Черный Легион

В нем пылала жизнь. Она горела в его жилах. Его окружал ореол ощущения праведности своего дела, купавший его в короне света веры, которая имела совершенно не религиозную природу, но тем не менее оставалась верой. Я посмотрел на него сквозь ряды его хускарлов - воинов, которых, как мы узнали в последующих войнах, именовали Братьями Меча - и понял, как вышло так, что по прошествии такого времени Сигизмунд все еще был жив. Он пережил тысячу лет потому, что отказался умирать. Он слишком сильно нас ненавидел, чтобы уснуть в могиле, не исполнив свой долг.
Сигизмунд наблюдал за нами посреди царившего в зале сюрреалистичного спокойствия. Его доспех и табард были покрыты пятнами крови - почетными наградами, которые он добыл с тел воинов Черного Легиона, разбросанных по всему залу из белого мрамора и черного железа. Он не сидел без дела, пока защищали его корабль. Похоже было, что он избрал эти почитаемые покои местом для своего последнего боя.
- Итак, вы вернулись, - обратился он ко всем нам. В его голосе слышался возраст, но не было надлома. - Я никогда не сомневался, что это произойдет.
Его Братья Меча были потрепаны, окровавлены и вымотаны. Противостоявшие им наши воины выглядели точно так же. Несколько из них до сих пор не могли перевести дух и истекали кровью, их генетически сконструированные органы рубцевали раны прямо на ходу.
Абаддон был перемазан кровью. Вокруг него кружили незримые и безмолвные души тех, с кем он расправился, чтобы добраться до этого зала - дымная аура горя, которая рассеивалась по мере того, как варп утягивал их в небытие своей пасти.
Сигизмунд встал. Он держал в руках являвшийся символом его власти меч, который известен в Империуме как Меч Верховных Маршалов. Черный Меч, бывший его любимым оружием на протяжении сотен лет, висел в ножнах на бедре. Меня поразило, как прямо он держит спину и какая мощь видна в его осанке, хотя десятки моих мертвых братьев на полу уже должны были бы лишить меня иллюзий насчет того, что с возрастом Сигизмунд ослаб. Он проложил себе дорогу сквозь нескольких из Вопящего Маскарада, однако, глядя глазами Амураэля, я не увидел среди убитых ни Телемахона, ни Заиду.
Абаддон сделал шаг ему навстречу и жестом велел нам опустить оружие. Сигизмунд подал такой же знак своим людям. Обоим командирам тут же повиновались, безумное затишье продолжалось, хотя «Вечный крестоносец» содрогался и горел вокруг нас. Я заметил, что оккулус настроен на наблюдение за «Мстительным духом». Наш флагман кружил в пустоте, из его ран изливались потоки огня и льда, а пушки исторгали в пустоту беззвучные вопли. Он вел бой с несколькими менее крупными звездолетами, поочередно разворачиваясь к каждому из них и методично кромсая их залпами лэнсов, которые сверкали в космосе, словно дуговые вспышки солнца Терры.
Я ощутил дрожь дезориентации, поскольку видел горящий корабль, где на троне Абаддона восседало мое тело, и он находился так далеко от места, где я смотрел глазами Амураэля. Это чувство неувязки быстро прошло. Умение приспосабливаться к подобным видам чувственного восприятия было одним из основных аспектов тизкаснкой медитации. Этой технике меня обучили еще до моего восьмого дня рождения.
Абаддон обратился к приближающемуся рыцарю:
- Я вижу, время сделало твой доспех черным, как и наши.
Сигизмунд остановился на дистанции вытянутого меча, однако никто из них не поднял оружия.
- Я искал тебя, - сказал он моему повелителю. - Пока Терра горела в огне ереси твоего отца, я охотился за тобой, денно и нощно. Мне всегда преграждали путь нижестоящие. Они постоянно умирали, чтобы ты мог жить. Но я никогда не прекращал искать тебя, Эзекиль. Ни разу за все эти долгие годы.
Ярость Абаддона, всегда являвшаяся его величайшим оружием и серьезнейшим изъяном, покинула его. Я глядел на него глазами Амураэля, и он выглядел измученным.
- Не заставляй меня делать этого, - произнес Абаддон. - Не заставляй убивать тебя.
Его порыв был настолько силен, что он даже отбросил меч. Лязгнуло железо.
- Сигизмунд, ты же не мог прожить все эти сотни лет и совсем не видеть истины. Империум наш. Мы сражались за него. Мы строили его кровью, потом и гневом. Мы ковали его из миров, которые мы захватывали. Империя выстроена на фундаменте из костей наших братьев.
Старый рыцарь бесстрастно глядел на него.
- Вы утратили право говорить от лица Империума, когда повергли его на колени. Если бы вы любили его так пылко, как ты утверждаешь, Эзекиль, то не толкнули бы его на грань разрушения.
Мой повелитель затмевал собой Сигизмунда, намного превосходя его ростом в своем терминаторском доспехе. Он указал на воинов в зале, обведя их всех одним движением Когтя. Они сражались на разных сторонах, однако все носили черное.
- Мы - ангелы Императора. - Меня ужаснуло, что в голосе Абаддона слышалась мрачная сердечность. Сейчас, когда гнев требовался ему сильнее, чем когда-либо еще, он пытался вразумить единственного космодесантника, которого невозможно было вразумить. - Мы восстали не из мелочной озлобленности, Сигизмунд. Мы восстали потому, что наш повелитель и господин вел с нами нечестную игру. Мы были полезным орудием, чтобы приструнить Галактику, но он бы вычистил нас из Империума так же, как до нас вычистил Громовой Легион, стере всех нас из истории, словно нечистоты со своих золотых сапог.
Сигизмунд был похож на статую, лик которой высечен из цветного мрамора.
- Уверен, некоторые из вас убеждены, будто сбились с пути во имя чистых и достойных идеалов. У вас было много веков в вашем узилище, чтобы повторять самим себе эти утверждения. Но это ничего не меняет.
Мне случалось видеть, как Абаддон усмирял толпы и вселял страх в целые народы свирепостью своих слов, а также как он брал верх над некоторыми из наших злейших врагов при помощи своей пламенной харизмы, однако мне кажется, что в тот момент, когда он встал перед Сигизмундом и сошелся лицом к лицу с воплощением империи, которую мы выжгли и которую были вынуждены покинуть, он пережил редкий миг внутренней борьбы.
Сигизмунд был человеком, для которого долг и закон неотделимы от жизни и дыхания. Его совершенно не заботило, насколько мы правы. Он не назвал нас гордецами. Даже не сказал, что мы неправы, поскольку ему не было никакого дела до причин и оснований содеянного нами.
Мы были предателями. Мы нарушили свои обеты. Мы восстали против Императора. Этого было достаточно.
Он не мог - или не хотел - понять, что мы восстали против Императора ради Империума. И все же признаюсь, при виде того, как он стоял там, древний и царственный в своей абсолютной уверенности, я испытал то же сомнение, которое ощущал в Абаддоне.
Это чувство, отчетливое и холодное, длилось всего мгновение, не более. Возможно, его мимолетность была обусловлена тем, что я отвернулся от Императора не ради Империума и не ради какой-то выспренной истины. Я, равно как и мой Легион, восстал, чтобы остаться в живых. Нас предали, так что мы обрекли себя на проклятие просто ради того, чтобы продолжать дышать. Причин восстать было столько же, сколько самих восставших.
Сохраняя неподвижность, Сигизмунд заговорил с бесконечно терпеливой интонацией:
- Эзекиль, ты все говоришь и говоришь. Неужели по мне кажется, будто я слушаю?
Я увидел, как изменилось выражение лица Абаддона, когда он отринул надежду на то, что Сигизмунд поймет наш путь. Также я заметил, как он скривился, упрекая себя в том, что посмел надеяться, будто Сигизмунд окажется в силах понять, почему мы отвернулись от Трона.
- Без жалости, без сожалений, без страха, - улыбнувшись, произнес Абаддон. - Блажен ум, что слишком мал для сомнений.
Ответа он дожидаться не стал. Он протянул руку, требуя меч. Вперед вышел Заиду, который подобрал оружие, вложил его в руку Абаддону, а затем попятился назад.
Сигизмунд повторил этот жест в обратном порядке, передав Меч Верховных Маршалов одному из своих хускарлов, который отодвинулся, почтительно держа реликвию. Взамен Сигизмунд обнажил Черный Меч и поднял его, салютуя Абаддону все с тем же холодным формализмом, какой он постоянно демонстрировал до этого.
Абаддон вскинул клинок, и Амураэль дернулся - не по собственному желанию, а из-за напряжения моей воли. Внутри меня быстро пронесся инстинктивный порыв. Мне так яростно хотелось увидеть бой, что приходилось сдерживаться, чтобы не захватить контроль над телом брата и не сделать шаг вперед за него.
Длинный клинок Сигизмунда давал ему преимущество в длине выпада. Аббадон в своем терминаторском доспехе обладал преимуществом в силе. Моему повелителю предстояло сражаться, имея на уравновешивающей руке массивную помеху в виде Когтя, однако это же давало ему сокрушительное оружие, представься в поединке шанс им воспользоваться. Сигизмунд в изукрашенном силовом доспехе должен был быть быстрее, но никто не мог знать, насколько его замедлил возраст.
И все же воины, собравшиеся с обеих сторон в разрушенном зале, хранили благоговейное молчание. Похоже, людям-рабам сюда не было хода - по крайней мере, на мозаичном полу не лежали их трупы - вследствие чего я подумал, что это какое-то рыцарское святилище для ритуалов Черных Храмовников. Девять Братьев Меча Сигизмунда стояли против почти сорока наших воинов. Точное количество я определить не мог, не вынуждая Амураэля повернуть голову.
Клинки Абаддона и Сигизмунда встретились в первый раз, столкнувшись вскользь и осыпав обоих воинов искрами. Мне пришло в голову, что это могло бы стать для обеих сторон сигналом к атаке, чтобы мы вырезали элиту Сигизмунда, пока наши повелители ведут бой, однако подобного порыва не произошло.
Я почувствовал, как в кровеносной системе Амураэля едко брызжут адреналиновые наркотики, впрыснутые доспехом в ответ на его жажду битвы. Он вздрагивал и подергивался при сокрушительных ударах клинков военачальников, и он был не единственным, кто со свирепой сосредоточенностью следил за схваткой, вне всякого сомнения, представляя себе, будто это он, а не Абаддон орудует клинком.
Сшибающиеся клинки принесли в этом суровое мрачное место сияние грозы. Молнии расходились по стенам из растрескавшегося мрамора и озаряли витражные окна, обдавая холодные лица изваяний героев Черных Храмовников вспышками еще более холодного света. Каменные знаменитости оставались зрителями. Они выглядели лишь немного более стоически, чем наблюдавшие воины из обеих облаченных в черное армий.
В годы, последовавшие за этой дуэлью, те из нас, кому повезло ее лицезреть, описывали ее ход как банальностями, так и сложными терминами. Одно из любимых заявлений Заиду состояло в том, что Абаддон все время опережал Сигизмунда - что наш повелитель постоянно смеялся, играя с древним Черным Храмовником, прежде чем нанес смертельный удар. Именно эту историю пересказывают различные группировки Вопящего Маскарада, а Телемахон никогда против нее не возражал.
Амураэль однажды описал ее предпочитаемыми мною словами, сказав, что Сигизмунд был льдом и точностью, а Абаддон - пылом и пламенем. Это созвучно с тем, что я видел глазами самого Амураэля.
Сигизмунд знал, что умрет. Даже если бы он победил Абаддона, его и его воинов превосходили числом в четыре раза. Его корабль еще кружил в пустоте, продолжая гореть изнутри по мере того, как наши абордажные команды расходились по его жилам, словно яд по кровеносной системе, но если еще и было неясно, кто выиграет битву за «Вечный крестоносец», то финал игры в этом зале подобной загадкой не являлся. Даже убереги Сигизмунда судьба или чудо веры, от ярости сорока болтеров и клинков ему было не уйти.
А еще все-таки проявлялся возраст Сигизмунда. Из-за этого он, лучший дуэлянт из тех, кто когда-либо носил керамит, замедлил темп так, что не опережал Абаддона в его громадной терминаторской броне. У него не было той повышенной силы, которой обладал Эзекиль в этом огромном доспехе, а возраст и усталость лишали его еще большего. Он уже был покрыт кровью моих убитых братьев - сегодня это была у него далеко не первая битва. Его старые сердца работают с натугой? Подведут ли они его сейчас, разорвутся ли в его гордой груди? Такой конец предначертан судьбой величайшему из легендарных космодесантников?
Признаки старости Сигизмунда невольно показались мне трагичными - за что впоследствии Эзекиль надо мной смеялся, называя это симптомом моей «сентиментальной тизканской натуры». Он заметил, что мне следовало бы обратить большее внимание на тот факт, что Черный Рыцарь, находясь в возрасте тысячи настоящих лет, все еще не отставал практически ни от кого из воинов Девяти Легионов и не уступал им на клинках. Годы замедлили Сигизмунда, но все, что им оказалось под силу - замедлить его до уровня остальных из нас.
Разумеется, я обратил на это внимание. Вопрос об исходе поединка не стоял, однако это не значило, что от моих глаз укрылось совершенное мастерство Сигизмунда. Прежде мне никогда не доводилось видеть его в бою. Мне было сомнительно, что даже тогда сразиться с ним и выжить смог бы кто-то, кроме лучших представителей элиты Девяти Легионов, а находясь на пике формы, он бы поспорил с любым дышащим существом.
(Искандар.)
Мастерство, с которым Сигизмунд владел мечом, лучше всего характеризовала его манера двигаться. Чтобы выжить, дуэлянты парируют и отводят удары, если обладают соответствующим умением, а если его у них нет - или же они просто полагаются на силу, чтобы выиграть бой - то в схватке они атакуют при помощи более длинного двуручного меча, уповая на то, что его вес и мощь одолеют защиту врага. Сигизмунд не делал ни того, ни другого. Я ни разу не увидел, чтобы он просто парировал, поскольку при каждом его движении оборона плавно переходила в нападение. Каким-то образом он отводил удары Абаддона, завершая собственные атаки.
Даже Телемахон, который, возможно, является самым одаренным мастером клинка из виденных мною, парировал бы выпады оппонента. Он это делает с непринужденностью, которая граничит с небрежностью - подобное буквально ниже него, так что он действует инстинктивно - однако все-таки делает. Сигизмунд же атаковал, атаковал и атаковал, но при этом как-то отводил каждый удар. За каждым его движением прослеживалась кипящая агрессия.
(Искандар.)
И все же с каждой минутой Сигизмунд уставал все больше. Воздух с хрипом проходил сквозь его стиснутые зубы. Абаддон ревел, брызгал слюной и наносил ему страшные размашистые удары клинком и Когтем, не уставая и не сбавляя темпа. Сигизмунд, напротив, двигался все экономнее. Он...
(Искандар.)
... уставал под напором ярости Абаддона. При свете разлетающихся искр от терзаемых силовых полей теперь было видно, что на его суровых чертах застыла гримаса напряжения. В столь многих битвах - неважно, ведут ли их два человека или две армии - возникает момент, когда равновесие неотвратимо смещается в одну из сторон: когда начинает прогибаться одна из стен щитов; когда начинается падение одной из территорий: когда у одного из боевых кораблей отключаются щиты или отказывают двигатели; когда один из бойцов в спешке совершает ошибку или начинает слабеть.
Я увидел, как это случилось в том поединке. Увидел, как Сигизмунд отступил на шаг назад - всего на один шаг, но этот шаг стал первым в дальнейшем ходе схватки. На озаряемом молниями лице Абаддона появилось жестокое и уверенное выражение злого веселья, и...
Искандар!
Я открыл глаза. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы отделить свои чувства от чувств Амураэля, настолько силен был соблазн нырнуть обратно в его разум и проследить за поединком двух военачальников.
- Искандар! - вновь позвала меня Ультио. Она вела бой, рассчитывая векторы атаки и вздрагивая от психостигматической боли при попаданиях по незащищенному корпусу «Мстительного духа». Из носа и ушей у нее струилась кровь, растекавшаяся по амниотической жидкости. Кровоподтеки, расцветившие ее тело в начале сражения, набухли и лопнули, покрыв кожу свежими ранами. Судя по виду, ее левая рука была сломана в запястье, и она баюкала конечность, прижимая ее к груди. Один из глаз заплыл. Что хуже всего, ее тело частично лишилось кожи, и кое-где остались одни оголенные мускулы. Война кромсала ее на куски. Если раны отражали урон, полученный «Мстительным духом», Абаддона ждало возвращение на полумертвый флагман.
Меня захлестнуло братское чувство: потребность вытащить ее из боя, защитить. Его интенсивность ошеломила меня, ведь... Впрочем, мы давно оставили подобные глупости позади. Она куда дольше была машинным духом на боевых кораблях Легиона, а не моей смертной сестрой, к тому же Анамнезис всегда утверждала, что ничего не помнит о своем человеческом происхождении.
Весь мостик был залит красным светом аварийных ламп и заполнен орущими членами экипажа, однако я все же услышал шепот, синтезированный ее горгульями.
- Что-то не так, - хором произнесли они. - Разве ты не чувствуешь?
Оккулус показывал, как звездолеты движутся, горят, распадаются на части... Я не видел ничего неправильного, ничего настолько серьезного, что вдруг потребовало бы моего внимания. Я отвернулся от экрана к мешанине на гололите, который пытался отслеживать и отображать все корабли, ведущие бой в каждой из сфер контакта. Там тоже не было никаких ответов, кроме того, что мы побеждали. Медленно, уверенно побеждали. Скоро Черные Храмовники должны были отступить назад ради Империума и предупреждения, которое им понадобится донести. В их блокаде уже было прорвано несколько объемных дыр, через которые мы могли бы прорваться, но наших капитанов с одной стороны одолевало стремление попировать братьями-лоялистами, а с другой - нежелание рисковать поворачиваться к ним спиной.
Я успокоил свое дыхание, позволив улетучиться адреналину от поединка Абаддона. Я действительно что-то чувствовал. Присутствие. Возмущение. Если вам случалось гулять в глуши и слышать, как ветер доносит далекий рев или вой местных хищников, если у вас покалывало кожу при слишком человеческой реакции инстинктивной настороженности, тогда вам знакомо то чувство, о котором я говорю.
Я подался вперед на троне Абаддона.
- Ультио, запускай секторные ауспики и прочеши субквадранты с пятьдесят пятого по пятьдесят девятый.
- Это позади нас.
- Я в курсе.
- Настройка просвечивания, - отозвалась она, все еще сосредотачиваясь на нескольких вещах одновременно. - Развертка. Развертка. Разве... в указанных квадрантах я вижу мертвое пространство. Ничего, кроме пустоты.
- Фокусировка узкого луча на субквадарант пятьдесят шесть, - распорядился я. Это было далеко позади нас. Ровно позади. Именно оттуда мы прибыли, в этом самом субквадранте мы вырвались из бури Ока. Там оставалось несколько наших грузовых челноков и пехотных транспортов, которые мы удерживали вдали от перестрелки. На оккулусе они выглядели просто крапинками, даже на полной скорости до них было несколько минут хода.
Ультио извергла свою бессловесную злобу на очередной оказавшийся рядом корабль, хлестнув по нему из орудий правого борта, и медленно повела «Мстительный дух» прочь от него. Я заметил, как на ее лице на миг мелькнуло выражение рассеянности, и ее команда запустила ауспик-сканирование узким лучом по затребованным мной координатам. Ведя бой, она уже не могла справляться с системами корабля в одиночку.
Одна из зверолюдей Тзаангора закаркала на меня на своем хрипящем наречии. Она еще не успела прекратить издавать сипение, заменявшее ее народу язык, а я уже прочел смысл в ее разуме.
Из бури, - говорила она. Они идут из бури.
В тот миг я проклял Изменчивого Бога, что было наибольшей близостью к молитве Тзинчу за всю мою жизнь.
Глядя, как на оккулусе множатся крапинки, появляющиеся из-за границы шторма, я произнес одно-единственное слово, чувствуя на зубах его мерзкий вкус:
- Даравек.
Он проследовал за нами. Я не знал, каким образом, не говоря уж о том, как он развил столь приличную скорость и насколько при этом пострадал его флот, но он был здесь, был позади нас, а наш флот уже полностью участвовал в прорыве блокады Черных Храмовников.
Если бы Даравек атаковал в этот момент, он мог - смог бы - прикончить нас. Мы бы никогда не оправились от такого разгрома между опускающимся молотом и несокрушенной наковальней, а он, истребив нас, покончил бы с оставшимися Черными Храмовниками и спокойно двинулся в имперское пространство, украв нашу славу.
Убей он нас здесь и сейчас, увенчав этим память о наших неудачах, единственным нашим достижением стало бы то, что мы вымостили ему путь.
- Ультио, - позвал я, - мы...
Корабль вздыбился вокруг нас. Скрежещущий удар обрушился с такой силой, что бесчисленное множество критически важных систем осталось без питания. Лампы погасли. Гравитация отключилась вместе с ними, а затем вернулась в десятикратном объеме и не в том направлении, более не удерживая нас на палубе, а швыряя назад. В сумраке засвистели тела, которые било друг о друга, круша кости, и размазывало по стенам и потолку мостика.
В темноте закричала Ультио. Я не хочу сказать, что она вопила от ярости или что-то восклицала. Она кричала. Это было само воплощенное страдание, и даже безжизненные горгульи, передававшие ее голос, не могли убрать боль из этого звука.
Я не знал, что по нам ударило. С оставленных без присмотра консолей гремели отчеты о повреждениях. Я был уверен, что корабль обесточен, и избавился от этого заблуждения лишь ощутив, как внутри меня резонирует гул мощной полной тяги.
Нас никто не протаранил. По нам не попали из нова-пушки. Ультио дала ускорение на полной мощности без защитных механизмов и предупреждений о готовности, направив на двигатели весь выход энергии реакторного сектора «Мстительного духа».
Я извернулся во мраке, продираясь через гравитацию в сорок раз сильнее терранской и слыша, как трещат кости раздавливаемого ее напором экипажа. Мягкие ткани у меня в ушах сминались, крепко сжимаемые незримой хваткой. Я чувствовал, как в глазных яблоках как будто рвутся струны арфы, каждый разрыв кровеносного сосуда казался уколом кинжала. Меня окружал смрад крови тех, кто находился неподалеку. Некоторые кричали, истекая ею, другие же впали в забытье. Вонь их страданий образовывала миазмы, покров которых ложился на мою кожу. Такие же сцены гибели разыгрывались по всему кораблю.
Перестань! - передал я Ультио. Ты убиваешь свой экипаж!
Я почувствовал, что она тянется мне навстречу, чтобы соприкоснуться разумами. Она так делала очень редко: психическая компонента Анамнезис играла ключевую роль в ее функционировании, особенно в управлении киборгами и боевыми роботами Синтагмы, однако она всегда избегала подпускать меня слишком близко к своим мыслям. Сейчас наша связь тонула в ядовитом потоке бурлящей всеподавляющей паники.
Эзекиль ранен я должна добраться к нему мы должны я должна он наш господин он не может умереть мы должны добраться до «Вечного крестоносца» мы должны...
Но она ошибалась. Должна была ошибаться. Абаддона не могли ранить. И я намеревался доказать, что она неправа, как только спасу экипаж корабля от раздавливания насмерть в кромешной тьме. Сенсоры доспеха фиксировали, что гравитация продолжает повышаться, и теперь ее силы хватит, чтобы полопались внутренние органы. В своем горестном исступлении она бы убила нас всех.
Замедли. Корабль.
Но Эзекилю больно он...
ТЫ НАС УБИВАЕШЬ, ИТЗАРА. ТЫ УБЬЕШЬ ВСЕХ НА БОРТУ.
Я... Я...
Она сникла. Корабль запустил тормозные двигатели и перенаправил энергию с реакторов, и постепенно, вдох за вдохом, сила гравитации снизилась. Снова включилось аварийное освещение, явившее мне мир багровых силуэтов и алых теней - художественное изображение склепа.
- Я не Итзара, - прошептала она через своих горгулий. - Я Ультио, Анамнезис.
Я оставил эту реплику без ответа, оценивая обстановку. Тела, которые, как я опасался, были трупами, начинали шевелиться. Скорее всего, потери экипажа окажутся существенны, однако «Мстительный дух» вмещал население небольшого города. Я отвел Ультио от края, прежде чем она успела причинить слишком большой ущерб.
Ну, или я на это надеялся.
На оккулусе из хаоса помех снова возникла группа боевых кораблей, которую мы оставили позади и которой теперь оставалось лишь понемногу догонять. Я дотащился до трона Абаддона и ввел код, чтобы еще раз перенастроить оккулус. Тот мигнул, переключаясь на выбранные координаты, и показал, как из-за края шторма изливается армада звездолетов Девяти Легионов. Я узнавал не только отдельные типы кораблей, но и сами корабли - я путешествовал вместе с ними или сражался против них за годы, проведенные в Империи Ока.
Сомнений более не оставалось: Владыка Воинств проследовал за нами.
- Эзекиль, - потерянным и отстраненным голосом произнесла Ультио.
Молчи, - отправил я ей нерушимый приказ. Если ее опасения были верны, то экипажу - и самому Легиону тоже - нельзя было ничего сообщать. Пока что. Пока Эзекарион не взвесит варианты.
На оккулусе наши толстобрюхие пехотные транспорты медленно плелись прочь от преследователей, пока оставленный нами для их защиты кордон кораблей сопровождения делал то немногое, что было в его силах, чтобы прикрыть их отход.
Корабли авангарда Даравека уже настигали их, кромсая на части выстрелами лэнсов и залпами торпед. Позади этой бойни подходили крейсера и линкоры Девяти Легионов, экипажи которых, без сомнения, в равной мере пребывали в восторге и замешательстве от свободы. Им не должно было потребоваться много времени, чтобы осознать, что удача или воля Пантеона вывели их обратно в реальность, предоставив идеальную возможность заставить нас замолчать навсегда.
Сплевывая кровь, ко мне подковылял Цах'к. В хаосе, порожденном страхом Ультио, смотритель мостика потерял оружие.
- Должны драться, господин. Должны драться с Владыкой Воинств. Нет выбора. Должны драться.
В реальное пространство врывались все новые корабли, а за ними проступали и другие остроносые тени. Время было нам кем угодно, но только не союзником. Я буквально слышал, как Боги завывают, хохоча над этим последним испытанием.
- Господин? - повторил зверочеловек, визгливо моля дать ему ответ. Я жестом велел ему замолчать и потянулся своими чувствами наружу.
Эзекиль.
Ничего. Вообще ничего.
Амураэль?
Хайон! Трон Терры, мы...
Нет. Амураэль, слушай меня. Позади нас прорвалась в реальность армада Тагуса Даравека. Наш арьергард уже горит. Мы попались между Храмовниками и Воинством Легионов, и не можем биться с ними всеми. Мне не дотянуться до Эзекиля. Где он?
Наша психическая связь поколебалась. Я скорее почувствовал, чем услышал стрельбу болтеров, и ощутил отдачу болтера в руках Амураэля.
Амураэль?
Мы в бою. Моча Богов, Хайон, когда Сигизмунд пал, эти ублюдки впали в кровавое безумие, но мы уже у цели. Еще несколько часов, брат, и корабль наш.
Сигизмунд мертв? Абаддон его убил? Я снова ощутил перестук болтеров и вес тяжелого силового меча в руке Амураэля. Амураэль, мне нужны ответы. Флот гибнет. На это нет времени.
Эзекиль с Фальком и Илиастером. Сумрачный Клинок его выносит.
По моим венам вновь разлился ледяной ужас.
Абаддон ранен?
Ответом стало тяжелое дыхание и боль изнеможения от пыла битвы. Я чувствовал, как он ускользает от меня.
Амураэль, вы должны бросить «Крестоносец». Нам надо перегруппироваться. Если мы останемся порознь, Даравек порвет нас на куски.
Наша телепатическая связь поблекла от красного жара и вспышки боли. В самого Амураэля попали болтом.
Гхх. Хай...
Он пропал: то ли убит, то ли слишком серьезно ранен для поддержания необходимого сосредоточения. Как я ни пытался, но не мог дотянуться до Фалька или Илиастера - ни при помощи своих сил, ни посредством обычной связи по воксу. Я был в полном мраке.
Телемахон, - предпринял я еще одну попытку, погружаясь в гудящее ядовитое гнездо, сходящее у него за разум. Его душа приветственно раскрылась, словно бутон цветка, и с жестоким весельем сомкнулась вокруг меня.
Лекзандру, - промурлыкал он. Я чувствовал, что он сражается, сплетая танец мечей среди врагов. Он пребывал в экстазе и смеялся в бою.
Ты должен бросить штурм и вывести остальных с «Вечного крестоносца». Позади нас прорвался Даравек.
Его восторг сменился ядом. Я внезапно ощутил, что он пытается оттолкнуть меня, выбросить из своих мыслей.
Трус! Мы можем захватить «Крестоносец»! Нам остались считанные часы до победы. Эзекиль никогда бы не позволил так отступить, Хайон.
Что случилось? Что случилось с Эзекилем?
Он сейчас с Фальком и Илиастером, но если он выживет, я расскажу ему о твоем предательстве.
Если выживет? Телемахон, во имя всего святого, что произошло?
Он ответил мне не сразу. Приглашая меня увидеть самостоятельно, он открыл отравленную бездну своей памяти, позволив мне заглянуть внутрь. Извращенное мышление Телемахона было для меня отвратительно и невыносимо, и, несмотря на отсутствие психической силы, он обладал крепчайшей волей. От его приглашения разило западней.
Рассказывай, - велел я ему, и, о чудо, он откликнулся.
Они сражались. Абаддон победил, но был ранен. Только это и имеет значение, не правда ли?
Разбираться с его мелочностью не было времени. Он и так уже растратил впустую драгоценные секунды, которые лучше стоило употребить на что-то другое.
Вытаскивайте Абаддона с корабля и позаботьтесь, чтобы никто, кроме Сумрачного Клинка, не увидел, что он ранен.
Я почувствовал, как от этих распоряжений он ощетинивается.
Кто ты такой, чтобы командовать мной?
Ты хочешь об этом поспорить именно сейчас? Выводи всех наших воинов обратно к абордажным капсулам. Я грубо вонзал слова в его мозг, словно ножи, совершенно не заботясь о том, что это причиняет ему боль, и еще менее заботясь о том, что эта боль доставляет ему низкое, исступленное удовольствие. Прекращай штурм «Вечного крестоносца», иначе я оставлю тебя гнить тут в качестве игрушки в плену у Храмовников.
Мы можем захватить «Крестоносец», мразь ты трусливая. Легион никогда еще не брал подобных трофеев, и он у меня в руках! Думаешь, сможешь лишить меня славы? Это твоя жалкая месть за то, что ты подвел нашего повелителя? Хочешь и меня затащить за собой в ряды неудачников?
Я уже расплетал наши мысли, готовясь отделиться. Он ощутил, что наша связь истончается, и заревел на меня, исходя пеной в свирепом отчаянии, которого я бы скорее ожидал от Леора во время одного из его припадков ярости.
Я с легкостью отмахнулся от его злобы. Он не обладал собственным телепатическим даром.
Ты получил приказы, «Принц-в-Маске». Выполняй, или тебя бросят.
Я снова открыл глаза, вернувшись в мир, где горели надрывно-красные огни, а экипаж зверолюдей истекал кровью, ревел и каркал. Цах'к так и продолжал смотреть на меня. Взгляд его звериных глаз-бусин молил отдать команду.
Прежде чем я смог заговорить, на оккулусе возникло знакомое лицо Тагуса Даравека, с подбородка и зоба которого свисали нитки слюны. Опухшие от болезни черты расплылись в беспощадной самодовольной улыбке.
- Искандар, - в его исполнении мое имя прозвучало омерзительным деликатесом, который он задержал на языке неприятно долгое время. - Где Эзекиль, убийца? Я пришел предложить ему последний шанс преклониться и признать меня Владыкой Девяти Легионов.
Леор отпустил бы язвительное замечание. Телемахон прибег бы к помощи своего остроумия. Однако, хорошо это или плохо, но я - не мои братья.
- Я убью тебя, - произнес я.
- Хайон, я ведь уже слышал от тебя эти слова. Позволь, я угадаю, что ты скажешь дальше, гм? Сейчас ты потребуешь рассказать, как мне удалось последовать за вами.
- Не совсем, - отозвался я и разорвал связь, чтобы избавить себя от его склизкой ухмылки. - Цах'к, - тут я повернулся к ожидающему смотрителю, - готовь экипаж к бою.
Тот издал ворчание и удалился, а я поднял взгляд на Ультио. Ее глаза остекленели, она смотрела посредством сканеров ауспика и расчетов траекторий орудий. Я надеялся, что дело только в этом, а не в шоке от ощущения ранения Абаддона. До сих пор ее психическая связь с повелителем Легиона шла на пользу им обоим, но если Абаддон не оправится от ран...
Нет. Правда состояла в том, что это не имело значения. Если Абаддон не выживет, не будет никакого Черного Легиона. Его труп еще не успеет остыть, а мы уже превратимся всего лишь во враждующих военачальников, борющихся за кости Легиона.
Ультио шевельнулась в потемневшей от крови суспензорной жидкости и посмотрела на меня сверху вниз - возможно, встревожившись от круговерти в моей голове. Страх запятнал ее черты напряжением, какого никогда прежде не бывало у нее на лице. Она не знала ни куда двигатья, ни с кем сражаться.
- Наш Легион умирает, - выговорила она, и горгульи повторили эти слова с мягкостью, которую я считал невозможной.
- Да, - согласился я. - Но мы можем его спасти, сестра.
Твоя сестра мертва. Я - Анамнезис, - подумала она, но не позволила себе произнести это вслух. Эти слова всегда давались ей без колебаний. Впервые с момента своего возвышения до командования «Мстительным Духом» она не была уверена абсолютно ни в чем.
- Что нам делать? - спросила Ультио, без церемоний повторив тот же вопрос, который сотню раз задавали по общефлотскому воксу сто военачальников, капитанов и офицеров. - С каким флотом нам сражаться?
Я наблюдал за оккулусом, где три флотилии разрывали друг друга на части в пустоте. Все имевшиеся у нас преимущества - все те преимущества, которых мы добивались десятилетиями - улетучивались, будто воздух из пробитого корпуса. Я не мог дотянуться до Абаддона, чтобы получить ответы у него, да и находись он даже рядом со мной - что здесь можно было ответить? Мы могли остаться на месте и умереть в бою с одним из противников, или же развернуться и умереть в бою со вторым. Мы не могли даже слаженно отступить: Даравек лишил нас единственного пути отхода, а еще держащаяся блокада Черных Храмовников не позволяла нам пробиться дальше вглубь Империума.
Стоявший передо мною выбор вовсе таковым не являлся.
- Единственный способ пережить эту битву, - тихо произнес я, - это не сражаться в ней.
Ультио ошеломленно уставилась на меня.
- Нам не выйти из боя. Нас истребят обе стороны.
Я не позволил переубедить меня ни ее ужасу, ни предстоящей ярости Абаддона.
- Я не говорю о выходе из боя и упорядоченном отступлении, - сказал я ей. - Вызови Валикара на «Тане».
Она повиновалась. Я снова занял трон Абаддона - тот самый трон, на котором некогда восседал Гор, когда вел войну против Императора - и заговорил с магистром флота Легиона:
- Валикар, пора отсюда убираться.
На закрытом командирском канале затрещал голос Валикара. Его акцент трущоб Олимпии звучал практически так, словно он тянет слова, перемежаемые грохотом орудийных батарей линкора «Тан».
- Проще сказать, чем сделать. Даже отступление нас убьет.
- Нет, если мы пожертвуем несколькими кораблями, которые останутся.
Он издал горький лающий смешок.
- Удачи тебе с поиском добровольцев.
Я рассказал ему, чего хочу и что будет дальше. Он знал, что это приказ, и не стал спорить, хотя в вопросах пустотной войны стоял выше меня по званию. Несмотря на всю свою гордость и на то, как ее уязвляла правда, Валикар всегда отличался прагматичностью.
- Отдавай приказ, - согласился он, - и да пребудут с тобой Боги, Хайон.
- Я лучше буду надеяться, что они не со мной, - ответил я и разорвал связь. - Ультио, дай мне общефлотский вокс.
Связь со щелчком установилась.
- Общефлотский вокс, - подтвердила Ультио.
- Говорит лорд Искандар Хайон, командующий «Мстительным духом». Я говорю по воле лорда Абаддона и передаю решение Эзекариона. Всем боевым кораблям, не атаковать - я повторяю: не атаковать - Тагуса Даравека. Все сферы контакта действуют обособленно и отводят свои сражающиеся формации от Черных Храмовников. Не охотиться за добычей или трофейными кораблями. Не пытайтесь уничтожать корабли Храмовников. Не замедляться для упорядоченного выхода из боя и не вливаться в другие сферы контакта для помощи остальным кораблям. Времени нет. Вас задавят. Забирайте своих абордажников, прекращайте все атаки и вырывайтесь из боя. Рассеять флот. Повторяю - рассеять флот.
«Мстительный дух» ожил вокруг меня, набирая мощность для предстоящих событий. Среди подтверждений вдруг протрещал неожиданный ответ.
- Волшебник, - грубым и уставшим голосом произнес в воксе Леор, - а кто вызвался остаться прикрывать отход?
- Я думаю, ты и сам можешь додуматься до ответа, Огненный Кулак.
- Ну, конечно, - вздохнул он. - И не называй меня Огненным Кулаком.
- Тогда не зови меня «волшебником». Этим словом пользуются дети и шарлатаны.
Он сделал паузу, но не потому, что я его поправил. Я буквально слышал, как его мысли прокладывают себе дорогу сквозь преграду жалящих Гвоздей.
- Мы же остаемся не из внезапного приступа благородства, да? Мы остаемся потому, что ты хочешь голову Даравека.
- Две верные догадки за один час, - отозвался я, наблюдая как армада Даравека появляется в поле зрения по мере разворота «Мстительного духа». - Брат мой, у тебя сегодня день редкой гениальности. Так ты мне дальше скажешь, что научился читать.