Сломленные

— Придётся проникнуть в дом Миллса. Нам нужны эти документы, чтобы прижать ублюдка к стенке и упечь за решётку. Надолго. Но есть сложности. — Голос Ласвелл звучит спокойно, контрастируя с тем, как она выглядит: глубокие тёмные круги под глазами, тугой пучок, небрежно сбившийся набок.

Слова повисают в воздухе тяжёлым грузом.

Сто сорок первые ждали этого момента больше трёх месяцев. Время тянулось невыносимо медленно, несмотря на бесконечные миссии и задания. Они выискивали людей «Ковенанта», выжигали затаившиеся ячейки одну за другой, топили картели в их собственной крови.

Но всё это было лишь разогревом перед главным шоу. Потому что настоящая цель оставалась одной — Миллс. Сраный шеф Пентагона. Человек, который глобально им поднасрал, моментально превратившись в цель, на файле которого жирными красными буквами было написано — уничтожить. Предатель в погонах.

У Новак невольно начинал дёргаться глаз, когда по телеку в столовой случайно проскакивало интервью с Миллсом, продолжавшим сидеть в своём кресле, улыбаться своими кипенно-белыми зубами в камеру и толкать речи про «демократию» и «ценность человеческой жизни».

Пока сто сорок первые выполняли грязную работу, Янг бился в закрытых кабинетах. Кричал, приводил доказательства, давил на неоспоримые факты. Но даже президент махнул рукой. Скептическая усмешка, как будто генерал несёт бред. Ведь как же так, шеф Пентагона?

Попробуйте, блять, снова.

Тогда команда решила действовать по-своему.

«Грязно».

Без правил.

Все красные линии уже давно были стёрты, а понятие «честь» осталось где-то в прошлом, вместе с другими наивными иллюзиями, которые пихали в их головы годами.

— Удиви нас, Кейт. — Прайс скрещивает руки на груди, словно знает наперёд, что сейчас прозвучит что-то такое, от чего сожмётся желудок.

У них никогда не бывало «просто».

Всегда либо сложно, либо пиздец как сложно.

— Вам придётся разделиться, — спокойно продолжает Ласвелл. — Часть документов хранится дома у Миллса. Остальное — в его кабинете. В Пентагоне.

На несколько секунд воцаряется тишина.

Даже Соуп не выдаёт ни единой реплики. Газ перестаёт бездумно крутить ручку в пальцах. Все молчат.

Такого сто сорок первые ещё не делали.

Операции на чужой территории — окей.

Работа под прикрытием — дайте двойную порцию.

То, что они собирались провернуть, — абсолютно новый уровень, где ошибка равна смертному приговору. Не только для них.

Эмили чувствует, как внутри холодеет. Это не штаб-квартира террористов, не грязный подвал очередных террористов.

Это дом высокопоставленного чиновника, который крепко схватил за яйца президента, а значит — целую сверхдержаву.

Это сердце Министерства обороны США — святая святых.

Законно ли это? Нет. Ебёт ли их это? Тоже нет.

— Джон, Газ, Алехандро. — Кейт кивает на троих через экран. — Вы идёте в Пентагон. Янг и я обеспечим прикрытие. У нас есть план, отработанный до секунды. Главное — тихо и без сбоев. Быстро. Чётко. Вылет через час. Самолёт ждёт.

Капитан коротко кивает. Мужчины поднимаются с мест и выходят, переглянувшись между собой.

Эмили провожает их взглядом, пока дверь за их спинами не хлопает с гулким звуком. Она внезапно ловит себя на том, что... завидует?

Чёрт возьми, да.

Она никогда не была в Пентагоне. Никогда не видела эти залы, заполненные людьми, которые считают себя хозяевами мира. Хотелось взглянуть, кто управляет армией. Кто решает, кому жить, а кому умереть. Хотелось увидеть всё это своими глазами и проверить, есть ли там хоть капля здравого смысла.

Но что-то внутри подсказывает — она бы разочаровалась.

Так же, как когда-то разочаровалась в МИ-6. Та же холодная бюрократия. Те же лица, прячущие грязь под дорогими костюмами и безупречными улыбками.

— А вам достаётся задание посложнее. — Кейт смотрит на карту так, будто уже видит в ней каждую потенциальную ловушку.

Брови Новак взлетают к линии волос.

Что может быть, блять, сложнее, чем попасть в сраный Пентагон?

— В его дом пробраться крайне затруднительно. Современная система охраны, забор под напряжением, патрули круглосуточно, телохранители, датчики движения и, разумеется, камеры на каждом шагу. У Миллса паранойя. Он чувствует, что ему осталось недолго, поэтому бережёт свою задницу всеми возможными способами. А возможностей у него много. — Ласвелл осматривает сто сорок первых, чтобы каждый почувствовал вес фразы. — И ещё. Территории прикрыты коммерческой охраной, а у некоторых охранников есть контракт на экстренное оповещение. И ликвидацию. Любой прокол — и они не будут спрашивать тебя, кто ты и зачем там. Ты сразу получишь пулю между глаз.

Джонни складывает ладони в замок и опирается предплечьями на стол, просматривая карту на экране глазами опытного солдата.

— И как нам туда попасть?

Кейт вздыхает. Новак хмыкает, потому что знает Ласвелл уже очень давно. Это тот самый вздох, который всегда предшествует плохим новостям.

— Во двор выходит труба сточной канализации, которую садовники используют для полива. Труба узкая, но это единственный незаметный путь на территорию. Поэтому...

— Поэтому туда полезу я, — Новак не удерживается: закатывает глаза и договаривает за Кейт очевидное.

Очевидный выбор, потому что никто другой не любит ползать по дерьму и не шуметь, как она, ведь да?

Кейт чуть улыбается — ободряюще и одновременно сухо.

На экране всплывает план: точка входа, линия маршрута, круг — место выхода в задний двор, прямо у стены дома.

— Проползти придётся порядка четырёх сотен метров. Выбраться — вот здесь.

Эмили смотрит на схему, но в голове уже живёт другое изображение: холодная железная труба, капли на лице, теснота, глухие звуки её собственного дыхания и постоянная мысль — не сорвать всё в момент выхода.

Будет весело.

— А дальше? — Девушка принимает позу МакТавиша: локти на стол, взгляд прямой.

— Пролезть в дом. Тихо. Ни шума, ни трупов. Убийство — категорическое нет. Как я сказала, поднимешь шум — проблемы будут прежде всего у тебя. Дом весь в камерах. Я скину вам файл с их расположением. Ни шагу в поле зрения камер. Тебе нужно будет пробраться на третий этаж в кабинет Миллса. Берёшь всё, что найдёшь. Нам нужны все бумаги — транзакции, переписки, приказы, пометки. Мы должны задушить этого ублюдка документально.

— Он настолько в себя верит, что хранит документы со своими тёмными делами дома и в своём офисе? — сухо спрашивает Эмили.

— Не поверишь, насколько.

— А нам что делать? — Райли вмешивается, но в голосе слышится не команда, а раздражённая забота.

Переживает.

Эмили чувствует это и отвечает, чтобы разрядить внезапно ставшую нервной обстановку в её стиле: коротко и с сарказмом.

— Следить, чтобы я не искупалась в говне, — фыркает Новак.

Соуп не может удержаться и издаёт смешок, уже открывая рот для искромётной шутки, пока не ловит предупреждающий взгляд Райли.

Кейт закатывает глаза, но допускает небольшую улыбку.

— Вот две точки наблюдения. — Кейт показывает их на экране. — Соуп — будешь прикрывать Эмили на выходе, если что-то всё-таки пойдёт не так. Гоуст — на тебе камеры. Я дам доступ — подключишься и будешь вести её изнутри: переключать камеры, закрывать сектора, давать разрешение на проход. Поняли?

Все трое кивают.

— Хорошо. — Кейт сворачивает экран и снова смотрит им в глаза. — Вылет через два часа. Все координаты будут у тебя, лейтенант. Я на связи.

Сто сорок первые идут в оружейную. Переодеться и экипироваться. В воздухе висит предчувствие: смесь адреналина и выворачивающей наизнанку тревоги.

Джонни первый пробивает тишину, толкая в разгрузку запасные магазины.

— Опять тебя пихают в какое-то дерьмо.

Эмили усмехается, закидывая в рюкзак тактические перчатки.

— Главное, чтобы в переносном смысле.

Новак в своих мыслях уже ползёт по этой трубе. И мысль о том, что эта сраная труба может быть не для простой воды из сада, а для нечистот, вызывает у неё приступ тошноты. Она с невероятной точностью перебирает в голове все запахи, которые ей придётся вынести, и вздрагивает. Фу.

— Будем надеяться. — Соуп смеётся, представляя её по уши в дерьме.

Эмили проверяет замки на фонарике, шнурки ботинок. Маленькие ритуалы, способные успокоить.

Она проникает глубоко в себя, проверяя дыхание, расставляя внутри приоритеты: тихо — главное; камеры — второе; документы — третье; команда — четвёртое.

Всё остальное — фон.

Новак кидает взгляд на лейтенанта. Спокойствие, с которым он экипируется, раздражает. Но как всегда помогает.Потому что плотный кулак внутри вдруг разжимается, отпуская страх в ровную, механическую работу пальцев.

— Всё будет отлично, — шепчет она себе.

***

Райли, Джонни и Эмили идут к самолёту.

На взлётной полосе висит запах керосина и раскалённого металла. Самолёт уже мурлычет. Тяжёлая птица, которая всегда пахнет надвигающимся делом. Грядущей жестокостью.

Рука лейтенанта расслабленно лежит на плече девушки: лёгкое, почти невесомое касание, будто крошечное напоминание, что она рядом.

Он говорит с МакТавишем, жесты спокойные, голос ровный, глаза под маской каждый раз падают вниз, выхватывая проскальзывающие вихрем эмоции на сосредоточенном лице Новак.

Сто сорок первые быстро грузятся в отсек и занимают места в полупустом салоне. Слышится звук закрывающихся люков, и момент, когда самолёт дёргается, совпадает с тем, что Новак боком чувствует короткую вибрацию в кармане у Райли.

Он достаёт телефон, быстро читает сообщение, и на лице у него мелькает тёмная тень недовольства.

— Это от Кейт, — говорит он ровно, но голос становится ниже. — «Миллс будет дома. Янгу не удалось задержать его в Вашингтоне».

Слова разлетаются по салону, как выстрел: воздух сжимается. Окно возможностей сужается. Риск становится выше. Пролезть в дом, где хозяин сидит в своём убогом кожаном кресле, пока вокруг него, словно цепные псы, ходят охранники? Звучит безопасно.

МакТавиш бормочет что-то невнятное себе под нос, словно пытаясь проглотить вкус возможной катастрофы.

Гоуст не двигается. Его рука сжимает телефон сильнее, чем нужно, и девушке на секунду кажется, что металлический корпус лопнет под натиском. Маска скрывает лицо, но плечи выдают напряжение.

Эмили ощущает, как адреналин прыгает вверх, разливаясь лавой по крови. Сердце бьётся в висках, но она глубоко вдыхает керосиновый воздух, словно проглатывает холод железа, и думает только о том, что надо сделать: труба, камеры, третий этаж, бумаги. И снова, и снова, и снова.

— Справимся, — коротко говорит она, и в это «справимся» упакованы все страхи.

Потому что если думать, что всё будет хорошо, то всё будет хорошо, правда? Её жизненное кредо.

Команда долетает до Сан-Бернардино (прим. город на юго-западе США в штате Калифорния) быстрее, чем они успевают устать. Сто сорок первые спускаются по грузовому трапу, встречая вечно бодрствующую активностью военную базу Туэнтинайн-Палмс (прим. военная база морской пехоты США в округе Сан-Бернардино).

Эмили ловит себя на мысли, что не зря решила надеть тонкую куртку под жилет. Апрель выдался непривычно прохладным, а ветер с гор, окружавших базу острыми пиками, только ухудшал ситуацию.

Они подходят к заранее подготовленной для них машине, и Райли привычно садится за руль, вбивая нужные координаты. Девушка располагается рядом на пассажирском сидении, Соуп — назад. Он вжимается виском в стекло, надеясь восполнить недостаток сна.

Машина вздыхает и срывается с места, выезжая за пределы военного объекта на почти что пустые дороги. Город всё ещё спит, лишь фонари моргают редкими лампами, отсвечивая на череду рекламных билбордов по краю шоссе.

Лейтенант вжимает педаль газа, и автомобиль с тихим шипением уходит вперёд. Быстро. Очень быстро.

Эмили не дёргается.

Её привычка — доверять Райли за рулём — работает как стальная страховка: она знает его стиль вождения, знает, что он контролирует ситуацию до мельчайших деталей. Как и всё в своей жизни.

Одна его рука крепко держит кожаный руль, вторая — мягко скользит по её колену; прикосновение почти невесомое, но в нём читается собственничество и предупреждение одновременно.

Не умри, Новак, иначе я верну тебя с того света.

Так лейтенант сказал ей однажды перед очередной кровавой миссией.

Спустя полтора часа сто сорок первые подъезжают к нужной локации. Они бросают машину в лесу, где пересекаются протоптанные дорожки и спрятать транспорт от случайных глаз намного легче.

Команда ступает по тропе, где ещё держится влага от недавнего дождя. Хвойный запах плотный и горький; шаги тихие, выверенные. Замершую тишину нарушает только хруст редких веток под ногами.

Гоуст и Соуп идут первыми: обвешанные снаряжением, с новым снайперским оборудованием за спинами, автоматы и разгрузки гнутся от веса. Они выглядят готовыми сразиться с целым полком, хотя задача перед ними стоит совершенно другая. Страховать, держать выход и избегать любых сюрпризов.

У Эмили — напротив. Минимум. На бедре пистолет с глушителем, жилет едва набит. Она сознательно не взяла с собой гранаты и лишние ножи в машине. Ей нужно быть тихой. Лишний шум — смертелен.

Когда они подходят к нужному месту, дом Миллса уже виден за высоким кирпичным забором, а труба, которую Кейт отметила на схеме, выглядит совсем иначе, чем на бумаге.

На карте она выглядела как безликая извилистая линия.

А сейчас перед ними открывается холодный металлический вход. Узкий, чёрный рот, в который предстоит каким-то образом втиснуться.

Эмили садится на корточки у края, опирается ладонями о влажную землю и заглядывает внутрь. Слышится плеск. Ровный, монотонный. Воздух пахнет сыростью: чистой, острой, без едкой вони канализации. Она сама не замечает, как глубоко втягивает запах носом, и издаёт облегчённое мычание, когда понимает: дерьмом не пахнет.

Но труба намного уже, чем она представляла.

Девушка рисует в голове, как плечи и бёдра моментально упираются в металл, тело приходится складывать в три погибели, чтобы продвинуться вперёд.

Четыреста метров.

Испытание ловкостью и терпением. С первым проблем нет. Со вторым посложнее.

Эмили выпрямляется и тяжело вздыхает. Расстёгивает стропы и снимает с себя жилет, одним уверенным движением швыряя его в траву.

— Ты что делаешь? — спрашивает Джонни, едва скрывая раздражение в голосе, граничащим с тревогой.

— Он мне всё равно не нужен, — отвечает она ровно.

Новак перекидывает со спины лёгкий рюкзак — тот, в который пойдут найденные ею бумаги, — и вытаскивает оттуда перчатки, плотно натянув их до пальцев. А внутрь летит пистолет с кобуры, который явно будет ей мешать.

— Что-то пойдёт не так — появятся новые дырки в теле, — говорит сухо лейтенант.

— Саймон, посмотри на эту трубу. — Эмили кивает на тёмный проём. — У меня туда задница еле-еле поместится. А с жилетом я застряну по пояс, как пробка. Даже пустым.

Пауза выходит короткой, но насыщенной. Райли и МакТавиш оценивают риски, перебирают варианты и молча соглашаются. Потому что Новак права.

— Ну что. Погнали? — Джонни протягивает кулак.

Их обычный немногословный ритуал. Чисто на удачу.

— Погнали. — Она едва улыбается и легко отбивает его руку своим.

Эмили ловит взгляд лейтенанта и удерживает его на полсекунды дольше. Он снова весь в тревоге, хоть и ловко пытается скрыть это чуждое ему чувство за маской стойкости. Не потому что не верит в неё, а потому что видел слишком много. И терял многих.

Лейтенант тянется к ней. Ладонью касается её лица и фиксирует подбородок длинными пальцами. Строгий, но тёплый жест, прицеленный на спокойствие. Её или его.

— Осторожней, — негромко.

— Буду, — так же тихо.

Обещания им обоим хватает.

Другого у них нихера нет.

Эмили выдыхает и щёлкает кнопку фонарика на груди. Луч тускло режет тьму, выхватывая ржавый овал трубы. Разворачивается к трубе, закидывая рюкзак на спину, и опускается коленями на траву. Утренняя роса тут же пропитывает джинсу и стягивает холодом кожу. Ладонью она проверяет кромку: шершаво, ржаво и склизко.

Девушка подаётся вперёд, выбирая правильный угол, и начинает медленно проталкиваться внутрь: сначала плечи, затем грудь, в конце — бёдра. Тесно, но вполне контролируемо.

Силуэт постепенно растворяется в темноте, а снаружи стихают шаги, когда мужчины начинают расходиться по своим точкам с тихими переговорами. А все действия Новак сводятся к трём простым действиям: вдох — рывок вперёд — выдох. Снова и снова, пока каждый сраный сантиметр для неё ощущается как маленькая, но уже победа.

Эмили настойчиво ползёт дальше. Каждый её вдох звучит как рывок, когда она в очередной раз проталкивается глубже, хватаясь за колючую ржавчину. Каждый звук отдаётся эхом. Собственное дыхание кажется чужим, глухие удары сердца — как хлёсткие удары по корпусу изнутри.

Лаз становится уже. Металл, холодный и влажный, прижимается к плечам, к коленям, к животу. Наклон уходит вверх, и ползти становится тяжелее — мышцы ноют, ладони в перчатках скользят по стенкам в попытке найти то, за что удастся ухватиться. Давящая тьма вокруг превращается в пытку: она будто сокращает пространство, грозя смять её, размазать в этой трубе. Лишить последнего кусочка воздуха.

Щёки горят, как в лихорадке. Горячий пот течёт по лицу, по шее, затекает за воротник. В глазах резь, а на кончике языка появляется металлический привкус. И вдруг подкатывает рвотный спазм. Эмили замирает, вцепляется пальцами в холодный металл и начинает дышать быстро, тяжело, заглатывая спёртый кислород жадными глотками.

Что за нахер?

Теперь у тебя, Новак, ещё и клаустрофобия, да?

— Эм, мы на местах, ты как там? — доносится голос МакТавиша в гарнитуре.

— Труба сужается, — отвечает она хрипло и нервно усмехается, продолжая продвигаться дальше. — Ощущения... необычные.

Эмили щурится, пытаясь выцепить впереди хоть слабое отражение света. Ничего. Только чернильная пустота, будто лаз уходит прямо в сраную чёрную дыру.

— Сколько ещё? — вдруг спрашивает девушка.

Она замирает на секунду, упираясь локтями в трубу, и позволяет себе крохотную передышку.

Воздуха мало.

Горло сжимается, словно петлёй.

Тошнота подкатывает снова.

В голове крутится только одно: вдохнуть.

Просто вдохнуть нормального, свежего воздуха.

— Метров двести, — отвечает Саймон.

Его голос спокойный, ровный. И в этом спокойствии есть сила, которая будто выталкивает её вперёд.

Эмили закрывает глаза, стискивает зубы и снова двигается. Быстрее. Сильнее. Каждое движение отдаётся огнём в плечах и ногах, колени бьют в металл, но она только ускоряется.

Ещё рывок, ещё толчок. Только бы вырваться наружу. Туда, где есть воздух. Туда, где нет этой ебучей чёрной клетки, пытающейся сжать её до крика.

— Лейтенант? — голос Соупа звучит в гарнитуре подозрительно хитро.

Примерно так же, как когда в его голове придумывается очередная хуйня, которой он готов поделиться со всем миром.

— Да, Джонни? — отвечает Райли сухо, но уже заранее обречённо, будто прекрасно понимает, что сейчас будет.

— Почему шутить можно над всеми, кроме безногих?

Эмили едва не закатывает глаза, но всё равно улыбается.

Она прекрасно понимает, что сержант делает это специально. Слышит тревогу в её голосе и дыхании. Чувствует, что она застряла в собственных мыслях и панике, и вытаскивает её привычным способом. Своим идиотизмом.

И, чёрт возьми, у него это выходит.

— Удиви, — Саймон неожиданно подыгрывает, легко входя в игру МакТавиша.

— Потому что шутки про них обычно не заходят, — слишком важно выдаёт Джонни.

Новак прыскает в темноте, тихо, но так, что тело начинает трястись.

Какая, блять, тупость.

— Неплохо, — лениво отмечает лейтенант. — Но ты можешь лучше.

Соуп ненадолго замолкает, и даже через помехи в наушнике словно слышно, как он перебирает в голове свой отложенный в памяти «сборник хуёвых шуток».

— Почему мужчины лучше женщин? — наконец говорит он, выдержав театральную паузу.

— Ну? — голос Эмили дрожит, но уже не от страха.

— Потому что одна голова хорошо, а две лучше.

Смех срывается с её губ громче, чем она рассчитывала. Звук гулко отдаётся по трубе, а бедро больно бьётся о шероховатую стенку.

— МакТавиш... — Голос Райли низкий, тягучий, с той особенной интонацией, когда он разочарован до предела.

Эмили мысленно видит, как он сжимает губы в тонкую линию и качает головой.

И почему-то это кажется до ужаса забавным.

— Ещё? — Сержант, похоже, только разогрелся и готов устроить целый стендап посреди важной миссии.

— Джонни, хватит, — Новак всё ещё хихикает, но старается его остановить. — Или я застряну тут от смеха, и вам реально придётся меня выковыривать. А я почти доползла.

И это правда.

Впереди наконец-то мелькает долгожданный проблеск света. Маленький, но такой жадно ожидаемый.

Она ползёт быстрее, локти и ладони скользят по металлу, сердце колотится, будто вместе с ней рвётся наружу к свободе.

И вот — последний рывок.

Эмили осторожно высовывает голову, замирает и мельком осматривается, пытаясь выловить охрану или самого Миллса где-то рядом.

Пусто.

Кейт не соврала.

До входа в дом буквально подать рукой. Стоит только пробраться через аккуратный цветник, который летом наверняка пышет яркими красками и пахнет мёдом, а сейчас только начинает распускаться под чуткой работой садовников.

Новак выбирается наружу, встаёт на ноги, которые предательски затекли от долгого ползания. На автомате она пытается отряхнуться. Одежда мокрая, грязь въелась в ткань намертво.

Бесполезно.

Но движение само по себе даёт странное чувство облегчения, как будто вместе с комьями грязи она смахивает и липкий ужас, застрявший где-то там, в трубе.

Она шумно выдыхает и тут же вытаскивает из рюкзака пистолет. Щелчок — и оружие уже надёжно закреплено в кобуре на бедре.

— Наконец-то, блять, это закончилось, — шепчет себе под нос на русском, чувствуя, как с плеч сходит кусок тугого напряжения.

— Мне вас обоих заставлять говорить при мне на английском? — голос Саймона в ухе сухой, но в нём слышна едва уловимая усмешка.

— Adhbhar eile airson stad a chuir air an leifteanant (прим. лишний повод вывести из себя лейтенанта), — с удовольствием подливает масла в огонь МакТавиш.

Новак фыркает и не сдерживает тихий смешок. Даже в такой момент эти двое всё равно умудряются вытянуть её обратно в реальность.

Но улыбка быстро гаснет.

В следующую секунду лицо становится каменным, внимание собирается в точку.

Эмили осторожно двигается вдоль стены в сторону здания. Мозг автоматически воспроизводит карту камер, заученную за пару часов перелёта: слепые зоны, сектора движения, время разворота. Но она знает, что в момент слепой паники, когда надо будет думать о нескольких вещах одновременно, может что-то забыть. Но осознание, что голос Саймона в ухе поможет, успокаивает. Как всегда.

Девушка скользит вдоль стены, ступая так, чтобы подошвы не издавали ни звука, и замирает возле раздвижной двери, ведущей в сад. Она прижимается спиной к холодному бетону. Взгляд цепко сканирует пространство: тени, кусты, размытые силуэты листвы на фоне серо-голубого рассветного неба.

Эмили нервно облизывает пересохшие губы и тихо шепчет:

— Чисто?

— Да. Входи, — мгновенно отвечает Райли собранным голосом. — Слева диван. Вне поля камер. Спрячься за него.

Раздвижная дверь поддаётся почти беззвучно. Эмили тянет её медленно, контролируя каждое движение, чтобы не привлекать внимание шумом. Тонкий просвет — и она скользит внутрь.

Гостиная.

Просторная, холодная, с зеркальными поверхностями и запахом новизны. Движение камеры под потолком режет воздух едва слышным механическим гулом. Эмили опускается на корточки и ныряет за диван, мгновенно замирая.

Она закрывает глаза на долю секунды, в очередной раз вспоминает схему камер. В голове складывается детальный маршрут. Одна камера. Поворот. Лестница. Две точки укрытия.

Всё просто, да?

Осторожно выглядывает из-за дивана: метрах в десяти лестница на второй этаж, а над ней — чёрный глаз камеры, медленно поворачивающийся на сто восемьдесят градусов. Три секунды в мёртвой зоне. Три секунды, чтобы перебежать и укрыться за креслом. Ещё три — чтобы оказаться наверху.

Легко, Новак.

Камера начинает разворот.

— Сейчас, — помогает лейтенант.

Она срывается.

Бесшумный бросок вперёд, почти не касаясь пола. За кресло. Замирает, считает до трёх, ощущая, как мышцы ноют от напряжения. И снова — рывок. Пригибается, скользит вдоль стены и мгновенно взлетает по гладким ступеням. Дерево под ногами пружинит. Движения отдаются приятным огнём в икры.

Первый этап пройден.

Эмили осматривается и замирает.

В конце коридора мужчина с автоматом, вальяжно идущий в ту сторону, где стоит она.

Резкий вдох.

Она мгновенно опускается на корточки, прижимаясь спиной к твёрдому ограждению лестницы. Каменная поверхность будто впивается в лопатки.

Она ловит ритм своего дыхания, заставляет его выровняться. Один вдох. Выдох. Второй. Шаги приближаются.

Охранник проходит мимо, даже не повернув головы, слишком занятый телефоном в своей руке, из динамика которого льётся мелодия какого-то тупого видео из соцсетей.

Эмили следит за ним взглядом, пока тот не исчезает за углом. Только тогда выдыхает, позволяя сердцу хоть чуть-чуть успокоиться. Её мышцы дрожат, ладони мокрые.

Повезло.

Она осторожно выпрямляется, продолжая движение вдоль стены. Впереди лестница на третий этаж. Ближе, чем сержант ожидала. Уловив следующий разворот камеры, Новак с точностью до секунды взлетает вверх, ступень за ступенью. Тихо, как тень.

Сердце бьётся уже в горле. Адреналин бурлит в крови, будто огонь под кожей. От напряжения её кидает то в жар, то в холод — и, чёрт возьми, ей это нравится.

— Я на третьем, — говорит едва слышно, но знает: Райли и МакТавиш услышали каждую букву.

— Хорошо, кабинет... — начинает Саймон, но Эмили перебивает его уверенно, не давая договорить.

— Знаю.

Белая дверь впереди бросается в глаза.

Девушка замирает, прячась в тени, и отслеживает ритм вращения камеры. Всё тот же цикл. Всё те же три секунды в мёртвой зоне: одновременно долгие и стремительные. Сложнее, но выполнимо.

Как только камера начинает разворот, она срывается с места. Пружинит на полусогнутых ногах. Бежит бесшумно, будто скользит по воздуху неосязаемой тенью. Три секунды, и она уже у цели.

Рука тянется к ручке, холодный металл приятно бьёт в разгорячённую ладонь.

Ещё миг — и дверь за её спиной тихо захлопывается.

Облегчённый выдох. Воздух в груди срывается рывком, словно до этого она всё это время не дышала. Пот горячими дорожками скатывается по вискам, впитываясь в короткие пряди светлых волос, и она резко стирает капли рукавом, возвращая себе контроль.

Внутри кабинет кажется вылизанным до блеска: ровные линии мебели, запах лака и старого дерева, идиотская лампа на столе. Всё дышит выверенной стерильностью. Но за этим — ложь. Новак знает.

Эмили быстро двигается к массивному письменному столу, взгляд скользит по стене. На полках различные ордена, медали, блестящие пластинки с выгравированными именами и датами.

Символы чести и доблести, выставленные напоказ.

Она фыркает.

Сраный двуличный ублюдок.

Каждая награда — звонкая пощёчина. Она чувствует, как внутри поднимается горячая волна гнева. Липкая в каждую частичку тела, но при этом до странного отрезвляющая. Скоро всё закончится.

Кейт и Янг позаботятся.

Рюкзак оказывается в её руках.

Эмили быстро подходит к столу и наклоняется, вытягивая нижний ящик. Движения чёткие, почти машинальные. Бумаги, папки, файлы, всё, что попадается под руку, летит в основное отделение. Пальцы движутся с бешеной скоростью, но аккуратно — без единого лишнего звука.

Каждая секунда — лишний риск, который может закончиться чем? Ах да — пулей между глаз. Но каждое добавленное доказательство — капля в океане её удовлетворения.

Чем тяжелее становится рюкзак, тем сильнее расправляются её плечи.

Тем шире улыбка.

Внутри разгорается робкое чувство победы. Тихое, но прожигающее, как огонь под кожей. Она чувствует, что делает правильное. Что вот-вот уравняет счёт.

— Эм... проблема. — Голос Соупа звучит непривычно жёстко, без намёка на шутку. — Вижу Миллса через прицел. Двигается в твою сторону.

— Блять, — выдыхает Новак сквозь зубы, торопливо закрывая последний опустошённый ящик.

— Спрячься, — твёрдо говорит Гоуст.

В его голосе нет паники — только железо.

— Куда? — шепчет она, глотая воздух.

Взгляд мечется по комнате. Сердце колотится, как бешеное. Шаги приближаются. Размеренные, уверенные. Человек идёт по собственному дому, где всё под контролем. По крайней мере, он так думает.

Новак резко ныряет под массивный стол, втискивается в узкое пространство между опорами, прижимаясь всем телом к деревянной задней стенке.

Пальцы дрожат, но рука всё же находит пистолет на бедре. Металл холодный, обнадёживающий. Палец уже на предохранителе. Если что-то пойдёт совсем хуёво — она выстрелит. К чёрту приказы.

Дверь открывается с тихим скрипом.

Она видит, как полоска света из коридора падает на пол. Мужчина заходит внутрь, что-то напевая под нос. Простая, почти детская мелодия низким голосом. От этого становится ещё хреновей.

Новак замирает, сжимая зубы до скрипа. Каждое движение Миллса слышно отчётливо: шуршание ткани, лёгкий звон металла, когда он кладёт что-то на стол. Бумаги, часы, оружие — неважно. Главное, что он невероятно близко.

Он делает шаг вбок.

Ещё один.

И стул, который стоит прямо рядом с её поджатыми к груди ногами, тихо скрипит, когда он отодвигает его. Эмили чувствует, как в груди поднимается паника, будто волна закипающей от высокой температуры воды. Сядет — ей пиздец.

Она вжимает палец в курок пистолета с силой, готовая стрелять прямо через столешницу, если придётся.

И вдруг — звук.

Мелодия телефона.

Где-то из другого конца коридора.

Миллс останавливается. Бурчит что-то раздражённое себе под нос, и спустя пару секунд шаги удаляются. Дверь хлопает, оставляя за собой тишину.

Эмили остаётся неподвижной ещё мгновение, потом тяжело выдыхает, сдерживая дрожь. Глубокий вдох. Ещё один. И ещё, и ещё, и ещё.

Наконец, она осторожно выползает из-под стола, сердце всё ещё колотится в груди, как барабан. На секунду упирается руками в столешницу и закрывает глаза, заставляя себя собраться.

Выбираться тем же путём — невозможно. Он вернётся, и они неминуемо столкнутся по пути. И тогда всё пойдёт по накатанной.

— Что мне делать? — спрашивает Новак в гарнитуру.

— Окно. — Голос Райли в ухе звучит спокойно, будто он тут, рядом с ней.

Она поднимает взгляд. Приоткрытая фрамуга. Узкий просвет наружу.

— Ты прикалываешься? Я не...

Шаги за дверью. Снова.

Времени нет.

Эмили тихо матерится себе под нос и бросается к окну. Резко открывает створку и, не позволяя себе думать, вытаскивает тело наружу. Холод утреннего воздуха ударяет в лицо. Узкий каменный бортик кажется спасением и сраной ловушкой одновременно.

Бортик оказывается ещё уже, чем казалось изнутри.

В одной руке тяжёлый рюкзак, набитый доказательствами против Миллса, оттягивающий плечо, как камень. Другой рукой Эмили судорожно цепляется за раму, пытаясь вернуть окно в прежнее положение. Ногти настойчиво скользят по пластику.

Выходит не сразу.

Рама сопротивляется. Каждый рывок кажется слишком громким, слишком долгим, и ей кажется, что дверь в кабинет вот-вот откроется.

Но наконец, створка захлопывается, и Новак медленно отнимает руку. Маленькими, скованными шагами начинает двигаться вдоль стены.

В этот момент в кабинете снова открывается дверь.

Звук удара сердца глушит всё, потому что, блять... Она успела.

Эмили вжимается спиной в шершавую стену, чувствуя под пальцами холодную, мокрую фактуру. Держаться не за что. Влажные ладони соскальзывают, ищут опору на слишком гладкой поверхности. Кажется, что она держит равновесие чисто на воле. И ебучем упрямстве.

— Продолжай идти, — тихо подсказывает Джонни. — Обогнёшь угол, там крыша гаража. Спустишься.

— Легко тебе сказать, — шипит она, выговаривая каждую букву сквозь сжатые зубы. — Пиздец как узко.

— Вижу. Постарайся аккуратно. Другого выхода нет.

Эмили смотрит вниз.

Прыгать не вариант. Переломает ноги — как минимум. В худшем — больше не поднимется вообще.

Она в очередной раз хрипло матерится и начинает двигаться влево. Медленно. Миллиметр за миллиметром. Маленькими шагами. На цыпочках.

Бортик узкий. Рюкзак тяжестью тянет предплечье вниз, но пальцы упрямо сжимают лямку, не давая ему упасть. Тело дрожит от напряжения, как струна, натянутая до предела.

Половина пути позади.

Эмили движется вдоль стены, щурясь от бледного утреннего света, что мягко заливает фасад.

Она осторожно заглядывает в широкие оконные проёмы через плечо. Один, второй, третий. Выискивает тени охраны, движение, силуэт сраного Миллса. Но там пусто. Комнаты окутаны тусклым рассветом, в котором лениво кружится пыль.

Новак двигается дальше.

Когда дом заканчивается углом, она обходит его и наконец видит крышу злополучного гаража.

Облегчение вспыхивает внутри, разливаясь теплом по телу.

Эмили ускоряется, насколько позволяет узкий бортик.

Добравшись до крыши, она спрыгивает на неё ногами, чувствуя, как тяжесть рюкзака тянет вниз. Приземляется мягко, колени пружинят. Садится на край, на секунду закрывает глаза. Просто чтобы, блять, выдохнуть.

Рюкзак снова на плечах. Руки упираются в шершавую поверхность, тело напрягается, и она соскальзывает вниз на сырую от утренней росы землю.

Эмили оглядывается.

Дом теперь кажется чужим, почти безобидным после этого марш-броска. Она двигается вдоль стены, низко пригибаясь под окнами. Шагает осторожно, чтобы не выдать себя в тот момент, когда всё закончилось.

Когда, наконец, Новак находит злополучную трубу, сердце делает болезненный рывок в груди. От радости, от усталости, от того, что всё позади. Почти что.

— Залетаю в трубу, — тихо отчитывается она.

А затем ныряет внутрь, скользит по металлу вниз. Ползти теперь легче: труба идёт под наклон. Она уже чувствует тепло и свет, который ждёт впереди. И только запах сырости напоминает, что она всё ещё под землёй.

И вот оно.

Выход.

Эмили вытягивается наружу и впервые за всю операцию по-настоящему вдыхает полной грудью. Воздух приятно прохладный, пахнет мокрой травой. Небо окрашено в розово-серые тона, солнце медленно поднимается над горизонтом, когда серые тучи потихоньку рассеиваются.

Она поднимает взгляд.

Саймон.

И его рука, протянутая ей вниз, как якорь в бешеном море, где наконец есть за что зацепиться.

И Эмили цепляется.

***

Райли рывком поднимает Новак на ноги. Резко, уверенно, без сантиментов. Её вес для него лёгкий, почти невесомый. Он чувствует, как мышцы под одеждой дрожат, но ничего не говорит. Вместо этого сдёргивает с её плеч тяжёлый рюкзак и без слов передаёт Джонни.

Его не ебёт, сколько бумаг она достала.

Не ебёт, что там внутри.

Его волнует только то, насколько бледная у неё кожа и как пот блестит на висках крупными полупрозрачными бусинами.

— В порядке? — спрашивает хрипло, разрезая атмосферу вокруг, словно наждачкой.

Он чувствует, как внутри поднимается импульс. Ставший жёстким инстинктом. Проверить, есть ли кровь. Убедиться, что всё цело.

Схватить, прижать, убедиться.

Но Саймон сдерживается.

Кулаки сжимаются у бёдер, суставы белеют.

— Да, — отвечает она, поднимая на него усталые глаза.

Голос ровный, но дыхание выдаёт. Она стряхивает с лица прядь, прилипшую ко лбу, и натягивает кривую, упрямую улыбку.

— Рада свежему воздуху.

Райли кивает. Не доверяет себе, чтобы сказать что-то в ответ. Просто смотрит, как она делает этот хренов вдох. Глубокий, облегчённый.

И впервые с отлёта из Мексики позволяет выдохнуть и себе.

— Солидно, — выдыхает МакТавиш, бросая рюкзак себе на спину, заставляя лямки скрипеть от веса. — Много интересного?

— Не в курсе, — отзывается Эмили, коротко пожимая плечами. — Как-то не было времени смотреть, что я хватаю.

Она пытается держать лицо, но Райли видит всё.

Как чуть запаздывает реакция. Как дыхание сбивается не от бега, а от перенапряжения. Как пальцы время от времени непроизвольно дёргаются. Будто тело всё ещё ползёт по той чёртовой трубе.

Он молчит.

Просто смотрит на неё, на то, как она выпрямляется, на хрупкость, которую она отчаянно прячет под своей привычной бронёй.

Но Саймон всё видит.

В его взгляде нет жалости.

Только холодное, тихое понимание. Усталость, смешанная с чем-то похожим на беспокойство. Беспокойство за Эмили, в котором он признался сам себе уже очень давно.

— Пора уходить, — говорит он ровно, без эмоций.

Соуп согласно кивает, а Новак привычно жмётся к боку лейтенанта, когда усталость, наконец, крошит её трещинами.

Они уходят быстро.

Сначала по утоптанной дорожке. Потом через кустарник, где их ждёт надёжно спрятанная машина.

Воздух начинает прогреваться. Утро набирает обороты, солнце разрывает остатки серого неба. Всё вокруг пахнет влажной землёй и хвоей.

Пока они грузятся в тачку, Саймон смотрит на неё дольше, чем нужно.

Её взгляд устремлён куда-то в сторону, пока она смотрит, как мужчины грузят багажник. В глаза Новак возвращается привычная сталь, но под ней пустота, утомлённая и глухая.

Двигатель взрывается низким рыком.

Колёса взбивают пыль, смешанную с мокрой грязью.

Путь до военной базы. Самолёт.

Выматывающий перелёт.

Когда Мексика снова оказывается за окном — жаркая, шумная, с оранжевым небом и запахом пыли — Райли чувствует, как внутри что-то постепенно отпускает.

Если только совсем немного.

Сто сорок первые возвращаются на базу.

Шаги гулко разносятся по коридорам. Воздух внутри пахнет металлом, потом и кофе. До боли привычная смесь, которая намертво впиталась в их кожу.

Солдаты и техники мелькают мимо, кто-то кивает, кто-то бросает короткое «с возвращением», но команда идёт молча. У каждого в голове ещё гудит тот утренний адреналин, и только звук подошв по полу держит стабильный ритм.

Райли идёт чуть впереди. Взгляд вперёд, одна рука глубоко в кармане карго, вторая — по выработанной привычке — держит маленькую ладонь Эмили, которая идёт за ним с тем самым выражением лица, когда усталость и упёртость борются за место.

МакТавиш сзади тащит рюкзак, небрежно перекинув его через плечо.

Коридор выводит их к брифинговой. Дверь открывается с привычным щелчком, и их встречает ровный, сухой свет белых ламп.

Внутри — тишина, нарушаемая только лёгким гулом мониторов. На экране — как всегда безупречно собранная Кейт.

Её лицо — чистая концентрация. Взгляд будто рентгеном проходит по каждому из них, пока команда рассаживается.

— Как прошло? — спрашивает она, не дожидаясь, пока кто-то опустится в кресло.

Джонни с глухим стуком ставит рюкзак на стол, распахивает молнию и просто выворачивает всё содержимое наружу.

Бумаги, папки, пластиковые файлы: всё разлетается по поверхности приличной горкой.

— Ублюдку пиздец, — говорит он уверенно, без тени сомнения, и откидывается на спинку стула, скрещивая руки на груди. — Но... ты бы чувствовала, как воняет, Эм. Невероятный запах, смесь...

Он не успевает закончить.

Хлопок.

Резкий, звонкий.

Новак, сидящая между ним и Райли, с невероятной точностью попадает ему по затылку.

— Ай. — Соуп рефлекторно наклоняется вперёд, потирая голову. — За что?

— За твой длинный язык, — спокойно бросает Эмили, даже не глядя на него.

Райли молча наблюдает за ними, скрывая за балаклавой, как уголки его рта дёргаются в полуулыбке.

Его взгляд скользит между ними. Усталый, но с тем самым оттенком, который можно принять за удовлетворение.

Команда жива.

Спорит, ругается.

И это нормально.

Рука Саймона ложится Эмили на плечо. Тяжело, уверенно, с той привычной силой, что не требует слов. Он притягивает её чуть ближе, пока его взгляд остаётся прикован к экрану, где за ними всё ещё наблюдает Кейт.

— Остальные? — коротко спрашивает лейтенант.

— Возвращаются назад, — отвечает Кейт.

— Нашли что-то ценное? — вклинивается МакТавиш, всё ещё драматично потирая затылок, будто по-прежнему чувствует удар Новак.

Райли знает ответ ещё до того, как Ласвелл открывает рот.

Видит по её лицу.

Как дрожит уголок её губ. Не в улыбке, а, скорее, в удовлетворении. Как мелькает знакомый блеск в глазах. Холодный, острый. Будто она получила то, что так долго искала.

Он не знает, что именно нашли Газ, Прайс и Алехандро в Пентагоне.

Но по выражению Кейт всё понятно.

Последний гвоздь в гроб ублюдка скоро будет забит в дерево.

— Да, — подтверждает его мысли Ласвелл. — Много. Гоуст?

Райли поднимает взгляд. Смотрит прямо в экран, не мигая, будто пытается прочитать между строк то, что она не произносит вслух.

— Отсканируй документы, которые вы нашли, и скинь мне, — продолжает Кейт ровно. — И мне нужен отчёт о вашей миссии для Янга. Сможешь сегодня?

Он коротко кивает.

Никаких слов. Просто сухое согласие.

— Отлично. — Довольно кивает Ласвелл. — Тогда свободны. Отдыхайте. И отличная работа.

Экран гаснет, оставляя за собой короткий всполох синего света, который ещё мгновение отражается на их лицах. Комната будто выдыхает вместе с ними.

Сто сорок первые поднимаются со своих мест почти синхронно.

Движения медленные, уставшие, будто каждый ещё не до конца вернулся с операции.

МакТавиш закидывает бумаги обратно в рюкзак и швыряет его себе на плечо, бросая короткий взгляд на Эмили. Она поднимается следом, пальцы почти незаметно поправляют ремень на кобуре, которая до сих пор плотно обвивает бедро, будто нужно чем-то занять руки.

Райли идёт последним.

Шаги гулко звучат в коридоре, и этот гул словно тянет за собой остатки напряжения.

Они доходят до развилки: в одну сторону — жилые комнаты, в другую — его кабинет. Райли тормозит у двери, оборачивается. Взгляд сначала падает на Эмили, потом на Джонни.

— Приму душ, — первой нарушает тишину Эмили. — А потом зайду в медблок. Я так и не сделала осмотр. Прайс уже успел недовольно высказаться по этому поводу на прошлой неделе.

Соуп усмехается, качая головой.

— Лекция на час?

Эмили фыркает, уголки губ приподнимаются. Почти незаметно, но достаточно, чтобы в воздухе вокруг них стало чуть легче.

— Угрожал рапортом, — добавляет она, бросая взгляд через плечо.

Саймон тихо смеётся, коротко и сухо. Негромко. Просто выдыхает с лёгкой усмешкой, облокачиваясь плечом на дверной проём.

Типично.

Дисциплина Прайса против похуизма Эмили.

— Захвати меня с собой, как пойдёшь, — вмешивается Соуп, глядя на неё снизу вверх с невинным выражением лица.

Эмили приподнимает бровь.

— Зачем?

Потом в зелёных глазах вспыхивает понимание.

— Серьёзно? Опять?

Райли не спрашивает. Он уже понял.

Новая медсестра.

Та самая, с которой Эмили быстро нашла общий язык за пару походов в медблок, чтобы в очередной раз обработать раны после дробильной миссии.

И та самая, которая очень нравится Джонни.

— Что? Просто хочу поддержать моральный дух медперсонала, — тянет МакТавиш, не теряя фирменной ухмылки.

Эмили устало закатывает глаза, скрещивая руки на груди и утыкается спиной в бок лейтенанта.

— Позови её уже куда-нибудь на свидание, вместо того чтобы вести себя как придурок и пялиться на неё со слюной, капающей изо рта.

— Ты же повелась на это, — мгновенно парирует Джонни с хитрой улыбкой, кивая на Гоуста.

Эмили замирает, медленно поворачивает к нему голову.

— Это другое! — возмущается она, но в голосе не злость, а раздражённое бессилие.

— Неужели? — хмыкает МакТавиш. — Может, мне тоже удастся её завалить в кровать и...

— Джонни. Замолчи. — Голос Райли звучит низко, глухо. — Не хочу слышать.

Без повышения тона.

Без угрозы.

Но с таким холодом, что он чувствует, как по телу Новак пробегает лёгкая дрожь.

— Но я же вас слышу по ночам, — произносит он, растягивая слова. — А иногда и днём. А иногда и по несколько раз.

Райли не двигается.

Одного взгляда достаточно.

Прямого.

Как дуло пистолета прямо в настырный шотландский лоб.

— МакТавиш, — произносит он почти рыком, предупреждая.

Соуп поднимает руки, словно сдаётся, и пятится назад, сохраняя ухмылку на лице.

— Ладно, ладно, всё, понял, — бурчит он и впихивает рюкзак Гоусту в руку, тут же разворачиваясь.

Сержант быстро ретируется в сторону жилых комнат.

Райли взглядом провожает Джонни до самого поворота, пока тот не исчезает из виду. Шум шагов глохнет где-то в глубине коридора, оставляя за собой нужную тишину.

Он опускает взгляд вниз на Эмили.

Девушка, будто проснувшись из оцепенения, тут же отлипает от его бока и разворачивается к нему лицом.

Лоб утыкается в его грудь, и Райли чувствует, как она глубоко выдыхает. Горячо, неровно. Пальцы находят край его футболки и цепляются за ткань по бокам, в тех местах, где нет жилета. Захват крепкий, как будто это касание — единственное, что сейчас удерживает её на плаву.

Райли медленно поднимает руку и кладёт ладонь ей на затылок. Пальцы проходят по спутанным прядям волос. На секунду замирают там в неровном ритме в попытке распутать упрямые узелки.

Она не поднимает головы, не говорит ни слова.

И ему этого достаточно.

Её всегда достаточно, даже если он никогда не скажет этого вслух.

Новак отстраняется первой. Движение короткое, осторожное, будто ей приходится заставлять себя отпустить.

На губах появляется лёгкая, усталая улыбка. С тем тягучим теплом, которое заготовлено только для него.

— Пойду, — тихо произносит она.

Пальцы всё ещё задерживаются на его груди, потом скользят выше мучительно медленно. Задерживаются на его шее, у края балаклавы. Новак осторожно цепляет ткань, тянет выше, открывая часть лица.

Всего чуть-чуть.

Достаточно, чтобы губы нашли его.

Короткий, невесомый поцелуй.

Всего на грёбанную секунду. И этого достаточно, потому что внутри у Райли всё сжалось сраными тисками, которые невозможно контролировать.

Чёрт.

Она отступает на полшага, взгляд скользит вверх, к его карим глазам.

— Ложись без меня, — произносит он хрипло, почти шёпотом. — Я в офисе надолго.

Эмили кивает, уголки губ снова чуть поднимаются.

— Есть, сэр, — отвечает она таким же шёпотом и делает ещё один шаг назад.

Она разворачивается и уходит по коридору, не оглядываясь.

Райли смотрит ей вслед до самого поворота. Затем поднимает руку и проводит по лицу, возвращая на место балаклаву.

Райли заходит в свой кабинет и, как всегда, первым делом закрывает за собой дверь. Щелчок замка звонко отрезает от всего остального мира.

Помещение встречает его привычной тишиной. Тусклая лампа над столом, стопки бумаг и запах сигарет, впитавшийся в стены.

Он бросает перчатки на край стола, опускается в кресло и запускает сканер. Машина оживает тихим гулом, и Райли начинает методично прогонять документы один за другим. Папки, подписи, отчёты.

Всё, что будет интересно Кейт и Янгу.

Всё, что поможет уничтожить ублюдка.

Когда всё готово, Саймон открывает чистый файл отчёта.

Пальцы стучат по клавишам, ровно и монотонно, пока слова сами не начинают складываться в нужные фразы.

Отчёт для Янга. Формальности, выводы, даты, подписи. Всё, как всегда.

Он не считает время, но лампа уже даёт тусклый свет, а за окном — полнейшая темнота. Никаких звуков базы.

Только редкие шаги вдалеке и мерное урчание техники.

Райли откидывается на спинку кресла, устало массирует переносицу, когда заканчивает писать последнюю строку и отправляет готовый файл Янгу. Стрелки настенных часов, которые в тишине офиса звучат как сраные выстрелы в его голове, переваливают за полночь.

Райли приводит ладонью по лицу, будто это может стряхнуть напряжение и вернуть чистый разум. Он встаёт, выключает лампу.

Комната погружается в полумрак.

Он выходит из кабинета, тихо закрывает дверь.

Коридор спит.

И вместе с ним — вся база.