Влюблённые не играют в хоккей

Будь я персонажем мультфильма, то с удовольствием воткнула бы себе в глаза спички.

— Я хочу спать, — прошептала я, зажимая пальцами веки, которые упрямо пытались закрыться. — Это невозможно, я дурею. Я схожу с ума.

— Если бы ты ночью спала, а не смотрела турецкие сериалы... — Лёха многозначительно вскинул брови и покачал головой, глядя на меня.

— Там был долгожданный момент! — зашипела я, толкая друга локтём. — Главный герой наконец узнал, что у него есть ребёнок!

— И что? — Лёха наморщил лоб и брезгливо передёрнул плечами. — Ты уже в третий раз смотришь эту фигню, не надоело?

Вскинув руку, я молча показала другу и соседу по скамье кулак. Он наклонился, звонко чмокнул мои костяшки и сдавленно захихикал, когда я демонстративно вытерла о его свитер руку.

— Ежова, Кознов, мы вам не мешаем? — окликнул нас преподаватель информатики, и мы с другом дружно захлопнули рты, уткнувшись в конспекты. За спиной послышались сдавленные смешки, и я закатила глаза. — Я посмотрю, как вы будете веселиться, когда ученики будут срывать уже ваши уроки.

— Не посмотришь, — пробубнила я себе под нос, делая вид, что пишу. — Тебе девяносто, ты скоро помрёшь.

Лёха прыснул в кулак и сделал вид, что кашляет, прочищая горло. Его колено врезалось в моё бедро, и я тут же ответила ему пинком сапога по голени.

— Вообще-то, ему всего шестьдесят шесть, — тихо сказал друг, когда информатик потерял к нам интерес и вернулся к презентации, на которой жутко режущим глаза шрифтом была представлена схема ведения урока информатики в начальных классах. — Он вполне может и нас пережить.

— Шестьдесят шесть?! — в ужасе прошипела я, уставившись на Лёху. — Прикалываешься?

— Не-а, — усмехнулся парень и, вскинув телефон, сфотографировал слайд презентации.

Я в немом недоумении посмотрела на информатика. Низкорослый сморщенный старичок напоминал высохшую курагу, покрытую старческими пигментными пятнами. Он хромал на обе ноги, а на носу носил такие толстые окуляры, что его блёклые серые глаза казались не просто огромными, а нереально громадными.

— Не может быть, — с сомнением в голосе протянула я, наблюдая за тем, как старик подхватил трость, чтобы подойти ближе к кафедре. — Да не может быть...

Над ухом раздались прыскающие и хлюпающие звуки, и я медленно повернулась к другу. Лёха, бедный, весь покраснел и плакал, сдерживая рвущийся наружу смех. Прижав кулак ко рту, он пытался писать, но отвлёкся, когда я пихнула его в бок.

— Ты всё-таки прикололся, да?

— Видела бы ты своё лицо! — Из коридора понёсся долгожданный звонок, аудитория вмиг зашумела, а Лёха сдался и захохотал, падая лбом на стол. — Эта смесь удивления и шока! Помогите, я не могу!

Он принялся вскидывать брови и открывать рот, выпучив глаза, пародируя, как ему кажется, меня. Поджав губы, я недовольно цокнула и принялась складывать в сумку вещи, игнорируя и ржание друга, и бубнёж преподавателя, который пытался заглушить голоса студентов и задать домашку. Поняв, что это бессмысленно, он подозвал к себе старосту и стал надиктовывать, пока она кивала и стучала пальцами по экрану планшета.

Вклинившись в поток студентов, мы с Лёхой вышли из аудитории и направились по длинному коридору к лифту, куда уже выстроилась очередь. Лёха махнул в сторону лестницы, и я согласно кивнула. Пока придёт наш черёд, перерыв уже закончится. Быстрым шагом спустившись на второй этаж, мы под руку миновали встречную толпу и оказались на небольшом островке перед буфетом. Как и ожидалось, все столы уже были заняты.

— Жаль, что сейчас зима, — с тоской сказал Лёха, прокладывая нам путь к буфету с помощью острых локтей. — Могли бы на крыльце пожрать.

— Возьмём перекус в аудиторию! — ответила я, пытаясь перекричать гул голосов.

Кто-то пихнул меня в бок, и я чуть не упала под ноги толпе. С моим ростом — метр с кепкой — меня бы затоптали и не заметили. Я вцепилась в свитер друга на спине и тихо радовалась, что его башка возвышается над остальными. Лёху трудно потерять из виду. Словно таран, друг растолкал очередь и вклинился в самое начало, а я юркнула к нему под бок, не обращая внимание на недовольное ворчание за спиной. Мы первокурсники, нам еда нужнее. Мы пытаемся выжить в этом новом и враждебном университетском мире.

— Вообще, — сказал Лёха, задумчиво разглядывая еду за стеклом витрины, — я хотел взять салат и самсу. Но... — Он ткнул пальцем в одну из пластиковых коробочек, большую часть которой занимал залежалый и почти дохлый лист салата. — И за это стольник? Офигеть.

— Возьми две самсы, — посоветовала я, ныряя в сумку за кошельком. Двадцать первый век на дворе, а в университетском буфете по-прежнему принимают только наличку.

— Ага, — кивнул Лёха, бросая на меня взгляд через плечо. — А ты что будешь?

— Сосиску в тесте и колу, — ответила я, протягивая другу купюры.

— Язва будет, — скривился друг, забирая деньги. — Лучше бы сок взяла.

— Спасибо, мам. — Я демонстративно закатила глаза и хлопнула парня по спине. До плеча просто не дотягивалась. — В следующий раз обязательно прислушаюсь к твоему мнению.

Пока Лёха расплачивался за наш обед, я вытягивала шею и подпрыгивала на месте, пытаясь разглядеть за спиной продавщицы что-нибудь интересненькое. Шоколадные батончики, например. Но деревянные полки с ценником пустовали, и я расстроенно поджала губы. Лёха протянул мне пакет с сосиской в тесте и банку газировки, и мы пошли в сторону лестницы, чтобы пообедать в аудитории, где пройдёт следующая лекция по социальной психологии.

— Кознов, Майка! — донеслось до моего слуха, и мы с другом остановились, оборачиваясь. За дальним столом, у самого окна сидела толпа наших одногруппников и яростно махала нам руками, подзывая.

— Что, пойдём? — не шевеля губами, спросила я у Лёхи. Он едва заметно скривился.

— Придётся, мы же не догадались сделать вид, что глухие.

Синхронно простонав, мы поплелись к ребятам, которые быстро где-то раздобыли два свободных стула. Плюхнувшись рядом с Варей Морозовой, я оказалась зажата тисками с обеих сторон. Лёха с трудом уместил свои длинные ноги и не мог пошевелить руками, жалобно уставившись на две самсы, лежащих на столе. Лежит сокровище, а не взять его.

— Слыхали новость? — заговорщицки спросил Тихон Мельников, припадая грудью на стол. — Англичанка наша беременна! Когда у нас будет зачёт, она уже уедет рожать! Халява!

— И что тут халявного? — хмыкнула Сабина Рогова, сидящая напротив меня. — Она хотя бы не докапывается на парах, а если вместо неё зачёт будет принимать Коробейников, я, нахер, вздёрнусь.

— Отставить суицид! — крикнул Тихон, вскидывая над нашими головами ладонь, пока я пыталась поддеть язычок банки коротким ногтём. — Не факт, что Коробка будет принимать. Могут поставить и Яблочкину. Ей вот вообще фиолетово, кто что знает. Она зачёты за просто так ставит. Скажешь ей: «Гуд монинг, диа тичер!», — и вуаля! Гуляй, Вася!

Я вполуха слушала суетливую болтовню одногруппников, поедая свой обед. В кармане запиликал телефон, и я, запив сосиску колой, смахнула с экрана блокировку. Подруга написала.

Марина Касаткина: Сегодня в 14:15 возле ледового. Ты помнишь?

Майя Ежова: Помню, Марин. Ты мне только за это утро три раза написала. И это я молчу про всю прошлую неделю.

Марина Касаткина: В прошлый раз я тебе три раза напоминала про время концерта, а ты всё равно забыла!

Майя Ежова: Это было всего один раз!

Майя Ежова: Теперь до конца жизни будешь припоминать?

Марина Касаткина: Да!

— Майя! Земля вызывает Ежову!

Я вздрогнула, когда перед моими глазами защёлкали пальцы, и оторвалась от переписки с подругой. Все уставились на меня, будто ждали ответа.

— Что такое?

Варя ехидно усмехнулась.

— Я спросила, куда ты такая нарядная? — Она провела ладонью, указывая на мою одежду. — Повод какой? Или праздник?

Скривив губы в усмешке, я перекинула волосы с плеча на спину и склонила голову, глядя на сокурсницу.

— Варь, ты что? У меня каждый день праздник.

— Ну-ну, — хмыкнула девушка, бросая многозначительный взгляд Сабине, а та улыбнулась и тут же спрятала губы стаканом с кофе.

Ну и что, блин, это значит?

— Не, Варька права, — снова оживился Тихон. — Ты вся на марафете такая, платье, каблуки. Колись, Маюха, куда ласты навострила? Или, — он вскинулся, резко выпрямив спину, — у тебя днюха сегодня?

Лёха прыснул, подавившись соком, который пил из трубочки, а я услужливо треснула друга по спине кулаком. Тот тут же закивал, демонстрируя большой палец, и принялся вытирать капли с подбородка. Растянув губы в улыбке, я покачала головой, глядя на вопросительно вскинувшего брови Тихона.

— Нет, у меня день рождения в августе. — Пожав плечами, я с деланным равнодушием добавила: — На подработку сегодня иду, вот и решила приодеться.

Лица одногруппников вытянулись.

— Что это за подработка такая, куда надо губы бордовым красить? — поинтересовался молчавший до этого Женя Лобанов.

— Это не бордовый! — возмущённо воскликнула Варя и пригрозила одногруппнику пальцем с остро заточенным ногтем. — А бургундия!

— Да мне, знаешь ли, насрать, — отмахнулся Женя.

— Ну, Майя, — улыбкой протянула Сабина, упираясь локтями в стол, чтобы податься вперёд, — колись: что за подработка?

— Да ничего такого, — пожала я плечами, внутренне разрываясь от желания выложить всё ребятам. Похвастаться. — Знаете хоккейный клуб «Медведи»?

Реакция ребят превзошла все мои ожидания. Тихон с раздражением простонал, закатив глаза, Сабина подавилась булочкой, которую так невовремя откусила, Женя тихо прыснул со смеху, а вот Варя завизжала. Да так громко и неожиданно, что я инстинктивно дёрнулась к Лёхе в поисках защиты, а он вскинул руки, опуская на плечи. Меня обдало запахом жареного теста и жирного мяса — я отстранилась, с укором покосившись на пальцы друга, заляпанные жиром. А Варя всё продолжала восторженно повизгивать, и к нам стали оборачиваться студенты с других столов. Одни выглядели удивлёнными, а другие раздражёнными.

— Да ё-моё, Варя! — всплеснула руками Сабина, уже прокашлявшись, и сунула кусок булки в рот голосящей, как сирена, одногруппницы. Варя тут же затихла и выплюнула тесто на салфетку. — Харе орать.

— Она сказала «Медведи»! — снова закричала Морозова, подпрыгивая на стуле и глядя на меня жадными, алчными глазами. — Ты же так сказала?

— Ага, — медленно протянула я, кивая, — и уже пожалела об этом.

— Отпад! — восторженно простонала Варя, закатив глаза от удовольствия. — Возьми меня с собой.

— Здрасьте, — хмыкнула я и перевела взгляд на тяжело вздыхающую Сабину и недовольного Тихона. — Я чего-то не знаю?

— Варька помешана на этом хоккейном клубе, — отмахнулась Рогова, вынимая из целлофанового пакета новую булку. — Не обращай внимания. Она на паре по информатике перегрелась, как старый системный блок.

В моей голове вспыхнула мысль: а где у компьютера находится системный блок, — но тут же отмахнулась. Не до этого сейчас вообще.

— Ты лучше расскажи, — Варя мёртвой хваткой вцепилась в мою руку, будто не услышав насмешливого тона Сабины, — что за подработка?

— Шайбы собирать, — фыркнул Тихон, жеманно махнув рукой. — Для чего, по-твоему, Майка так нарядилась?

— Ой, Мельников, — поморщилась Морозова, — прикуси язык, а. Обиженные и ноющие мальчики хуже истеричных девочек.

Я растерянно посмотрела на притихшего Лёху, тот в ответ пожал плечами. Ничего не понимаю. На меня разом свалился поток бреда и сверху сыплется приправа из совсем уж полнейшего бреда. Что они вообще обсуждают?

— Я фотографировать их буду, — вклинилась я в поток переругиваний. — У них сайт появился, нужны фотографии игроков и тренировок, чтобы галерею заполнить. Если за сегодня не управлюсь, то ещё завтра пойду.

— То есть, — дрогнувшим голосом спросила Варя, — ты прям самих Медведей увидишь?

Её глаза закатились, и я испугалась, что она сейчас упадёт в обморок.

— Ежова, — зашипела Сабина, — скажи, реально, что шайбы будешь фоткать! Она тебя сейчас сожрёт!

— Заткнись! — визгливым голосом перебила её Варя и припала к моему плечу, заглядывая в глаза преданным щенячьим взглядом. — Маечка-а, Маюша-а! Ты мне подруга?

Я прищурилась, глядя на эту подлизу.

— Ну, мой ответ будет зависеть от того, что ты хочешь.

— Автограф! — выпалила Варя и затрясла меня за плечи. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

— Господи, — простонала я, чувствуя, как от неистовой тряски моя голова вот-вот оторвётся вместе с шеей. — Да чей автограф?

Вместо ответа Морозова полезла в сумку и вытащила тетрадь. Распахнув на чистом развороте, она выдрала лист бумаги в клетку и протянула мне.

— Андрей Кисляк, двадцать четвёртый номер, — протараторила она на одном дыхании. — Я его обожаю. Пусть он напишет: «Варваре Морозовой от лучшего нападающего «Медведей» Андрея Кисляка». Если он это сделает, я буду до конца семестра писать за тебя психологию.

Я уже было открыла рот, что не собираюсь подкидывать в костёр самомнения какого-то хоккеиста дрова из комплиментов, но, услышав выгодное предложение, осеклась и призадумалась. Макаровна, преподавательница по общей психологии, требует еженедельно показывать конспекты по своим лекциям. От них зависит оценка на экзамене. У меня за три месяца скопилось уже пять тетрадей, а на среднем пальце появилась мозоль. Так что предложение Вари ну очень уж заманчивое.

— Не смей, Ежова, — цедит Тихон, глядя на Варю волком. — Даже не подходи к этому Кисляку.

— А что происходит? — встрял в разговор Лёха. — Тихий, у тебя какие-то контры с этим хоккеистом?

— А ему бывшая с этим Кисляком изменила, — тут же заложила одногруппника Сабина. — Вот он и бесится от одного упоминания Медведей.

— Диана, что ли? — удивлённо переспросила я, глядя на злющего, как чёрт, Мельникова. — Когда она успела? Я же вас на прошлой неделе в кино видела.

— Так, — разозлившись, Тихон треснул кулаком по столу, привлекая к нашему столу новую порцию заинтересованных взглядов, — я запрещаю в моём присутствии упоминать три слова: Диана, Кисляк, Медведи. Поняли? — Схватив с пола рюкзак, он резво вскочил на ноги и уставился на Варю, которая суетливо бегала глазами из стороны в сторону, избегая смотреть на парня. — А ты, Морозова, лучше мозг включи. Раз этот твой Кисляк баб меняет, как перчатки, то на кой хрен он тебе нужен? Думаешь, с тобой всё будет не так?

Мы молчали, глядя в спину гордо удаляющегося парня. Когда Тихон скрылся в коридоре, Варя шумно выдохнула, явно с облегчением.

— Слава богу, минус одна истеричка.

— Вообще-то, Варь, он прав, — покачала головой Сабина. — На этого Кисляка после каждого матча все девки вешаются. Нафиг тебе такой нужен?

— Да что вы заладили? — вспыхнула с раздражением Морозова, заливаясь краской. — Я всего-то автограф прошу! Мне хоккей нравится, а он круто играет. Что не так? Я не вешаюсь к нему на шею.

— Ну-ну, — хмыкнул Женя, — поэтому из любимой команды автограф тебе нужен только от одного игрока. Варь, нам-то хоть не ври.

— Я не вру, — небрежно повела плечами девушка. — Команду я всю люблю, но Андрей мне больше всех нравится. Это нормально. Вон, — она кивнула на Сабину, которая тут же вскинула брови, — Сабинка любит всю группу Queen, а футболку только с Меркьюри носит. И что теперь?

— Это дань памяти и жест скорби, — с невозмутимым видом ответила Рогова, стряхивая пылинки с безразмерной футболки с изображением усатого солиста популярной когда-то группы. — Я горюю с тех пор, как узнала, что он умер.

— Сабин, он умер ещё до твоего рождения, — с усмешкой сказала я. — Поздно ты горевать начала.

— Во сколько мне отец сказал, с тех лет и начала, — отрезала девушка и ткнула в мою сторону пальцем. — Лучше скажи: ты в таком виде собралась в ледовый дворец идти?

Я с задумчивым видом оглядела своё синее платье в клетку, бежевые колготки и ботильоны на высоком каблуке и пожала плечами.

— Ну да, а что не так?

— Ну, — криво усмехнулась Рогова, — выглядишь так, будто собралась не фотографировать хоккеистов, а искать среди них жениха.

Возмутившись, я по лошадиному фыркнула и замахала руками.

— Совсем, что ли? Я просто хочу выглядеть прилично и опрятно, чтобы сойти за делового человека, с которым можно иметь дело. Вдруг спортивному директору понравятся фотографии, и он будет приглашать меня фотографировать все матчи.

— Что, тоже хоккей любишь? — с улыбкой спросил Женя.

— Нет, — покачала я головой, глядя на циферблат телефона. — Ни одного матча не видела. Но кому будут лишними деньги? Особенно студенту. Нас никуда, кроме фастфуда и доставки, на работу не берут.

— Так, отстаньте от человека, — вступилась за меня Варя, опустив ладонь на плечо. — Не обращай внимания на этих завистников. Выглядишь просто потрясающе. Ещё помаду обнови — и будет огонь. Так что, возьмёшь автограф?

Сдавшись, я шумно выдохнула и кивнула. Варя радостно заулюлюкала и обняла меня, ударив ключицей в подбородок. Я охнула, зажмурившись, но Морозова ничего не заметила, продолжая меня благодарить.

— Ты лучшая, Маюш! Я тебя уже обожаю!

— Хорошо-хорошо. — Рассмеявшись, я похлопала её по спине. — Рано благодарить. Я ещё ничего не сделала.

***

Семинар по литературе пролетел, как один миг. Я успела заработать четвёрку, с горем пополам ответив на вопросы препода, а вот Лёха схлопотал двойку. Остаток пары я просидела в нетерпении. У меня будет всего сорок минут, чтобы от университета добраться до ледового дворца и не выглядеть при этом, как варёный рак, пробежавший стометровку.

На крыльце Лёха предложил подвести, но я видела, как он косится на часы, поэтому отмахнулась, уверив его, что доберусь на автобусе. Как и я, друг нуждался в деньгах и подрабатывал таксистом, поэтому тратить бензин, за который я не смогу ему заплатить — плохая идея. Распрощавшись и расцеловавшись в обе щёки, мы разбежались — Лёха на парковку, я на автобусную остановку.

Пока что удача мне сопутствовала. Нужный рейс пришёл уже через три минуты и почти пустой, а на дорогах не было пробок — и это в половине четвёртого, когда в центре самый час-пик. Однако я чуть не пропустила нужную мне остановку, и двери автобуса едва не прищемили мне юбку платья и подол пуховика.

Январь в этом году выдался снежным, но совсем не холодным. Я даже сняла шапку, позволяя лёгкому ветерку растрепать волосы, торчащие из воротника куртки. Пройдя через небольшую аллею с рекламными проспектами и приглашениями на следующий хоккейный матч и ледовое шоу, я вышла к огромному круглому зданию из стекла и металла. Удивительно, живу в этом городе уже пять лет, а в ледовом дворце ни разу не была.

Я не фанатка льда и всего, что с ним связано. Хоккей не смотрю, за фигуристов на олимпиаде не болею, даже на коньках ни разу не стояла. Не моё это, вот и всё.

Подойдя к ступеням, ведущим к главному входу, я остановилась неподалёку от урны и написала Марине, что уже на месте. Подождала минуту, две, но подруга так и не прочитала сообщение. Под контактом Касаткиной горела надпись «был(а) строк минут назад». Вздохнув, я стала подниматься по ступеням.

Марину Касаткину я знала с десятого класса, как перевелась в их школу. После выпуска мы разбежались по разным сторонам — я в педагогический институт, она в физкультурный техникум, — но дружить не перестали. Сегодня Касаткина руководитель группы поддержки хоккейного клуба — прям как в американских фильмах нулевых, девчонки в коротких юбках и с высокими хвостами на затылках бодро скачут на трибунах, размахивая цветными помпонами. И именно Марина удачно заикнулась обо мне директору хоккейного клуба, когда тот вскользь упомянул, что сайту срочно требуются нормальные фотографии.

На входе я прошла через рамку, в знак вежливости кивнула охраннику и, найдя глазами гардероб, стала стягивать куртку, чтобы сдать её. Получив номерок, я сунула плоский металлический кругляш с номером «двадцать четыре» в сумку и подошла к зеркалу, чтобы проверить макияж.

В огромном, почти до самого потолка зеркале, я выглядела совсем крошечной, как ребёнок. Даже высокий каблук не спасал — я всё равно была гномом, который пытается косить под великана. В моих глазах читался откровенный испуг вперемешку с нетерпением — я предвкушала и боялась. Взглянув на волосы, с досадой цокнула себе под нос — при свете люстр просторного холла они казались почти рыжими, а не каштановыми. У меня с рождения фиг пойми что с волосами: то они тёмные, как кора дерева, то при свете лампы почти горят огнём. И меня это раздражает, не люблю этот оранжевый оттенок. Поэтому постоянно пользуюсь спреем, который скрывает рыжий и делает меня жгучей шатенкой — в такт тёмным карим глазам.

Обновив винную помаду на губах, я ещё раз внимательно прошлась взглядом по своему отражению и осталась почти довольной. Всё хорошо, кроме волос. После дворца зайду в магазин и куплю сразу два спрея. С моей длиной, достающей до пояса, одного баллончика не хватит.

Поправив на груди кулон с длинной цепочкой, я огляделась, глазами ища подругу. Но её всё не было, зато холл дворца полнился людьми. Подойдя к окну, я прислонилась к подоконнику и стала ждать, поглядывая на время. Большинство тех, кто входил в двери, явно пришли на тренировки — у кого-то на плече висели огромные сумки, из которых торчали клюшки, кто-то из девочек нёс в тряпичных мешках коньки. Было и много детей, но я не разобралась, какая у них секция.

Телефон в моей руке, издал тихий писк, и я приблизила его к лицу, чтобы прочитать новое сообщение.

Марина Касаткина: Я не могу к тебе спуститься, прости. Беги на второй этаж, тебе нужно в левый коридор и до самого конца. Там кабинет спортивного директора.

Майя Ежова: А ты сама где? Что-то случилось?

Марина Касаткина: Ко мне Щука пришёл. Мы срёмся.

Марина Касаткина: Да, опять.

Тяжело вздохнув и закатив глаза, я убрала телефон в сумку и оттолкнулась от подоконника. Ребята встречаются уже три года, у них явно начался «тот самый» кризис в отношениях. За два часа Марина может прислать мне два сообщения: в одном скажет, как классно они гуляют с Егором Щукиным, а в другом — что они в щи разругались, и теперь она рыдает в парке в гордом одиночестве и ненавидит своего парня.

В такие моменты я искренне радовалась, что у меня сейчас нет отношений. Я только недавно вышла из одних и не горела желанием вновь подсаживаться на эти американские горки. Хотя, есть и ещё одна причина, по которой я, к своему стыду, радуюсь, когда Марина пишет об очередной ссоре с Щукиным...

Из сумки резко заорала мелодия звонка, стоящая на старшей сестре, и все стали в недоумении на меня оборачиваться. Было от чего обалдеть — это же музыка из заставки «Почему женщины убивают?». Чертыхаясь и ругаясь на Фаину, так не вовремя мне позвонившей, я шарила рукой в сумке, в панике забыв, куда именно сунула телефон. Пальцы задели чехол с наушниками, и тот вылетел из сумки, как пробка из шампанского. Крышка открылась, две белые капельки высыпались на пол, а телефон продолжал орать, как безумный — Фаина не сдавалась.

Вытащив мобильный, я царапнула ногтём по кнопке отключения звука и едва не сломала его. Телефон наконец-то умолк, и я шумно втянула носом воздух. Спокойно, Майя, не нервничай, тебе ещё со спортивным директором деловые разговоры вести, не стоит накручивать себя.

Убрав телефон обратно в сумку, я поспешила поднять наушники. Один отлетел к моим ногам, а второй оказался в центре холла, и я побежала, не выпуская его из поля зрения. Цель была почти в моих руках, но передо мной быстрым шагом пронеслись мужские ноги в синих джинсах, и чёрный кроссовок с белой подошвой приземлился точно на наушник. Раздался треск — так зазвучало моё разбитое сердце.

Взвыв от досады, я застыла, не дойдя полметра, а парень в синих джинсах, ничего не заметив, понёсся дальше. Раздавленный наушник остался жалко валяться на плитке. Подняв его кончиками пальцев, я, разозлившись, окликнула бегуна:

— Молодой человек, вы вообще под ноги смотрите?

Парень, не сбавляя скорости, бросил быстрый взгляд через плечо, а затем затормозил и обернулся. Я обратила внимание на большую спортивную сумку, висящую на его плече. Ещё один хоккеист, возможно даже из «Медведей». Ткнув себя в грудь, он громко спросил:

— Ты это мне?

Я кивнула, прищурившись, и продемонстрировала ему безжалостно уничтоженный наушник. Если бы могла, то и сердце бы своё показала, которое он только что раздавил. Губы парня изогнулись в снисходительной усмешке, и он развёл руками.

— Ну, и причём тут я?

— Вы на них наступили! — взвизгнула я и, не сдержавшись, топнула ногой. Звук эха от удара каблуком слился в потоке человеческой болтовни. — Как можно видеть летящую на всех скоростях шайбу и не заметить лежащий на полу наушник?

— Во-первых, — парень шагнул мне навстречу, и я вдруг поняла, что он очень высокий — слишком высокий, чтобы ругаться с ним на равных, — шайба чёрная и больше твоего наушника. А во-вторых, — он скривил губы, — нехер разбрасывать свои шмотки под ногами прохожих. Сама виновата.

Гнев повалил паром из моих ушей. Я уже во всех красках представила, как бью хоккеиста каблуком по колену, он падает, плачет, ему вызывают скорую, а меня садят в «обезьянник». Но тут парень делает шаг ещё ближе, оказываясь ко мне почти в притык, и ведёт ладонью над моей макушкой.

— Охренеть, я впервые вижу таких гномов.

Стрелка на спидометре моего бешенства мгновенно вылетела за пределы опасно красного. Я почувствовала, как лицо краснеет, руки чешутся ударить хаму по роже, а волосы на затылке встают дыбом.

А парня позабавила моя реакция. И, когда он опустил ладонь мне на голову и покровительственно похлопал, я аж потеряла дар речи. Ещё никто так себя со мной не вёл.

С трудом разжав стиснутые зубы, я процедила:

— Прекрати. Немедленно.

— Ты из какой сказки сбежала, гномик? — захохотал парень, возвышаясь надо мной, как грёбаная пизанская башня. — Повтори ещё раз? Я тебя не расслышал.

Я сжала пальцы в кулак, буравя хоккеиста сердитым взглядом. Точнее, его подбородок и кончик носа. Глаза уже были вне зоны моей видимости.

— Смеяться над ростом человека — признак дурного воспитания. А ты не просто плохо воспитан, ты натуральное хамло.

Парень прижал ладонь к уху и театрально наклонился ко мне, почти задевая подбородком макушку.

— Ну ни черта не слышу.

— Я сейчас тебе по башке дам, — прошипела я. — Сразу ушные пробки повылетают.

Толкнув парня в грудь, мне пришлось отступить первой. Потому что он-то даже не шелохнулся, а я от собственной силы покачнулась на ногах. Почему все парни-верзилы такие отвратительные? Ну, кроме одного. Но он исключение.

Театрально вздохнув, хоккеист выхватил из моей руки футляр из-под наушников, внимательно его осмотрел и громко хмыкнул.

— И ты из-за этого паришься? Это же китайская паль. Купи себе нормальные и не плачь из-за шестисот рублей, гном.

— Если ты ещё раз назовёшь меня гномом... — вконец рассвирепев, начала я, но меня перебили.

— Андрюх, ты чё застрял? Тренировка через пятнадцать минут. — К нам широким шагом приближался ещё одна пожарная вышка с такой же спортивной сумкой на плече. Бросив на меня мимолётный равнодушный взгляд, он пихнул уничтожителя наушников в плечо. — Макеев за каждую минуту заставит отжаться, погнали уже.

— Иду, Костёр. — Парень кивнул сокоманднику и сунул мне в руку футляр. — Я бы ещё с превеликим удовольствием с тобой поболтал, но у меня тренировка. Бывай.

— Но! — вскинулась было я, но парни уже развернулись и поспешили прочь, пересекая заполненный людьми холл широкими шагами. Мне в жизни за ними не угнаться.

Топнув от злости ещё раз ногой, я бросила наушники в сумку и, поправив в зеркале волосы, поспешила к лестнице. Надо выкинуть из головы хоккеистов до того момента, как придётся снова с ними столкнуться, но уже на льду. А пока меня ждёт собеседование со спортивным директором.

***

Как и написала Марина, кабинет Вадима Юрьевича Казанцева был последним в левом коридоре на втором этаже. Я застыла перед дверью, не решаясь постучать. Тиснённая золотыми уголками табличка на стене добавляла мандража, и я не понимала, почему. Это не первое моё собеседование на подработку, но впервые я действительно переживала. Вдруг Казанцеву покажется, что я слишком молодая? Или он принципиально не работает со студентами даже в разовом формате? Таких «если» может быть десятки, а я очень не люблю разочаровываться. Разочаровывать, впрочем, тоже.

Решив, что перед смертью не надышусь, я втянула носом воздух, пропитанный недавно сделанным ремонтом, и постучалась. Прождала секунду и услышала громкое «войдите». Вздохнув ещё раз, напоследок, я нажала на ручку и потянула на себя, распахивая дверь. Стоило только переступить порог, как мой взгляд устремился на большое панорамное окном, почти во всю стену кабинета. Из него открывался вид на ледовую площадку, освещённую ярким светом. Бортики с рекламными щитами, низкие ворота с сеткой, совсем непохожие на футбольные, и десяток хоккеистов в красных, синих и жёлтых накидках.

Картинка оказалась настолько яркой и впечатляющей, что я невольно застыла и засмотрелась на то, как высокие и широкие парни на коньках катаются по кругу, размахивая клюшками.

— Нравится? — раздался сбоку голос солидного человека в возрасте, и я тут же опомнилась. — Согласен, зрелище красивое. О хоккее нельзя рассказывать, его можно только смотреть и любить.

Я и не заметила, как подошла к окнам почти вплотную, проигнорировав существование спортивного директора. Но его, кажется, это нисколько не разозлило. Наоборот, он выглядел довольным тем, что вид из его кабинета оказал на меня такое сильное воздействие. А я ведь была действительно потрясена — даже и не предполагала, что лёд может быть столь красивым.

Неловко откашлявшись, я покрепче сжала лямку рюкзака и повернулась к статному мужчине в чёрном деловом костюме, сияющей белизной рубашке и синем пятнистом галстуке. Его карие глаза сканировали меня, как рентген, и я неосознанно распрямила плечи. Интуиция подсказывала, что я стою перед серьёзным, властным и очень хитрым человеком. Откуда появилось последнее предположение — сама не знаю. Но не хотелось быть перед ним робкой овечкой, поэтому я решила притвориться рысью. Ну, или пантерой. Главное, не страусом, прячущим голову в песок.

— Полагаю, вы наш временный фотограф? Позвольте представиться, Вадим Юрьевич Казанцев, спортивный директор хоккейного клуба «Медведи».

Мужчина вежливо улыбнулся и протянул широкую ладонь, которую я тут же пожала и кивнула.

— Да, здравствуйте, меня зовут Майя Ежова.

— Майя, Майя... — задумчиво повторил спортивный директор, будто пробуя на вкус. — Красивое имя. Вам подходит. Что ж, — он махнул рукой и выдвинул из стола стул, приглашая меня сесть, — тогда обсудим наши рабочие вопросы.

Благодарно кивнув, я села в удобное мягкое кресло и прижала сумку к животу. Волнение вновь накатило волной, и мои пятки стали нервно отбивать тихий ритм. Вадим Юрьевич сел за свой стол и бросил на меня вопросительный взгляд. До меня дошло, что я топаю каблуками слишком громко для тишины этого кабинета. Прижав пятки к полу, я улыбнулась и опустила сложенные в замок ладони на стол.

— Готова к труду и обороне.

— Вот и славно, — усмехнулся Казанцев, а я всё пыталась понять, что он за фрукт. Или диковинный овощ. — На самом деле, разговор у меня короткий. Дело вот в чём: федерация обязывает нас активно вести сайт клуба, а для него нужны качественные и профессиональные снимки. Понимаете, о чём я?

— Да, конечно. Качественные фотоснимки хорошо влияют на восприятие клуба.

— В точку. — Мужчина звонко щёлкнул пальцами. — Люблю вести дела с умными и понимающими людьми. Касаткина передала мне ваше портфолио, мне всё нравится, готов предложить вам за работу вот такую вот сумму.

Быстро чиркнув ручкой на небольшом клочке бумаги, он протянул мне записку. От количества увиденных нулей моя челюсть впечаталась в гладкую поверхность дорогущего стола.

— Это за одну съёмку? — прошептала я, не в силах поверить в своё счастье. Или в то, что спортивный директор так ошибся и приписал лишнюю цифру.

— А что, мало? — Брови Казанцева удивлённо поползли вверх. — Простите, Майя... Извините, не знаю, как вас по батюшке.

— Пожалуйста, просто Майя.

— Хорошо, Майя. Дело в том, что я не в курсе расценок у фотографов, поэтому предлагаю среднюю оплату. Вам подходит?

Подходит? Да я сейчас от радости к потолку взлечу или выпрыгну в окно прямо на трибуну.

Сдержанно улыбнувшись, я кивнула.

— Да, Вадим Юрьевич. Мне подходит.

— Вот и славно. — Хлопнув в ладони, мужчина откинулся на спинку кресла и поправил галстук. — Для сайта нужны два вида фотографий: первые — непосредственно с самой тренировки, а вторые — для анкет наших игроков. В профиль, анфас — не знаю, как правильно назвать, но, думаю, вы меня понимаете?

— Не переживайте, Вадим Юрьевич, я всё сделаю, — заверила я мужчину, стискивая пальцами клочок бумаги с заветными цифрами.

Господи, мне даже в проститутки не пришлось идти, чтобы за день такую сумму заработать!

Возможно, эта мысль отразилась на моём лице, потому что мужчина прыснул со смеху и попытался замаскировать смех кашлем, а я сделала вид, что этого не заметила.

— Могу приступать? — поинтересовалась я, поднимаясь с места.

— Да, пожалуйста. — Казанцев тоже встал, поправил полы пиджака и протянул ладонь для рукопожатия. — Через сколько будут готовы фотографии?

— Если я смогу отснять всех игроков сегодня, то к понедельнику снимки уже будут у вас.

— Вот и славно, — довольно улыбнувшись, Казанцев кивнул. — Что ж, тогда в бой, Майя Ежова.

***

Как же здесь холодно.

Эта мысль безустанно вертелась на языке, пока я мялась на верхних ступенях, не решаясь спуститься вниз. Хоккеисты играли в нечто похожее на весёлые старты, прыгая вместе с клюшками и возя по льду автомобильные шины. А я всегда предполагала, что с этими спортсменами что-то не так. Опасно, когда шайба прилетает в голову, даже если её защищает шлем.

Крики, удары клюшками, визг шайб и сигнал тренерского свистка разносились под потолком по всей арене, достигая самых верхушек трибун. Я решила начать съёмку издалека, подумав, что обещанная мне сумма обязывает отработать по полной. Я щёлкала затвором, вручную прокручивая кольцо, чтобы у изображения получился качественный фокус. Прижимаясь бровью к корпусу камеры над глазком, я фотографировала пустые трибуны. На одном снимке они получились размазанными, а лёд виднелся как на ладони.

Когда пришло время спускаться ниже, я двигалась почти что на цыпочках, боясь каблуками издать лишний звук. И чем ниже я спускалась, тем холоднее мне становилось. Да что уж там — я начала откровенно стучать зубами, а кожа на щеках разрумянилась от холода.

Визги свистка не прекращались ни на минуту — с интервалом в пять-десять секунд они звучали над ареной, и создавалось такое впечатление, что тренер его тупо проглотил. Пытается дать команду, а в результате только свистит.

Мой спуск к самым бортам остался никем незамеченным. Прожекторы на потолке освещали только лёд, а трибуны оставались в тени. Я нашла в этом сразу два плюса: меня никто не видит, а значит все тренируются в обычном режиме, и полумрак создаёт особенное настроение на льду. Оно присуще полупустым тренажерным залам в одиннадцать часов вечера. Настоящая киношная картинка.

Я щёлкала затвором, ловя хоккеистов в самых разных ракурсах и громко стуча зубами. У самого льда царил настоящий собачий холод. И даже тёплое платье с длинным рукавом меня не спасало. Зато парни из «Медведей» раскатывали по площадке со щеками, такими же красными, как и их шлемы.

Рослые и широкоплечие хоккеисты катались на таких скоростях, что глаза не успевали за ними следить. Вот только девятый номер был у ворот, а через секунду он оказался у противоположного борта, впечатывание товарища по команде в стекло. От громкого звука удара у меня всё внутри содрогнулось. Контактный и жестокий вид спорта. И самый травмоопасный.

Из-под коньков с шипением летели крошки льда. На фотографиях это выглядело эффектно, как и широкие замашки клюшек. Из-за решеток на шлемах я не видела лиц, поэтому не могла понять, кто из них тот самый хам и уничтожитель моих наушников. Зато я видела Егора Щукина — уж его-то фигуру я узнаю из тысячи.

Руки дрожали, удерживая немаленькую камеру, а замёрзший палец с трудом жал на кнопку. И как зрители выдерживают на трибунах по нескольку часов? С собой точно нужно брать термос с горячим чаем или сразу фляжку с коньяком.

Ещё один сигнал свистка, и громкий тренерский голос произнёс что-то неразборчивое. Опустив клюшки и тяжело дыша, хоккеисты подъехали к борту в противоположной от меня стороне мы стали полукругом. Кто-то присел на одно колено. Я заметила, что кроме тренера со свистком и в чёрном спортивном костюме там были ещё двое мужчин — один повыше и в красной форме, другой пониже и попухлее.

Следовало подойти ближе и пощёлкать их во время беседы, но я не понимала, как это сделать и остаться незамеченной. Пусть моя работа и распоряжение спортивного директора, но что-то мне подсказывало, что моему присутствию тренерский штаб не обрадуется.

Умные часы на руке тихо завибрировали. Я мельком бросила на экран взгляд и встрепенулась — мама звонит. К счастью, звук был выключен, и над ледовой коробкой не разносится песня из «Мамонтёнка». Стараясь двигаться так же тихо, как и спускалась, я стала подниматься по ступеням. Фотоаппарат висел на шее на ремне, а руки придерживали подол платья. Внезапно каблук зацепился за неровный выступ ступени, и я с тихим вскриком рухнула вперёд на выставленные руки. Звук моего падения эхом пронёсся по трибунам, где внезапно стало слишком тихо.

— Блин, — прошипела я себе под нос, пытаясь встать. Но каблук намертво застрял и не желал поддаваться. — Да что ж ты будешь делать.

Разозлившись, я со всей дури дёрнула ногой, и сапог, внезапно обретя свободу, с громким звуком «бум» ударился о ступень повыше. Я зажмурилась и притихла. Теперь-то они точно услышали. Может, если я останусь лежать, то они подумают, что это был ветер?

— Девушка! Вообще-то, у нас закрытая тренировка!

Нет, за ветер меня не приняли. Досада.

Кряхтя, я поднялась на ноги, тряхнула волосами и развернулась на каблуках, издав неприятный скрежет по ступени. Вся компания на льду уставилась на меня, во главе с тренером. Издалека не видела, но серьёзный мужчина со свистком был явно недоволен. Подхватив сумку, я стала пробираться вдоль ряда и спускаться ниже. Молчание, повисшее на арене, давило — я словно шла на экзекуцию, хотя находиться здесь имела полное право. Но не удивилась, если бы тренер прогнал меня взашей вместе с разрешением от спортивного директора.

Чем чётче я видела лица хоккеистов, тем хуже сгибались ноги в коленях. Мамочки, как страшно-то! Меня словно сейчас съедят.

— Здравствуйте, я здесь по разрешению Вадима Юрьевича! — на одном выдохе выпалила я, остановившись в нескольких метрах от троицы мужчин. Подняв камеру, висевшую на шее, я продолжила: — Я фотографирую тренировку для сайта клуба. Никакой лишней информации, честное слово.

Главный тренер молчал, глядя на меня внимательным изучающим взглядом, а мне хотелось провалиться в подпол, чтобы не ощущать на себе ещё десяток оценивающих взглядов. Но всё же разок скользнула по незнакомым лицам, чтобы найти Егора. Он послал мне ободряющую улыбку, но, честно, даже она сейчас не спасала.

— Хорошо, — наконец заговорил тренер, и я с облегчением выдохнула. — Можете фотографировать. Только, пожалуйста, не мешайте.

— И в мыслях не было, — заверила его я, мысленно сделав жест «йес» кулаком.

Прижав свисток к губам, мужчина пронзительно свистнул, глядя на команду.

— Что встали? Синие и красные, встали в двусторонку! Щукин, Бакин, на ворота! Живей-живей!

Под коньками парней заскрипел и засвистел лёд — те, кто были в синих и красных накидках, покатили вперёд, а жёлтые и чёрные сели на скамью за бортом. Они продолжали бросать на меня взгляды и перешёптываться. Я невольно закатила глаза — впервые увидели представительницу женской половины человечества или что? Почему такое активное внимание?

— Вы не против, если я с этого места поснимаю? — спросила я, спустившись ещё ниже.

Тренер, облокотившись на край борта, бросил на меня мимолётный взгляд. У него было выразительное строгое лицо и усы. Они больше всего и бросались в глаза.

— Конечно. Вас как зовут?

— Майя, — расплывшись в улыбке, ответила я.

— Очень приятно. — Мужчина стянул с правой руки огромную перчатку и протянул мне раскрытую ладонь. Я пожала её в ответ. — Сергей Петрович, главный тренер команды «Медведи».

— Очень приятно!

Вторым мужчиной в красной кепке оказался Юрий Михайлович, второй тренер команды. И мне было очень неприятно пожимать ему руку. Было в нём что-то сколькое. Словно угорь потрогала — сколький и способный в любой момент ударить током. А забавным толстячком, почти одного роста со мной, оказался спортивный врач, Василий Геннадьевич, к которому Сергей Петрович несколько раз обратился «ВасГен».

Глупо было ожидать, что с моим появлением тренировка пойдёт своим чередом. Тренер оглушил меня свистками и криками, потому что вместо нормальной игры, хоккеисты стали выпендриваться, чтобы получиться в объективе моей камеры как можно лучше. Впрочем, это им не сильно помогло — я успела заснять парочку смешных падений, небольшую драку и зевающего второго вратаря. Бакина, кажется.

Я выслеживала Щукина, чтобы заснять его во время броска и широкого замаха клюшкой, но его всё время загораживал другой парень. Он, словно акула, нарезал круги, высекая лезвиями коньков дождь из снежной крошки. И уже через пять минут начал сильно меня раздражать

У Сергея Петровича зазвонил телефон, и он отошёл в проход между трибунами, прижав трубку к уху, а бразды тренерства взял на себя Юрий Михайлович. Он даже дал мне несколько «советов», как подснять тренировку, а я вежливо улыбнулась и благополучно забыла, что он только что сказал.

— Антипов, чё ты возишься? — внезапно заорал второй тренер, и я чуть не выронила камеру от неожиданности. — Ты в хоккей играешь или сопли по льду размазываешь?

В ответ тот самый Антипов раздражённо отмахнулся и покатил дальше, а Юрий Михайлович завопил ещё громче. Часы на руке дважды завибрировали, и я увидела на небольшом экранчике сообщение от мамы. Блин, я же забыла ей перезвонить.

Мама: Фаина сказала, что ты не берёшь от неё трубки. И мне не отвечаешь. Ты где?

Я не сказала ни матери, ни, тем более, сестре о своей подработке. Не хотелось сглазить, да и я знала, как они отреагируют. Мама скажет, что я должна только учиться, а не думать о деньгах, а Фася терпеть не может спорт. От одного только упоминания у неё начинает неистово дёргаться глаз. А мне так не хотелось портить себе настроение и ссориться с семьёй.

Отвлёкшись на часы, я не заметила, как к борту подъехал тот самый парень, что мешал мне снимать Егора. Он поправил шлем, и я узнала уничтожителя моих наушников. Он ухмылялся, глядя на меня сверху вниз, и я отметила, что на коньках он ещё выше, чем был прежде. Грёбаная пизанская башня, чтоб ты свалился на своих костылях.

— Так ты правда фотограф? — спросил парень, облокотившись на борт. Его лицо оказалось непозволительно близко к моему — он даже пригнулся, — но я не отстранилась и вздёрнула подбородок. — Или всё же тайная фанатка?

Он бросил обворожительную усмешку, которая, наверное, должна была сбить меня с ног и довести до обморока. Его голубые глаза блеснули под решеткой хоккейной маски.

— А ты хоккеист? — вскинув брови, с вызовом спросила я. — Или просто покататься пришёл?

— Я крайний нападающий, — гордо ответил парень и, стянув перчатку, протянул мне широкую, покрытую старыми мозолями, ладонь. — Андрей Кисляк.

Я вздрогнула, услышав его фамилию. Всё моё естество обросло колючками, и я не смогла сдержать гримасу отвращения. Угораздило же меня столкнуться именно с ним. И как теперь просить автограф для Вари? Ну, теперь Морозова должна мне будет не только конспекты по психологии, но и презентацию по литературе начальных классов. Стрясу с влюблённой дурочки по полной.

— Слышь, Кислый, оставь её.

От звука голоса Щукина, резко подъехавшего к нам, по спине побежали мурашки. И холод тут ни при чём. В отличие от уничтожителя наушников, голубые Егора заставляют меня испытывать благоговение. Потому что точно знаю, что он не использует их красоту для охмурения девчонок. И меня восхищает его верность. Впрочем, и расстраивает тоже, но я не могу об этом думать.

Уже тот факт, что я втрескалась в парня лучшей подруги, делает меня самым отвратительным человеком на свете. Но точно не хуже Кисляка, который с интересом изучал меня, будто я диковинное животное за стеклом в зоопарке.

— Вы знакомы? — спросил он, кивая Егору.

— Она подруга Марины. Так что, по-хорошему, отвали. — Голос Егора звучал жёстко и непреклонно, от чего я расправила плечи и, вскинув бровь, ехидно посмотрела на Кисляка.

Выкуси.

— Мы просто болтаем, Щук. — Андрей хлопнул Егора по плечу, но тот тут же сбросил его руку и подтолкнул в сторону. — Расслабься, братан.

— Катись, давай. Сейчас Макеев вернётся и штрафанёт отжиманиями.

Даже через решётку шлема я увидела, как сильно закатились глаза уничтожителя наушников, и, почему-то, это меня позабавило. Кисляк в команде явно занимает роль клоуна и тамады.

Егор остановился передо мной на секунду, чтобы спросить:

— Всё хорошо?

— Лучше всех, — улыбнулась я.

Ну не могу я не улыбаться, когда вижу Щукина.

Он тоже улыбнулся и, отсалютовав, вернулся к своим. А мои часы опять завибрировали. Мама. Пришлось всё-таки ответить ей, отойдя в сторону.

— Да, мам.

— Наконец-то! — с облегчение выдохнула мама, гремя чем-то на фоне. — Ты где?

— Гуляю с Лёхой, — солгала я, чувствуя, как желудок сворачивается узлом. Не люблю лгать матери, но иногда приходится.

— Дочь, мы же договаривались, когда я на дежурстве, ты находишься дома и помогаешь сестре. Какие гулянки?

— Мам, я каждый день торчу дома и помогаю Фасе. Но я устала и хочу немного развлечься после учёбы. Фаине тридцать лет, переживёт как-нибудь лишние пару часов в одиночестве.

— Майя, — почти слёзно заныла мама, — пожалуйста, не доводи меня! Мне что, сорваться с дежурства? У меня и так сердце за Фаину болит, а тут ещё и ты не хочешь помогать.

Вот так всегда. Мама у меня хорошая, просто замечательная, но искусная манипуляторша, хоть и не знает об этом. Как только я пытаюсь взбрыкнуться, у неё сразу начинает болеть сердце и катиться слёзы. Перед ними я бессильна.

Тяжело вздохнув, я потёрла складку на лбу и кивнула, прикрыв веки.

— Хорошо, буду дома через час.

— Люблю тебя, Маюш! — почти выкрикнула мама в трубку и отсоединилась.

Я с разочарованием покосилась на камеру в руке, а затем на ледовую коробку. Красная пятёрка забила шайбу, и над трибунами пронеслись победные крики. Заметив, что главный тренер уже вернулся, я подошла ближе, скромно заламывая руки.

— Сергей Петрович? — негромко позвала я. — Можно одну просьбу?

Свистнув, мужчина обернулся на меня.

— В чём дело?

— Мне сейчас нужно срочно убежать, но Вадим Юрьевич хочет, чтобы я сделала фото ребят для анкет. Вы можете сказать им, чтобы они пришли завтра на тренировку на полчаса раньше? Мне хватит этого времени.

Задумчиво прикусив щеку, тренер помедлил, но всё же кивнул.

— Хорошо, скажу парням, чтобы они подошли в холл завтра к половине второго. Нормально?

Я кивнула, мысленно прикидывая, сколько пар придётся завтра пропустить. Работа есть работа, пусть и временная.

— Спасибо большое.

— Да пока не за что.

Отключив камеру, я сунула её в чехол, а чехол в сумку и поспешила к выходу. Мои ноги быстро шагали по коридору, и я не сразу поняла, что зашла не туда, куда нужно. Впереди были незнакомые стены, которые я точно не видела, когда шла на арену.

Осознав свою оплошность, я со звоном шлёпнула себя по лбу. Меня же Казанцев впустил на вип-ложе, ну конечно.

Поспешив назад, я засмотрелась на фотографии команд в красной форме и, не заметив поворота, врезалась в того, кто вышел из-за угла. Сумка упала на пол, а сама я приземлилась на пятую точку кому-то под ноги. Под ноги в хоккейных коньках.

— Повезло, что ты более заметная, чем наушники, — раздался над головой ехидный голос Кисляка. — А то и тебя бы раздавил.

В голове пронеслась сотня язвительных ответов, но я решила не тратить время на словесные баталии. Если я не приду домой в нужное время, мама с Фаиной вынесут мне мозг под чистую.

Проигнорировав протянутую ладонь, я поднялась на ноги, отряхнула платье и схватила валяющуюся на полу сумку. Надеюсь, сонька не пострадала.

— Макеев сказал, что ты завтра будешь нас фотографировать перед тренировкой.

— Кто сказал? — переспросила я, недоумённо вскинув брови.

— Тренер наш.

— А, ну да. Сегодня не успеваю, поэтому попросила собрать вас завтра пораньше. Кстати, — к сожалению, я вспомнила о просьбе Вари и полезла в сумку за бумагой и ручкой, — можешь оставить автограф?

— Так ты всё-таки фанатка, — самодовольно ухмыльнулся Кисляк, забирая у меня обрывок тетрадного листа. — Окей, мне не сложно. Кому подписать?

— Варе Морозовой.

— Та-ак, — протянул Кисляк, чиркая ручкой, — так ты Варя, значит...

Мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не отвечать. Пусть думает, что меня действительно зовут Варя. Нечего ему знать моё настоящее имя. Оно, как улыбка, — только для нормальных людей.

Закончив рисовать каракули, уничтожитель наушников протянул мне сложенный листок и ручку. Его довольная улыбка бесила меня сильнее опаздывающего транспорта, но я держалась. Ещё завтра перетерпеть и можно смело посылать мудака в задницу, где ему самое место.

Выдавив из себя нечто похоже на улыбку, я кивнула, сложила вещи в сумку и, закинув лямку на плечо, нехотя спросила

— Как отсюда выйти?

Хмыкнув, Андрей закинул ладонь мне на плечо, развернул к себе спиной и указал на коридор.

— Прямо и до конца.

Действительно, как же я сама не догадалась.

Зло засопев, я буркнула «спасибо» и, выпутавшись из цепкой хватки, поспешила вперёд, громко чеканя каблуками по полу.

— До завтра, Варя! Если хочешь, я могу ещё где-нибудь поставить автограф! Ты только попроси!

Если бы я была интервьюером, то первый вопрос, который задала Андрею Кисляку, был бы: как часто вас роняли в детстве вниз головой?