Три искры

Ночной разговор прочно засел в мыслях Альберта, не давал возможности подумать о чем-нибудь другом. Любая попытка адекватно поговорить с Ивром, переброситься парой слов с одновзводниками или даже просто полюбоваться красотой желтеющего леса кончалась воспоминанием о рыжих волосах и глазах цвета молочного шоколада.

Аль не верил, что так бывает.

Но такое в данный момент происходило с ним самим и, более того, не осталось незамеченным окружающими. И если одновзводники сохраняли хоть какую-то тактичность, то Ивр весь извелся, желая докопаться до правды. И докопался, хотя Альберт решительно его игнорировал.

Влюбленный мужчина — слабый мужчина.

А Альберт не хотел быть слабым. Слабым физикам в армии делать нечего. Стоит лишь чуть-чуть уменьшить напряжение, и все — понесется-поедет мир вокруг, перегорит проводка, и Аля затопчут, как первую весеннюю травку.

Также Альберт не хотел чувствовать себя влюбленным. Привязанный к женщине мужчина— что может быть кошмарнее? Помешательство, вернее, безнадежное помешательство на одном-единственном человеке еще ни одного человека не привело к чему-либо хорошему.

Но Альберт...

Кажется, помешательство все-таки поселилось в голове, и уже поздно было что-либо исправлять. Сумасшедший, единожды вступивший на путь сумасшедшего, никогда уже не станет полностью нормальным, чем ты его не коли.

А любовь — то же сумасшествие.

Альберт всегда это знал, а потому предпочитал не любить никого, кроме, может, мамы. И отчима, но та любовь частенько сменялась ненавистью.

Окружающая обстановка действовала на нервы — Алю как никогда хотелось посетить родную квартирку, пусть маленькую, дешевую и с капающим краном, но без всей этой толпы народа. На нервы действовал и сосед. Он, все-таки отгадавший причину задумчивости и раздражительности Альберта, то и дело предлагал ему сходить в ту самую ближайшую деревеньку. Говорил, мол, все успокоится. Тогда Аль не слишком приятно предлагал ему самому отправиться... Куда-нибудь.

Нервировал и сам объект помешательства Альберта. Орэнса будто специально избегала встречи: только завидев Аля в коридоре или столовой, тут же юркала в нишу в стене или за широкие спины будущих солдат, и отыскать ее не получалось. По ночам двери лечебницы оставались закрытыми — Аль проверял! И даже чуть не попался. Альберт допускал даже тот вариант, что такую стратегию поведения Орэнсе предложил не кто иной, как капитан. Ведь если между Володей и Орэнсой действительно что-то есть, то капитан мог всерьез озаботиться появлением соперника. Глупо, конечно, звучит, но...

Но ведь Орэнса сама признавалась, что и с Володей чай пила.

Чай.

Да.

Все эти ужасные обстоятельства не давали Альберту покоя. Но он, как и положено абсолютно адекватному, сильному мужчине, да к тому же и инженеру, которого быть собранным и внимательным обязывает профессия, крепился.

Но Ивр почему-то с каждым разом все грустнее вздыхал, глядя на него. Да и что он понимает, молодежь?

Да и что Альберт понимает?..

В данный момент они направлялись на очередную тренировку. И Аль изо всех сил старался выглядеть спокойным, пытался шутить... Хотя и знал, что с чувством юмора у него задалось не слишком. С самого детства. Альберт спешил во двор, то и дело с кем-то здоровался и даже почти не оглядывался по сторонам в поисках яркого рыжего пятна.

Несмотря на раздражительность, он уже начал привыкать к своему новому месту обитания. Все оказалось гораздо проще, чем можно было придумать. Если сначала он путался во всех этих воспитанниках и капитанах, то сейчас уже опытным путем узнал, что все они делятся на три уровня. Они с Ивром обучались на первом уровне, самом низком, и именно первоступенников, как их порой называли, заставляли больше всех носиться по улице и выполнять физические упражнения. Потом шел второй уровень, где вводились новые дисциплины и практика, и третий, который, по наблюдениям Аля, занимался примерно ничем. Переход можно было осуществить после сдачи специального экзамена в конце года. Но год только начался.

Это, наверное, справедливо — заслужи халяву и отдыхай. Но Алю не нравилось: ему хотелось отдыхать уже сейчас. А ещё — поговорить с Орэнсой. Но эта Орэнса...

План тренировки он уже выучил. Сначала шла пробежка, а потом физические упражнения: то какие-то прыжки непонятные, то ненавистные отжимания... Иногда, примерно раз в три дня, проводилось что-то вроде вольной борьбы. Это значило, что все начинают кидаться друг на друга, а Альберт пытается скрыться, чтобы остаться в живых.

Тренировка обязательно полюбилась бы Алю, не существуй ее.

Но сейчас, после привычного построения, Альберту пришлось бежать. Марафонцем за время своего пребывания здесь он, увы, стать не успел, но, по крайней мере, первую минуту мог бежать рядом с Ивром. Потом сосед, правда, устремлялся куда-то вперед, и Альберт довольно скоро оказывался в самом конце. Но постепенно к Альберту приходила уверенность, и сейчас он даже бежал, не слишком задыхаясь.

Конечно, ему было тяжело.

Но жизненные трудности постоянно преследовали Аля, поэтому он уже привык к необходимости их решать.

Трудности закаляют характер.

Трудности ужесточают сердце. А оно все равно болит.

Альберт бежал бодро, стараясь сохранить трезвую голову. Но в мысли то и дело проскальзывала Орэнса. И когда она решила завладеть его сознанием полностью, Альберт вдруг неожиданно для самого себя осознал, что лежит на земле. Причем как лежит! В каком-то странном пируэте. Вроде шпагата.

Вокруг — грязь, которой стала земля после недавнего дождика, и отпечатки чьих-то ботинок, и сыро, и холодно. И какая-то ноющая боль бежит по всему телу, но это сейчас так пустяково, так бессмысленно...

Куда больше волнует вот что: как это получилось?

В некоторой оторопи Аль поднялся, рассеянно огляделся вокруг и стал оттирать одежду от грязи. Мысленно подбадривал себя. Ничего удивительно, что Альберт упал — их же такой гениальный Володька в слякоть погнал заниматься.

Как всегда все проще.

Может, оглянись Аль вокруг, он бы заметил ещё штук десять мешков картошки вроде него, общающихся с природой.

Альберт преспокойно оттряхнул левую ногу. Осознание того, что что-то все-таки случилось, пришло к Алю, когда он принялся за правую. Коснулся колена, почувствовал неладное, потянулся к щиколотке. Одно прикосновение — и его пронзила острая боль.

На смену болевому шоку пришло осознание травмы.

Альберт схватился за ногу, одновременно падая обратно, на землю, морщась от боли. Что-то, кажется, хрустнуло, или Альберту показалось, что хрустнуло. Но то, что Аль упал, случилось точно.

И с пониманием.

Кто-то рядом суетился, капитан отдавал приказы, а потом Альберта подхватили на руки и понесли. Он сразу понял, куда. Даже в такой момент принялся думать об Орэнсе.

Она его спасет.

Ах, если бы она только знала...

Если бы он только посмел сказать...

Каким он перед ней предстанет, интересно? С ног до головы замаранным в грязь, с покрасневшим лицом? Аль старался сдержать слезы — та, что зажгла его сердце, не должна знать, как он плачет — но они сами полились из глаз. Горячие, они оставляли на щеках следы, но нога жгла во много раз сильнее и больнее.

Помнится, в первом классе Альберт сломал правую руку. Играл с другом, кувыркался через обруч или что-то подобное — а потом рука просто повисла безвольной тряпкой, стала совсем неуправляемой, будто отдалилась от тела. Хорошо, что дома была мама — она тут же прибежала на помощь, вызвала скорую, пыталась сделать хоть что-то.

К счастью, все обошлось — Аль чуть больше месяца ходил с гипсом, а после долго и нудно разрабатывал руку, посещал до невозможного неприятные массажи. И сейчас его правая рука ничем не отличалась от левой.

Но Алю везет редко.

Может быть, в этот раз удача вновь отвернется от него?

Главное, чтобы к нему все же повернулась Орэнса. Чтобы она осмелилась. Чтобы осмелился он...

И Альберт потерял сознание, так и не встретившись глазами со своей спасительницей.

***

Вокруг пахло мятой, точно так же, как в тот момент, когда Альберт пил чай той чудесной, светлой ночью. С этим запахом смешивался запах медикаментов — так всегда пахло в больницах, и, хотя Аль не смог разбить этот запах на компоненты, сразу его узнал.

Он пока что не понимал, где находится, и не спешил открывать глаза. Вспомнил, как выслушивал выговор от начальства, как шел на встречу с Линой. Расставание помнил, камень какой-то дурацкий...

Ах, точно...

Он же с некоторых пор постоянно обо все спотыкается.

И Ивр тут же пришел на ум, и его фанатичный патриотизм, и магические собачки размером с хилую кошку, и Володя, который капитан, и Орэнса, которая...

Которая вдруг произнесла над ухом, тихо-тихо:

— Ты проснулся?

Он распахнул глаза. Картинка была пока что размытая, но Альберт все равно мог видеть лицо Орэнсы. Прямо перед собой. Так близко...

Если ему следовало сломать ногу, чтобы это произошло, то Аль нисколько не жалел ноги.

Он чуть шевельнул ей и поморщился: боль никуда не ушла. Но следившая за ним Орэнса, сидящая рядом, на стуле, вдруг заявила со всей категоричностью:

— Можешь не переигрывать.

Зрение сфокусировалась. Альберт, не испытывая стеснения, смотрел на Орэнсу: на рыжую косу волос, фарфоровые щеки, коричневый плащ, выглядывающую из-под него белую водолазку...

И спросил — в голову не пришло ничего другого, кроме как спросить:

— Почему?

Он, кажется, лежал на кушетке, хотя и не помнил, чтобы в лечебнице Орэнсы была такая. За спиной девушки висели все те же шкафчики, полные различного содержимого, баночек и трав, а через небольшое окно проникали смелые лучи солнца, имеющие почему-то оранжевый оттенок.

— Потому что синяк мне не привиделся. А кость почти срослась. Удивительно, и как только ты смог ее сломать?

Чего не сделаешь, чтобы встретиться с тобой, подумал Альберт. Чего только не сделаешь...

— Не знаю, — отозвался Альберт рассеянно. — Уже вечер?

— Закат, — Орэнса кивнула.

Она бросила взгляд на окно, а потом внимательно посмотрела на Аля. В ее глазах что-то таилось: то ли это была нерешительность, то ли разочарование...

А потом она вдруг наклонилась к Алю, так, что он смог чувствовать отходящие от нее цитрусовые нотки.

— Смотри, — произнесла она тихо, закатывая рукава плаща. Альберт перестал разглядывать глаза Орэнсы и заметил длинную глубокую царапину: она, покрытая тонкой красной корочкой, шла почти от самого запястья до локтя и портила чудесную хрупкую руку. — Ты можешь ее вылечить.

— Я? — переспросил он, механически подаваясь вперед. — Я не могу.

— Молчи, — попросила Орэнса нервно.

— Молчу, — согласился Аль.

Он не зря поднялся на локтях. Орэнса не зря придвинулась вперед. Потому что сейчас, под лучами рыжего закатного солнца, произошло то, о чем Альберт не мог даже мечтать.

Соприкоснулись их губы. Открылись навстречу друг другу души. Аль дотронулся до мягких рыжих волос Орэнсы. Орэнса дотронулась до плеч Альберта... Они целовались — в тайне от всех, не совсем веря в происходящее, и солнце светило им в лица.

Они целовались.

Альберт не надеялся, что они поцелуются хоть когда-нибудь.

Он ведь не думал, что может влюбиться. И даже верил, что после такой близости все пройдет — Ивр же о чем-то догадывался, когда давал Алю всякие намеки. Но сейчас, когда Орэнса первой оторвалась от Альберта, встала со стула, сделала шаг назад, Аль понял, что его чувства к ней только возросли.

Закат начинал гаснуть.

А Орэнса с растрепанной рыжей косой вдруг вновь оттянула рукав халата и произнесла:

— Смотри.

Ее голос все-таки дрогнул, хотя Орэнса старалась выглядеть спокойной и безмятежной.

Царапина исчезла. На ее месте виднелась совершенно здоровая, гладкая кожа, с едва заметной белой нитью на месте ужасной раны.

— Почему так получилось? — не поверил Альберт.

— Ты поделился со мной каплей своей магии. Я же не зря спрашивала, есть ли в твоем роду целители. Ты обладаешь способностями к целительству — видишь? Конечно, чтобы добиться подобного эффекта, не обязательно нужно проводить... подобное — ты вполне можешь лечить прикосновением. Но мне хотелось...

Орэнса отвернулась, краснея.

— Попробовать магию на вкус? — уточнил Альберт. Он даже и не думал обидеться, если окажется, что так оно было на самом деле. Ведь он тоже получил то, что хотел. Расстроится, разочаруется — да. Но ему незачем обижаться на Орэнсу.

— Нет, — ответила она, расплетая косу, не глядя на Аля. — Мне хотелось попробовать на вкус твои губы.

Почему она стоит так далеко?

Альберт попытался сесть, но Орэнса, тут же бросив заплетать косу, подбежала к нему и остановила Аля, схватила его за плечи.

Простое прикосновение теплых ладоней заставило сжаться сердце.

— Даже не думай подниматься! Хоть ты и заживляешься, необходимо сохранять покой. Хорошо?

— А я могу отдать тебе всю свою магию? — вдруг серьезно спросил Аль, взяв Орэнсу за запястье.

Орэнса вздохнула, качнула головой и произнесла:

— Я не собираюсь отвечать на этот вопрос.

Но Альберт отлично помнил, что именно из-за отсутствия магии Орэнса и оказалась здесь. Ей было больше некуда идти — ее никуда не взяли. Но если у нее будет магия, она сможет построить себе счастливое будущее.

Аль не нуждался в этой неведанной магии. Он не обеднеет, если она исчезнет. Подумаешь, лечиться будет дольше. Или вообще не будет, если перестанет падать.

Он не медик — инженер.

Но Орэнса...

— Я хочу подарить тебе свою магию, — произнес Альберт.

— Не неси глупостей, — попросила Орэнса мягко. — Ты переутомился после падения. Нужно отдохнуть.

— Тебе противно будет целовать меня вновь?

— Да что же это такое! — недовольно воскликнула она. — Ложись и спи. Магия — величайший дар богов. И ты так просто ей разбрасываешься?

Альберт покачал головой, насколько позволяла подушка, и заметил:

— Не просто так.

— Я все равно не смогу ее принять, — призналась Орэнса. — С ней рождаются. Да и та капля, что помогла мне залечить царапину... Я ведь до последнего не верила, что это получится. Все вышло только потому, что ты этого захотел.

— Я хочу отдать тебе всю свою магию. И все получится.

Орэнса перестала заплетать косу, отбросила ее за спину и категорично заявила:

— Нет. Твоя магия тебе ещё пригодится, Альберт. Слушай меня внимательно. Я говорила с капитаном — он знает, что у тебя открылись эти способности. А в магически одаренных людях Селия нуждается даже больше, чем в воинах — тем более, как признался капитан, у тебя нет особых талантов в области военного дела.

— Я бездарен в военном деле, — согласился Аль.

— И именно поэтому теперь ты будешь обучаться магии в столице.

В комнате почти полностью стемнело, и Орэнса направилась к выключателю, чтобы осветить пространство вокруг.

Альберт заметил:

— В магии я тоже бездарен. Я — инженер.

— Я помню, — согласилась Орэнса. — Но здесь ты не можешь им быть.

В дверь кто-то постучал, и Аль быстро уточнил, беспокоясь, что не успеет сделать это после:

— То есть, теперь я покидаю ПРУД?

— Теперь ты покидаешь ПРУД, — Орэнса кивнула. — Завтра. Ночь проведешь тут, этого хватит на восстановление, а потом уедешь.

Она отправилась к двери, желая прекратить этот разговор, и уже через пару секунд Альберт смог лицезреть Ивра, а также ещё нескольких своих одновзводников, во всей красе. Они заполнили чуть ли не все пространство лечебницы, полностью закрыли Орэнсу широкими мощными спинами и грозились совершенно случайно скинуть хотя бы парочку ящичков вместе со всем их хрупким содержимым.

Сначала они нестройным хором поприветствовали Орэнсу, а потом обратили внимание на Аля.

Альберт закрыл глаза, хотя и не слишком надеялся, что это поможет ему спастись. А под кровать заползти никак нельзя — Орэнса не разрешила. А ещё не приняла подарок Аля.

Целовать себя разрешала, а принять магию отказалась.

Но для Альберта магия, подарок богов, как назвала его Орэнса, по ценности равнялся поцелую, подаренному той, кто его волнует.

— Ну ты даешь, конечно, — заметил Ивр, пропуская приветствие. — Покинуть нас решил? Не выдержал тяжкий труд? Целитель...

— Замолкни, — попросил Аль.

— Нет, вы видели? — Ивр обернулся и переглянулся с одновзводниками. — Мы к нему пришли, чтобы поддержать, а он грубит.

— Я не падаю, чтобы меня поддерживать.

— Это потому что некуда, — заметил Ивр. Кто-то за его спиной засмеялся, полностью поддерживая это высказывание. А Орэнса вдруг произнесла:

— Только не слишком долго поддерживайте. Альберту все равно нужен отдых — завтра утром он уезжает.

— Никуда я не... — попытался сказать Аль.

— Уже завтра? — удивился Ивр. — А собачки как же? А тренировка? А я, в конце концов? А... — он замолчал, бросив на Орэнсу краткий взгляд.

— А столовая? — добавил тот громила, что когда-то помог ударившемуся носом Альберту.

Аль вздохнул, стараясь сохранить спокойствие. И на что они надеются? Что он сейчас в собственных слезах утонет? От такой грусти — расставания со столовой...

Тем более что он ещё и сам не понимал, что от него требуют. Не проснулся, быть может, до конца. Эти остолопы ему даже не дали с Орэнсой спокойно поговорить, чтобы расспросить ее, как следует. Как понял Аль, о его неожиданных способностях уже не только капитан знает. Этим тоже следовало поинтересоваться...

Парни молчали, глядя на него, и Алю пришлось произнести:

— За столовую особенно жалко.

Ведь грубить в открытую он им не мог — что о нем подумает Орэнса?

Главное, что он подумает о себе сам.

Но та Орэнса, что поселилась в его голове, ведь тоже была его частью, так?

— А за собачек? — повторил Ивр.

— Никогда не любил собачек.

— А за Орэнсу? — спросил он. Как будто Орэнса не стояла рядом! Как будто рядом не стояли одновзводники! И Ивр предлагает, что Аль по нему скучать будет?

Аль шумно выдохнул, но все же смог произнести:

— Мы с тобой, может быть, сегодня ещё отдельно поговорим. Если меня отпустят ночевать к себе. А если не отпустят, то я подойду к тебе утром.

— А сейчас стесняешься?

Альберт, несмотря на все запреты, был готов прямо сейчас подскочить с кровати, подхватив с собой что-нибудь потяжелее, чтобы запустить этим в Ивра.

Потому что нервировал до невозможности. Своими правильно сказанными вещами.

Он уткнулся лицом в подушку.

— Ладно, — сдался Ивр. — Я потом к тебе подойду. Или ты ко мне, у тебя ведь нога почти вылечилась. Надо же было до такого додуматься!.. — вещал он. — Целителем стать каким-то, лишь бы по траве не бегать. А мне теперь вновь без соседа быть...

Кто-то пожелал быстрого выздоровления, и комната опустела почти полностью — теперь в ней вновь находились лишь Альберт с Орэнсой. И поднимать голову Аль не спешил.

Он все ещё не собирался никуда уезжать. Но никто его мнением не интересовался.

Альберту очень хотелось уснуть, а потом услышать шепот Орэнсы и повторить то, что было между ними раньше.

Не засыпалось.

Орэнса копошилась рядом, что-то переставляла в шкафчиках, убирала со стола, поправляла букеты на стенах. Потом стала кипятить чайник. После кинула по несколько травинок в две стеклянные чашки и залила их кипятком.

Вода в чашках стала коричневатой, по лечебнице пронесся запах летнего солнца и сушеных трав, и тогда Орэнса призналась:

— Актер из тебя плохой. Давай пить отвар.

То есть, она отлично понимала, что он не спит. И вторую кружку чая приготовила специально для Аля. А не для какого-то там Володи.

И снова Альберт вспомнил о собственном капитане.

— И как капитан встретил эту новость? — уточнил он, приподнимаясь.

— Лежи и не двигайся, — напомнила Орэнса.

— И как же пить тогда?

— Я принесу...

Орэнса обхватила полную горячего отвара чашку обеими ладонями и вместе с ней подошла к Алю. Тот поспешил принять отвар из ее рук — мало ли, вдруг обожжется? Их пальцы соприкоснулись, и Альберт замер, не спеша тянуть чашку на себя.

— Так что же? — уточнила она шепотом. — Ивр не просто так меня упоминал, верно?

— Верно, — согласился Альберт.

Их пальцы все-таки рассоединились, и внутри будто стало чуточку холоднее. Аль поторопился сделать глоток отвара, чтобы вернуть это тепло, но оно возвращаться не спешило.

А потом Орэнса говорит, что он должен уехать.

Альберт ведь так совсем замерзнет.

— И говорить ты мне ничего не будешь? — уточнила она, присаживаясь на стул.

— Могу сказать.

Орэнса покачала головой, сама сделала пару глотков, а потом произнесла:

— Допивай отвар и ложись спать. Да, прямо тут, никаких походов в собственные комнаты. Я буду рядом — у меня комната неподалеку. Если нужна будет помощь, позовешь меня, я оставлю дверь открытой, а сон у меня чуткий.

Аль кивнул и заметил:

— Я ведь ещё не сказал...

— Ну и не говори, — Орэнса прикоснулась к рыжей косе и сделала глоток солнечного отвара. — Молчи и пей отвар. А после ложись спать. Главное, с кровати не поднимайся — можешь усугубить. И, как только тебе что-нибудь понадобится, позовешь меня. Понятно?

Она поднялась со стула, допила отвар и поставила чашку на стол. Потом выжидательно посмотрела на Аля. Наверное, хотела забрать кружку с отваром. Но Альберт вдруг серьезно произнес:

— Я тебя люблю.

Орэнса вздрогнула, нахмурилась и напомнила:

— Я же просила тебя молчать...

Правда, в этот раз целовать его она не стала.