Du wirst nur bei mir sein!

Воробьёв находился в кабинете вместе с Рудольфом, он сидел на диване, а сам генерал держа папку смотрел на мало что заполненный лист, информации там было мало. Но а сейчас, когда русский знает немецкий, расспрашивать можно было что угодно. Но сейчас немец смотрел на поле, где надо было заполнить где он родился и жил, пока войны не было. Он думал, спрашивать об этом или нет. Солдат думал о том, что почему Рудольф не был там, где воевали люди. Ведь он генерал, возможно, ему пока не надо там появляться, кто знает...

— Где ты жил, пока не было войны? - всё-таки он решил спросить об этом и записать в поле.

— Мосрентгене жил, - отвечает Воробьёв, вновь посмотрев на немца, который склонил голову, смотря в папку.

— Мосрентген - это где? - вновь спросил Рудольф, не отрываясь от папки, не обращая даже на русского никакого внимания.

— Под Москвой, Московская область, в общем

— Хорошо...

Сказал нацист и усевшись поудобнее в кресло, и написал это всё в лист. Затем он стал смотреть другое поле, там уже ничего не было, а значит пополнять не надо. Повернув страницу, пробежал глазами по тексту, а потом закрыл папку. Завтра продолжит, не сегодня. Затем нацист посмотрел на русского и спросил.

— У тебя жена есть?

— Есть... - ответил Воробьёв.

— Хорошо, - ответил немец, но записывать в папку он не собирался. Хотя, видимо для себя.

Больше спрашивать Рудольф не стал, он лишь взяв сигарету из упаковки и зажигалку закурил. И панёсся сигаретный запах по всему кабинете, что не нравилось Алэксандрэ совсем, но против он вряд-ли скажет, да... Так и приходилось терпеть табачный дым, а немец развернувшись в кресле к окну, продолжил дальше курить, смотря в окно.

— Можно вопрос, мой господин? - послышался не громкий голос солдата, который сидел на диване и мял свою чёрную, немецкую пилотку с медицинским крестом на ней.

— Спрашивай. - сказал Рудольф, от лёгкого удивления скинув брови вверх. Он заговорил с ним сам, удивительно.

— Вы же генерал, верно? Почему вы находитесь здесь, а не там, где идут бои?

Повисла гробовая тишина, волнение нарастало. Рудольф Леменн посмотрел на него, Алэксандрэ смотрел на него в ответ. Генерал говорит.

— Мне это пока не надо, власть скажет мне, когда там появляться, не сейчас. - ответил немец и отвернувшись вновь к окну, хотел было закурить, да вот сигарета уже прогорела, пришлось затушить и бросить в пепельницу.

— А вы там были? - вновь послышался голос писателя, он был заинтересован, и это видно.

— Да, был. Всё, не спрашивай меня об этом. Давай о чём-нибудь другом. Например, расскажи о Гиммлере.

Было понятно, что ему это не нравится, не нравится, когда упоминали это. Возможно, что-то случилось тогда, когда он был там, в другой стране, на чужой земле... Александр отпустил взгляд, задумываясь, что сказать о Гиммлере. Воспоминания конечно не приятные, но и от судьбы не убежишь.

— Я не знаю, что о нём рассказать, ничего хорошего с ним не было, - подняв голову, посмотрел на Рудольфа и сказал.

— А со мной тебе хорошо? - поинтересовался нацист, посмотрев на русского, ожидая своего ответа.

Воробьёв не знал, что ответить, в начале ему было не привычно, когда только его предоставили другому немцу, имя, которое уже известно. А сейчас он привык, но настораживается, ведь в любой момент генерал армии может сделать с ним всё, что захочет. А Рудольф Леменн всё сверлил взглядом писателя, вопросительно изогнув бровь, пока терпеливо дожидаясь своего ответа на вопрос.

— Не знаю... - сказал Александр Григорьевич, посмотрев на пол.

Ему было бы хорошо, если бы война закончилась и был бы дома. Хотя об этом мечтают все, и простые немцы и советы, которых послали воевать с ничем не виноватыми людьми. Но кому-то нужен лишний кусок земли и невинный народ, которого можно заставить работать на немцев.

— Что? - скинув слегка брови, спросил немец, пристально смотря на русского, взгляд, который тот ощущал на себе.

— Не привык я ко всему, мне б простому человеку хочется мирного неба над головой...

Генерал армии после этих слов отвёл взгляд.
“Хочется мирного неба над головой”… Крутились эти слова в голове немца. Как-то грустно звучат эти слова, но нацисту было как-то по барабану. Но он понимал его, чувствовал тоску того по тем временам, где было хорошо, где все жили мирной жизнью. Жили, роботами и не знали бед, а тут настали такие времена...

— Ко мне иди. - вдруг послышался голос фрица, затем он повернулся, посмотрев на русского солдата.

Русский поднял взгляд на него, а после встаёт и подходит к нему, теперь стоя у его стола, рядом с Рудольфом он смотрел на него. Леменн смотрел на Воробьёва, а взял его за воротник и притянул к себе, смотря в серые с желтизной глаза.

— Ты так похож на Анну... - почти шёпотом сказал нацист, смотря в глаза, засмотревшись на них.

Александр замер, стоя будто статуей. Какую Анну он имеет ввиду? Свою жену? А есть она у него вообще? Какое совпадение, это имя и носит жена Воробьёва, но на неё писатель не подумал, зная, что она в Москве. Тогда какую Анну упомянул Рудольф Леменн?

— Что?... - спросил Александр, насторожився такой дистанции между ними.

— Ты такой хороший... - его рука аккуратно перешла с воротника на щёку, слегка поглаживая её большим пальцем.

Что он несёт? Думалось русскому, смотря на него, не понимая, что сейчас происходит. Вот, немец притягивает к себе ближе, едва касается своими губами губы русского, сам того не понимая. В голове было как-то туманно... Воробьёв распахнув от удивления глаза, упёр руки в грудь, собираясь оттолкнуть нациста. Генерал понял, надо отстраняться, поэтому он так и поступил.

— Ты такой хороший, да... Не смей сопротивляться мне, не смей, да... - до сих пор держа свою ладонь на щеке русского, проговорил тот.

— Этого нельзя делать. Что вы, мой господин, делаете!? - взволновано сказал Алэксандрэ, смотря на того.

— Я делаю то, что хочу и не смей мне мешать...

После этих слов, он вновь прикасается своими губами губы Александра Григорьевича. Так нежно и аккуратно... Русский вновь застал, боясь, что-либо сделать. Своя жизнь дорога и придётся терпеть это... Леменн забывался, целуя губы мужчины, видя в нём Анну...