потеряла счет времени, сколько мы простояли так, потерявшись во взглядах друг друга. Единственное, что выдернуло меня из этого волшебства, — громкое, нечленораздельное фырканье, которое точно не исходило от одного из нас.
Я моргнула, чары рассеялись, и повернула голову в сторону. Прямо там, привязанная к низкой ветке, стояла лошадь.
Я рассмеялась.
— Ты прав. Похоже, я действительно пьяна. Я вижу лошадь.
Чонгук отступил назад и направился к животному.
— Тебе не привиделось. Это лошадь. Она здесь, чтобы отвезти тебя домой.
— Что? — воскликнула я.
— Я не смог найти ключи от машины, чтобы украсть... так что выбрал лошадь.
Я уставилась на него.
— Ты приехал за мной... на лошади?
Он ухмыльнулся.
— Просто называй меня рыцарем в сияющих доспехах. А теперь залезай, будешь управлять. Я не умею ездить верхом.
Чонгук
Каждый день святого был поводом для праздника в деревне, а на юге Италии таких дней было много. Огромные кастрюли с пастой стояли на порогах, готовые к тому, чтобы дети отнесли их к столам на площади. Вино доставали из погребов и разливали в бокалы, что вызывало горячие споры о сортах винограда и годах урожая. Мясо жарилось, а салаты смешивались. В воздухе витал запах пряного оливкового масла и жареного чеснока, пока дети носились, а церковные колокола звонили, не переставая.
В тот год я не принимал участия в подготовке к празднику. Вместо этого я отправился в оливковый сад на холме над деревней. С собой у меня был блокнот и карандаш. Хотя мне, вероятно, предстояло прожить жизнь мелким преступником или рабочим, я мечтал стать писателем. Нет, не просто писателем. Поэтом.
Это были глупые фантазии, которым не суждено было сбыться, но я все равно время от времени записывал отдельные строки. В Кастель-Амаро зачастую не оставалось ничего, кроме как предаваться мечтам. Я должен был устроиться на приличную работу, чтобы иметь возможность навещать сестру, но об этом можно было забыть, пока прокурор не сочтет мой долг полностью погашенным.
Это было на следующий день после вечеринки у реки и пьяного поцелуя Лисы. Мне нужно было с кем-то поделиться этим, пусть даже только с потрепанными страницами моего старого блокнота.
Я как раз точил карандаш перочинным ножом, когда услышал ее голос.
— Что ты пишешь?
Живот свело от предвкушения. Я провел половину ночи, вспоминая ее прикосновения, поглаживая свой член и представляя ее руку на нем. Я терзал себя мыслями о том, что бы с ней сделал, если бы только не унаследовал моральные принципы матери. Она была пьяна. Вероятно, теперь жалеет об этом. А может, даже не помнит. Как и всякий раз, когда самые мрачные и ненавистные мысли проникали в мое сознание, в голове зазвучал голос отца.
Я сел, перекинув ногу через ветку, и посмотрел вниз.
Лалиса стояла на склоне подо мной, скрестив руки и глядя на меня снизу вверх. На ней было белое платье с лимонами. Оно открывало ее гладкие, загорелые руки и ноги. Длинные каштановые волосы касались талии, пока она, запрокинув голову, наблюдала за мной.
Я ухватился за ветку над головой и медленно опустился на землю, преодолев последние несколько дюймов. За прошедший год я значительно вырос, перевалив за метр восемьдесят, и хотя Лалиса не была низкой, ей приходилось смотреть вверх, чтобы встретиться с моими глазами.
— Ничего. Ты не идешь на праздник?
Я надеялся, что она скажет «нет» и останется здесь со мной. Оказаться наедине с дочерью прокурора было редкой удачей.
— А ты? — выпалила она в ответ, на ее алых губах заиграла ухмылка. — Кто-то сказал мне найти его, когда я буду трезвой... хотя, для протокола, прошлой ночью я прекрасно все понимала.
Мимо лица Лисы пролетел шмель, и она отшатнулась. Я резко вытянул руку, и аккуратно зажал его в кулаке.
Лиса ахнула.
— Он же ужалит тебя!
Я отвернулся от нее и осторожно разжал кулак. Шмель сидел у меня на ладони и действительно ужалил меня. Мы оба наблюдали, как его пушистое черно-желтое тельце лениво улетает прочь.
— Он не умер... значит, не ужалил тебя? — спросила Лиса, поднимая мою руку. — Верно?
— Только пчелы умирают после укуса, — сказал я ей. — Шмели нет. Так ты не идешь на праздник?
— Нет, если ты не идешь. Значит, он ужалил тебя? У тебя рука покраснела, — Лиса развернула мою ладонь и нахмурилась.
— Все в порядке.
— Зачем ты поймал его?
— Ты испугалась, — мягко ответил я.
Она прищурилась, глядя на меня. Что скрывалось за этими большими карими глазами?
— Ты не убил его, — заметила она.
— Зачем? Он просто боролся за выживание. Нельзя его винить за это. Мы все так делаем, — тихо сказал я. Мне нужно было, чтобы сердце перестало так колотиться. Я попытался освободить ладонь из ее хватки — может, тогда тело успокоится. Сейчас кровь приливала куда угодно, только не к голове.
Она крепко держала меня за руку, отказываясь отпускать.
Я вопросительно поднял бровь.
— Спасибо. Ты не такой, как другие парни в деревне, — медленно произнесла она, поднимая руку к своему лицу.
Я завороженно смотрел на нее. Она поднесла мою раскрытую ладонь ко рту и запечатлела нежный поцелуй на месте укуса.
Этот простой жест лишил меня контроля. Я шагнул вперед и, обхватив ее шею, погрузил пальцы в волосы, крепко сжимая.
— Что ты делаешь? — спросил я, голос звучал низко и сдавленно.
— Благодарю тебя, — тихо ответила она. На ее лице мелькнуло беспокойство, но оно быстро сменилось возбуждением. — За шмеля и за прошлую ночь.
В ее горле бешено бился пульс. Я приложил другую руку к этому месту, наслаждаясь тем, что она так же, как и я, не могла оставаться равнодушной.
— Если хочешь поблагодарить меня, разве не стоит спросить, чего хочу я? — Теперь мой голос звучал хрипло.
Она наклонила голову, почти касаясь моей груди.
— Чего ты хочешь, Чонгук? — спросила она таким соблазнительным тоном, что я не мог удержаться.
— Ты точно знаешь, чего я хочу, — прошептал я и отступил назад, увлекая ее за собой.
Ее спина столкнулась с оливковым деревом и я прижал ее к нему.
— С того самого момента в туалете... с нашего первого прикосновения, ты знала. И не вздумай притворяться, что это не так. Между нами нет места притворству, topolina, — пробормотал я.
Ее пульс снова участился, она сглотнула, и я почувствовал, как ее горло коснулось моей ладони.
— Что ж... тогда возьми это, cittaiolo, — бросила она. — Если осмелишься...
Я захватил ее губы в обжигающем поцелуе, заставив ее замолчать. Они были были такими же мягкими, как я и представлял, а на вкус напоминали ваниль. Ее язык смело выскользнул наружу и коснулся моих губ, и я резко отпрянул, ошеломленный. Это казалось неправильным — слишком дерзким для такой идеальной и защищенной девушки, как Лиса. Чего она добивалась? Она пыталась что-то выведать или собиралась обвинить меня в домогательствах, а затем добиться моего увольнения? Она ведь не могла целовать меня так, потому что действительно хотела? Конечно же, нет. С такими, как я, такого не бывает.
Она выглядела взъерошенной и развращенной, ее дыхание было прерывистым. Помада размазалась по губам. Я не мог оторвать от них глаз.
— Что случилось? Ты не хочешь меня? — спросила она шепотом. От ее игривого тона не осталось и следа. В глубине ее горячего, ранимого взгляда таилось что-то настоящее.
— Почему? — Я попытался усмирить скачущие мысли и желание подхватить ее на руки и задрать это короткое платье.
Я хотел повалить ее на мягкую землю, устроиться между ее бедер и сделать ее своей — перед лицом Бога и самой природы. Я хотел посадить свое семя глубоко в ней и убедиться, что она станет моей навсегда. Моей женой. Моей любовницей. Матерью моих детей. В вихре такой всепоглощающей потребности трудно было мыслить здраво.
— Почему что? Почему я хочу целовать тебя? — Она облизала губы, оставив на них блеск. — Мне почти двадцать. Кажется, я заслужила первый поцелуй. Я не верю, что грешники попадают в ад или во всю ту чушь, о которой говорят мой отец и его друзья... и, если честно, я сомневаюсь, что они сами в это верят. Бог, дьявол... это просто страшилки, придуманные, чтобы пугать детей и держать их в узде.
Я удивленно моргнул. Никто не говорил, как Лалиса Манобан. Она была непочтительной, самоуверенной и чертовски бесстрашной.
И я был первым мужчиной, который прикоснулся к ней. Я хотел быть ее первым во всем. Хотел оставить свои чертовы отпечатки на ее душе, чтобы никто не усомнился, что она моя.
— Почему я? — уточнил я и стал ждать ответа, который либо изменит мою жизнь, либо разобьет мое полное надежд сердце.
Она вздохнула и откинула голову на ствол дерева.
— А что? Ты не хочешь меня целовать? — уклончиво спросила она.
Я поднял руки и прижал их к стволу, заключая ее в клетку.
В ее темном взгляде снова вспыхнуло возбуждение.
— Я спросил... почему я? Ты могла бы заполучить кого угодно... Почему. Я?
Ее взгляд скользнул по моему лицу. Мне было интересно, что она в нем видела.
— Потому что, cittaiolo, ты не такой, как все здесь, в этом богом забытом месте. Однажды ты уедешь отсюда... и я хочу, чтобы ты забрал меня с собой.
Ее взгляд опустился к моим губам, а затем снова поднялся. На загорелых щеках заиграл румянец. Лиса не часто краснела. Это было не в ее природе. Она была слишком уверена в себе для этого. Но не сейчас. Сейчас, когда все маски были сброшены, она позволила мне увидеть ее.
Всю ее.
— Наверное, я хочу, чтобы ты спас меня, Чон. Я хочу... — Она сделала прерывистый вдох. — Я просто хочу тебя.
— Это чувство, мисс Манобан, полностью взаимно, — пробормотал я.
Ее горячее дыхание коснулось моих губ, когда я снова наклонился и настойчиво поцеловал ее. Ее руки обвились вокруг моей шеи, и она прижалась ко мне всем телом.
И с этого момента всё изменилось.