Черный Легион

Поблизости не было никаких миров, подходящих для использования в качестве нейтральной территории. По крайней мере, таких, куда мы смогли бы добраться из штиля в сердце шторма. Нам подарила идею Нефертари. Она пришла к нам в сопровождении Ашур-Кая. Они подошли к остальному Эзекариону, пока мы стояли вокруг гололита со звездной картой, дававшей не обладавшее достоверностью изображение течений окрестного пространства Ока.
Первым заговорил Ашур-Кай. Его голос звучал тише обычного из-за множества полученных им психических стигматов, струпья от лечения которых покрывали все его лицо. Судя по неуверенности движений и волнам боли, исходившим от его мыслей, раны были не только на лице, но и под броней. Псхостигматы и мытарства войны травмируют душу в той же мере, что и разум с телом. Известно, что они причиняют достаточно мучений, чтобы вывести неусовершенствованных людей далеко за рамки рассудка. Хуже того: я подозревал, что порезы на его плоти повторялись также на мышцах и внутренних органах. Ему повезло, что он еще был жив.
- У чужой, - сказал он со своей типично отстраненной учтивостью, - есть идея.
- Тайал'шара, - произнесла та. А затем указала на гололит, на лоскут изменчивого пространства Ока, где не было ни планет, ни лун, ни светил.
- Талшери? - проворчал Леор. Он так и не посчитал нужным выучить какое-либо из наречий эльдар. - Там же ничего нет.
- Тайал'шара, - поправил его Телемахон, выговорив слово с заметным почтением.
Нефертари на миг прикрыла глаза - жест эльдар, означающий согласие и доверие - отвечая на безупречное произношение Телемахона.
- Она погибла во время исхода, который начался с рождения Той-что-Жаждет, - продолжила эльдарка. - Вам нужно где-то встретиться с врагами? Там покоится мир-корабль Тайал'шара, чьи кости стынут в порченой ночи. Используйте ее могилу как вашу нейтральную территорию.
- Ашур-Кай, мы сможем туда добраться? - спросил Абаддон, оскалив клыки в улыбке. Похоже, идея ему понравилась.
- Думаю, что да, повелитель.
Так и было принято решение.
Абаддон остался верен своему слову и взял с собой всего троих воинов. Возможно, именно тех троих, кто, по его расчетам, мог сильнее всего вывести Даравека из себя.
Согласно решению Абаддона мы прибыли первыми. Вокруг нас высились разрушенные арки и разбитые купола построек из призрачной кости, лишенных того психического гула, который обычно будоражит чувства вблизи от этого материала чужих. Как и обещала Нефертари, Тайал'шара была мертва. Даже демоны оставили ее в покое. Пустую оболочку высосали досуха, забрав все питательное вплоть до жалобных перешептываний ее призраков. Повсюду был холод. Повсюду стояла тишина.
Доводилось ли вам ходить по дворцам и шпилям эльдарского мира-корабля в глубинах пустоты? Их нелегко представить. Каждый мир-корабль - это искусственный город, порожденный на свет изобретательностью чужих и выпущенный плавать по темным небесам, словно живой плот. Их создают из психически резонирующей призрачной кости и защищают от прикосновений космоса. Купола отводятся для жизни, иное - под чуждую человечеству гидропонику и земледельческое хозяйство, а прочее - под многочисленные эльдарские храмы войны.
Каждый мир-корабль служит домом отдельной культуре эльдар, каждое такое владение является уникальным самоцветом в ночи. Тайал'шара, как и множество других, в свое время не спаслась от гибели, постигшей ее род. В ходе бегства от рождения Младшего Бога она была вскрыта, полностью зачищена от жизни и навеки поймана хваткой Великого Ока.
Обезопасив зону высадки, мы собрались вместе и стали ждать в тени нашего десантно-штурмового корабля. На его черном корпусе было изображено золотое Око Гора в центре Восьмеричного Пути - напоминание о наших корнях времен восстания, ныне размещенное посреди путей будущего.
Абаддон подошел ко мне, когда я присел на краю бывшего пруда для размышления, возле которого, несомненно, раньше медитировали эльдар в этом ботаническом саду. Я бросил обломок призрачной кости в пустой пересохший бассейн, где остался лишь пепел растений. Кусок искривленной кости взметнул дымное облачко серой пыли.
- Брат? - обратился он ко мне. Его не покидало хорошее настроение. Если Эзекиль что-то всегда и любил, так это вызовы. Он живет, чтобы испытывать себя против достойных противников.
- Все в порядке, - заверил я его, поднимаясь на ноги. Я обвел взглядом местность внутри разрушенного купола. Позволяя чувствам свободно перемещаться и не фокусируя зрение, я видел призрачные остаточные изображения чужих джунглей, некогда процветавших здесь. - Просто размышлял.
- Размышлял о чем?
Я указал на развалины из призрачной кости.
- Об этом месте. О покое здесь. О тишине. Меня к этому влечет.
- Никогда не пойму твоего восхищения эльдар, - сказал он, с братской дружелюбностью ударив рукой по моему наспинному силовому ранцу.
- Тут нет ничего загадочного, - искренне ответил я. - Они служат предостережением о том, что бывает, когда Пантеон управляет чьим-то родом, в сравнении с теми видами, которые проявляют осторожность при общении с божественным.
Произнося тогда эти слова, я не понимал, насколько близка мне со временем станет Тайал'шара.
Разумеется, я учил ученого. Об этом мне сообщила его улыбка.
Даравек и его свита прибыли на толстобрюхой громаде «Грозовой птицы» модели «Сикри», затмевавшей наш более изящный «Громовой ястреб». Ободранный корпус был покрыт символикой Гвардии Смерти, турели держали нас на прицеле, демонстрируя утомительную, ненужную агрессию. Мы остались на месте и мне кажется, что если бы ожидаемое разочарование бесполезным позерством можно было бы использовать как оружие, то вздох Абаддона тогда прикончил бы «Грозовую птицу» прямо на месте, сдернув ее с неба.
Он один выглядел непринужденно. Напряжение Илиастера с Телемахоном, несмотря на всю их бесстрастность, было заметно по их позам. Что же до меня, то я не мог оторвать взгляда от снижающегося десантно-штурмового корабля, чувствуя на себе страшный взгляд его пушек и подозревая, что Даравек просто покончит с перемирием и воспользуется возможностью истребить нас. Я мог защитить нас барьером телекинетической силы, однако кинетический щит мало что бы дал в случае разрушения мира-корабля вокруг нас.
Посадочные опоры «Грозовой птицы» с хрустом опустились на платформу из призрачной кости. Аппарель упала вниз, выпуская наружу одиннадцать воинов, которых мы ждали.
Они прибыли в разнообразных цветах - были представлены все Девять Легионов, даже Сыны Гора. Я ощутил, как при виде этого воина веселье Абаддона угасло, хотя он и не позволил ничему проявиться у себя на лице. Горечь уже улетучивалась: казалось, мало что способно испортить его справедливо-самоуверенный настрой.
Ими предводительствовал Даравек. Каждый из них являлся самостоятельным военачальником, однако они были верны Тагусу Даравеку - либо добровольно принеся обет, либо как покорные рабы. Он шагал вперед, и пол из призрачной кости растрескивался под его сапогами.
Боги ненавидят всех нас - об этом я вам уже говорил - но они страстно желали внимания Тагуса Даравека. Варп шептал в воздухе вокруг него, полном духов болезни и порождений изменчивой судьбы, и все они чирикали в ауре своего господина, суля золотое будущее и вечную жизнь.
Он плотно прижимал свои крылья к спине. Эти мутировавшие конечности явно были слишком слабы, чтобы поднять в небо Даравека во всем его терминаторском облачении, покрытом коркой гнили. Торчавшие из кожи и кости металлические шипы лоснились от крови, такой же густой и темной, как неочищенное прометиевое масло.
Он встал напротив Абаддона, так что их разделяло десять метров. На полу между военачальниками находилась разбитая картина из цветного стекла. Изначальный рисунок был уже давно уничтожен, а его смысл - утрачен.
Признаюсь, в тот день в Даравеке присутствовало нечто царственное. Абаддон выглядел так же, как и всегда - властитель войны, предводитель людей, вожак. Он был одним из нас и первым среди равных. Даравек представлял собой нечто большее - нечто, державшееся выше воинов, которых он вел. В Оке, где мысли становятся реальностью, практически можно было разглядеть на горле легионеров цепи повиновения, соединенные с когтистыми руками Даравека. Я задался вопросом, какой контроль он имеет над их душами - власть господина или что-то более глубокое.
- Первый капитан Сынов Гора Абаддон, - поприветствовал моего брата Даравек.
Абаддон ответил на выбранные соперником слова искренним и добродушным смешком.
- Тагус Даравек, Владыка Воинств. Наконец-то мы встретились.
- Для меня внове встречаться с тобой, а не с твоим никчемным убийцей, - заявил Даравек.
- Ты бы уже давно встретился со мной, если бы перестал убегать от моих армий всякий раз, когда я прихожу убить тебя.
Даравек продемонстрировал нам свои кровоточащие десны, что, возможно, являлось улыбкой, а возможно и нет.
- Я вижу рядом с тобой Хайона, и это выходит наша седьмая встреча. Не так ли, Искандар?
- Шестая, - поправил я его.
Он издал булькающий смех.
- Нет, убийца. Седьмая. Здесь и Принц в Маске? Это честь для меня, Телемахон Лирас.
Телемахон склонил голову в почтительном поклоне, но промолчал. Даравек повернулся к последнему члену нашего посольства:
- И, конечно же, узнаю моего любимого брата Илиастера, - пока что ему хватало осмотрительности не допускать злость в свой голос, но при встрече с Илиастером его интонация стала ядовитой. - Как поживаешь, предатель?
Бывший Гвардеец Смерти поклонился менее глубоко, чем Телемахон, рыкнув сочленениями своего черненого доспеха.
- Хорошо, - произнес он с едва заметной мрачной улыбкой. - Благодарю, что спросили. Прошу прощения, повелитель, но я не захватил вашу церемониальную косу. Ее расплавили, чтобы сделать ночные горшки для моих рабов.
К моему стыду, мне пришлось приложить усилие, чтобы никак не проявить свое веселье, поскольку я знал, что это действительно так.
Даравек облизнул гниющие зубы.
- Илиастер, ты не заслуживал носить череп в ореоле. Надеюсь, ты плакал, когда срывал с доспеха символику своего настоящего Легиона.
- Позором с тенью преображены, - сказал Илиастер, вновь вызвав у Абаддона улыбку. - В черном и золоте вновь рождены.
Даравек фыркнул.
- Позвольте представить моих воинов, - произнес он с несомненной снисходительностью. Он обвел было рукой собравшихся легионеров, однако Абаддон прервал его, со скрежещущим скрипом сомкнув и разжав лезвия Когтя.
- В этом нет необходимости, - ответил Абаддон, - так как меня не заботят имена, которые носят твои рабы. Ты хотел встретиться и поговорить, Даравек. Мы встретились. Теперь говори.
Повелитель Гвардии Смерти ощетинился, а один из его воинов шагнул вперед, нарушив их неровный строй. На нем было разномастное зелено-черно-красное облачение кланов налетчиков Сынов Гора.
- Я не раб, - бросил он Абаддону. - Я с гордостью ношу цвета моего Легиона, отступник.
Абаддон не отводил взгляда от Даравека.
- Тагус, одна из твоих шавок скулит. Я думал, ты крепче держишь их на привязи.
Даравек отрывистым жестом велел воину вернуться в строй. Легионер Сынов Гора неохотно повиновался.
- Желаешь соблюсти формальности до переговоров? - поинтересовался Тагус. Он подразумевал традиционную дуэль чемпионов, которой многие группировки наслаждались перед боем или попыткой решить дело дипломатическим путем. Такие состязания всегда будут сопровождать встречи воинов. Репутация значит для нас все. В Девяти Легионах нет валюты ценнее, чем имя. Когда я странствовал один, то обычно позволял эту почесть Нефертари. От клинков чужой пало множество мутантов и воинов.
Я ожидал, что эта идея вызовет у Абаддона смех, однако он кивнул, скривив губы.
- Сколько угодно. Кто выйдет от сборища героев, жмущихся в твоей тени?
Вперед тут же выступил чемпион Даравека. Я знал его - Ульрех Ансонтин был одним из самых известных предводителей группировок Владыки Воинств и даже до восстания против Императора имел в IV Легионе репутацию одаренного мечника. На его грязном керамите поблескивал свет задыхающихся звезд, словно близость к Даравеку позволяла благословениям, дарованным Богами военачальнику, распространяться. Его визор представлял собой красную щель, светящуюся изнутри.
Ульрех вытащил простой и крепкий силовой меч того же металлического оттенка, что и его броня. Он взмахнул клинком, салютуя Телемахону, и через решетчатый лицевой щиток увенчанного гребнем шлема Мк III раздался его голос:
- Давно мне хотелось сразиться с Принцем в Маске.
Остальные воины зашептались. Намечалась эпохальная дуэль. Даже пожелтевшие глаза Илиастера лихорадочно загорелись от мрачного возбуждения.
Телемахон шагнул вперед, как и ожидалось от чемпиона Абаддона. В Черном Легионе не было бойца смертоноснее. Он уже обнажал клинки, когда Абаддон поднял Коготь, останавливая его.
- Мне нет нужды тратить время моего лучшего воина, - произнес он с жестокой рассудительностью. - Телемахон, прошу тебя, стой на месте. Хайон?
По-моему, я и впрямь моргнул от изумления.
- Брат?
Абаддон направил Коготь на громадную фигуру Ульреха Ансонтина.
- Убей его.
Я замешкался, и это вызвало у стоящих напротив нас воинов гортанный хохот. Телемахон что-то пробормотал себе под нос, неопределенно выражая свое неудовольствие. Он хотел этого боя. Я был склонен ему уступить, однако мой повелитель уже высказался.
- Как пожелаешь, - отозвался я с куда большей уверенностью, чем ощущал на самом деле.
- Без колдовства, - с язвительной ухмылкой заявил Даравек. - Этот вопрос решат мечи.
Абаддон ленивым жестом согласился, и после этого я уверился в том, что он меня уже убил.
Я шагнул вперед, обнажив Сакраментум и позволив серебристому клинку стать фиолетовым в порченом свете шторма. Я ответил Ульреху на салют, однако тот промолчал.
Пока мы сближались, заговорил Даравек:
- Ансонтин убил в поединках тридцать одного воина. А скольких сразил на дуэли ты, убийца?
- Троих, - отозвался я. Это вновь вызвало хохот в строю со стороны Даравека.
Ульрех держал свой клинок наготове. Когти несформировавшихся демонов оглаживали его броню, с которой холодно глядели безглазые медные черепа. Духи боли опоясывали его голову венцом блеклого свечения. Его голос загремел, словно гром:
- Я посвящаю твою смерть Богу Крови и Битвы
Я так и думал, что он это скажет.
Он не стал ждать, последует ли от меня подобное напутствие, а сразу атаковал. Оживший меч вспыхнул и рассек воздух под осиное гудение силового поля. Сакраментум заработал с куда более мелодичным урчанием, свидетельствовавшим о мастерстве его создателя.
Большинство чемпионов, вроде Нефертари и Телемахона, реализуют свой талант в поединке. Не менее - а зачастую и более - чем воинами, они являются дуэлянтами, посвящающими свою жизнь и душу гонке за совершенством в искусстве битвы с одним противником. Я ожидал, что в нашей схватке с Ульрехом первые столкновения пройдут по такой же схеме: с упором на обучении, а не на мгновенном убийстве. Мы бы обменивались ударами, изучали положение тел друг друга, выясняли предпочитаемые школы обращения с клинком и оценивали бы процесс и дух боя. Именно так начиналось большинство дуэлей, в которых опыт и умение значили куда больше, нежели в изнурительном военном столкновении. Хотя некоторые дуэлянты могут с этим и не согласиться, подобное позволяет разогреть мышцы, разогнать кровь и дает разлиться адреналиновым наркотикам систем доспеха, выигрывая для бойца время на погружение в схватку.
У Ульреха были иные мысли на сей счет. Он полагал, что гораздо выше меня как мечник, или же считал, что сможет убить меня, пока его кровь холодна, поскольку сразу же двинулся вперед и обрушил на меня серию ударов, которые я еле заблокировал плоской стороной своего бесценного меча.
При каждом парировании я отступал. Несколько воинов Даравека одобрительно заорали, видя, что я уже защищаюсь. Они подозревали, что бой кончится быстро.
Тысяча Сынов никогда не имела репутации наиболее искусных бойцов среди Легионов, и часто говорили, будто мы чересчур полагаемся на свои психические таланты для победы в войнах. Возможно, этот упрек и был отчасти верен, однако по отдельности мы не уступали мастерством нашим кузенам из других Легионов даже если не брать в расчет годы крови и сражений после восстания Гора. В то время как многие воины бились на инстинктах и выучке, мы привносили в поединки научный подход, используя ментальные техники концентрации в сочетании с медитативными ката, встречающимися в философских боевых искусствах. Принципы равновесия, действия и противодействия, способы заставить оппонента проявить изъяны своей техники и, в свою очередь, не попасться на его приманку - все эти аспекты боя наш разум заучивал за годы обучения на Тизке и в последующих войнах. В противостоянии с нашими сородичами, обученными в более дикой или негибкой манере, подобная личная дисциплина уравнивала шансы.
Так что я перед лицом подавляющей мощи Ульреха я сохранял спокойствие - по крайней мере, внешне. Он наносил удары настолько быстро и сильно, что поддержание боевой концентрации давалось мне нелегко. Я представил себе, как Телемахон с отвращением наблюдает за моим выступлением. Представил, как Абаддон глядит на меня немигающим оценивающим взглядом. У меня больше не было сомнений насчет его мотивов - отнюдь, я уверился, что он послал меня на этот бой, чтобы посмотреть, как я умру. Плоды моих неудач, которые, наконец, настало время пожинать. И как же уместно было то, что все произойдет перед самим Даравеком и будет исполнено его же чемпионом.
Ульрех пустил первую кровь. Он воспользовался плохо исполненным отводом и рискнул нанести режущий удар мне по корпусу, оставив на нагруднике рассеченную прорезь. Ликующие крики его братьев стали вдвое громче.
Соберись, - предостерег я себя.
Наши клинки встретились, сомкнувшись возле рукоятей. Мы были так настолько близко друг к другу, что я видел отражение своего черного доспеха в грязно-серебристом керамите Ульреха.
- Почему ты вместе с ним? - спросил я Железного Воина, выискивая в его движениях признаки колебания. Их не было. - Почему ты с Даравеком?
Ульрех какой-то миг удерживал блок, а затем мы оба высвободились и разом сделали шаг назад.
- Абаддон - не меньший тиран, - коротко бросил мечник в ответ.
С этим я спорить не стал. Наши клинки сшиблись в серии взмахов и парирований. На сей раз я не отступал, а отводил все, что мог, и уклонялся вбок от того, что отвести не мог. Между нами и моими братьями оставалось лишь несколько метров. Двигаться уже было некуда.
Ульрех был не настолько молчалив, как я ожидал - когда силовые поля наших клинков оттолкнули друг друга с рыком энергетической перегрузки, он заговорил:
- Почему ты бросил свой Легион?
Признаюсь, вопрос меня удивил.
- Чтобы выйти из тени наших потерпевших неудачу отцов, - произнес я. - Позором с тенью преображены. В черном и золоте вновь рождены.
- Боевой клич фальшивого Легиона, - проворчал Ульрех.
- Боевой клич нового пути. Новой войны.
- От позора не сбежать, - рыкнул немногословный воин.
- Те, кто не учится на прошлом, - парировал я, - обречены его повторять.
Мы раз за разом скрещивали клинки, никому не удавалось добиться второй крови. Я постепенно оценивал его работу мечом, которая в худшем случае была мастерской, а в лучшем - исключительной. Возможно, Телемахон его бы уже победил. Я же мог лишь сохранять патовую ситуацию.
- Мне становится скучно, Хайон, - окликнул меня Абаддон. - Заканчивай с этим.
Кровь Богов, я пытался. Я сделал режущий замах, превратив его в колющий выпад в горло, когда Ульрех попался на приманку, но Железный Воин мгновенно восстановил равновесие и отбил клинок Сакраментума вбок.
- Маэлеум, - произнес Абаддон, обращаясь к Даравеку на фоне дуэли. Я не позволял их словам меня отвлекать. - Это было вдохновенное проявление враждебности.
Огромные крылья Даравека затрепетали, обдав нас дуновением смердящего углем воздуха.
- Маэлеум был наименьшим из оскорблений, нанесенных мною твоим владениям, Эзекиль.
В голосе Абаддона больше не было слышно веселья:
- Вот, значит, как.
Даравек принялся перечислять всю ту смуту и бесчестье, которым его силы подвергли нас. За недели, потребовавшиеся нам, чтобы добраться до края Ока, для армады Владыки Воинств прошли месяцы. Они бесчинствовали по всей нашей территории, неся смерть нашим гарнизонам и обрушивая гибель на крепости.
Даравек упоминал все - битву за битвой, падение за падением - скрупулезно приводя детали и смакуя их. Довольную речь военачальника оттеняли гул и грохот наших с Ульрехом активных силовых полей, поединок продолжался на протяжении всего монолога.
Легионер представляет собой трансчеловеческое создание, однако наша суть все еще формируется человечностью. Нас творят не без изъянов, и даже нашей эйдетической памяти не всегда легко восстановить отдельные движения в битве или дуэли. Причиной этого является самая непостоянная из стихий - эмоции. В особенности обычно ясные воспоминания воина может затуманить злоба, окрашивающая память в красное и окутывающая ее лихорадочным жаром.
С каждым словом, покидавшим изуродованные уста Даравека, мне становилось все труднее поддерживать медитацию дуэлянта. Концентрация начинала ускользать. Чтобы перехватывать удары Ульреха, я уже полагался не только на наблюдения за его стойкой и прогнозы на основании движений мышц, но в той же мере и на инстинкт. Хуже того, я чувствовал, как в мой разум вяло заползает тревога - это ощущалось на физическом уровне, по позвоночнику распространялся холод. Медитативные принципы давали мне наилучшие шансы выжить в этом бою, а Абаддон, будь он проклят, в самый неподходящий момент дал Даравеку повод для ядовитых слов.
Описание причиненной боли все продолжалось и продолжалось. Маэлеум растерзан орбитальной бомбардировкой, целые тектонические фрагменты планеты выломаны и загружены в массодвижители его флота. Мы сочли мир-могильник бесполезным, однако символизм этого поступка было невозможно игнорировать. Но худшее было еще впереди.
В армаде Даравека теперь шли три наших боевых корабля, захваченные в бою в качестве трофеев. Их защитников смяли, а выжившие члены экипажа стали рабами под бичами надсмотрщиков Даравека. Остальные были уничтожены или затерялись в пространстве Ока, изгнанные прочь от областей, которые они давали клятву оберегать.
На звездолете «Песнь гнева» - флагмане скромной флотилии, которую мы оставили присматривать за нашей территорией - были взяты заложники. В числе пленных находился и его командир, Ранегар Ковал.
Я хорошо знал Ковала. Бывший легионер Сынов Гора и помощник магистра флота Валикара, он был непреклонным и инициативным, добавляя свою выверенную агрессивную мудрость к холодным оборонительным расчетам Валикара.
Люди Даравека содрали с него броню при помощи бурильных лазеров, привязали цепями между двумя «Лендрейдерами» и растерзали на части. Разорванный надвое, он был еще жив, когда его скормили демоническим гончим, прикованным к командирскому трону на борту флагмана Даравека.
Участь прочих наших воинов была не менее бесславна. Часть из них, искалеченных и израненных, опустили в чаны с промышленной кислотой. Других ж неторопливо перемололи медленно крутящимися гусеницами боевых танков на глазах у глумящихся стай мутантов Даравека.
Финальное оскорбление состоялось, когда Даравек жестом велел одному из своих воинов выйти вперед, практически к границе поединка. Пожиратель Миров уронил на пол из призрачной кости смердящий черный плащ. На меня тут же обрушилась исходящая от темной ткани вонь мочи - застарелый, кислый и прогорклый запах. Пожиратель Миров пнул плащ, разворачивая его - это я только слышал, поскольку не мог растрачивать свое внимание на взгляды - однако реакция братьев сообщила мне истину с той же ясностью, с какой это могли бы сделать мои собственные глаза. Абаддон яростно выдохнул. Напрягшиеся сочленения доспеха Илиастера зарычали. Даже Телемахон что-то свистяще прошипел про себя, что было для него ближе всего к выражению своего недовольства.
В следующий раз, оторвавшись от Ульреха, я осмелился бросить взгляд, и, конечно же, оказался прав. Плащ был вовсе не плащом. Из центра полотнища взирало прищуренное Око Гора, расположенное поверх желтых расходящихся лучей Восьмеричного Пути.
В ткань была завернута груда костей, до сих пор покрытых красными следами крови и прожилками связок. В тех местах, где их глодали, остались следы клыков.
Знамя Черного Легиона. Они взяли одно из наших знамен, использовали его вместо погребального савана для изжеванных демонами костей Ранегара Ковала, а затем позволили ордам своих рабов пропитать его потоками их грязной мочи.
Теперь поединок портили крики. Из моего горла поднимался гортанный гневный рев, который я не осознавал, пока не выдохся. Покоя и медитативного раздумья больше не было, вместо них все покраснело от стремления к цели. Я наступал на Ульреха, вкладывая в каждый удар весь свой вес. Протестующие силовые поля разбрызгивали искры. Они взвизгивали от перенапряжения при каждом парирующем столкновении. Я обрушивал на него ливень ударов с двух рук, двигаясь быстрее, чем в каком-либо из памятных мне боев - думаю, быстрее, чем двигался когда-либо позже.
Несколько раз он пробивал мою защиту, но я дрался, практически не защищаясь. И все же ему не удалось нанести настоящих ран - каждый раз, когда он доставал мою броню клинком, ему снова приходилось смещаться назад и защищаться.
Я знал, что мне не победить. Мне было все равно. Даже когда я вынудил его обороняться, он бился лучше и быстрее меня. Он отступал, блокируя, отводя и не рискуя атаковать, но я не мог пробить его защиту. До этого мне тоже не было дела. Рыча, задыхаясь от смрада нечистот, исходившего от нашего оскверненного знамени и окровавленных костей моего брата, я нападал, не думая о ранах, которые получу.
Я хотел крови. Хотел отнять жизнь за отнятую. Хотел мести.
Это виндикта. Вот о чем я говорю, когда утверждаю, что она питает сердца воинов Черного Легиона, что бьется в наших венах вместе с кровью. Месть любой ценой. Воздаяние любыми средствами.
У меня в сознании не загорелось вдруг откровение, не было никакой вспышки мрачного понимания, развеявшей красную ярость. Впоследствии Телемахон высказался с точки зрения мастера клинка - единственный способ победить для меня состоял в том, чтобы не заботиться о поражении. Даже в самом кровавом пылу битвы все бойцы все равно стремятся защитить себя. Даже Пожиратели Миров, когда в их мозг вгрызаются Гвозди, обороняются за счет инстинктов и дара гладиаторской мышечной памяти.
В тот день, противостоя Ульреху, я отринул все попытки уцелеть. Вместо здравого мышления в моей голове струилась виндикта.
Я отдал ему свою руку.
Сознательно - пожертвовав ею, чтобы замедлить его клинок. Все заняло в сто раз меньше времени, чем требуется для рассказа об этом. Удар тыльной стороной кисти, чтобы отбить его меч в сторону. Яркая вспышка силового поля. Звуковой хлопок, от которого мое предплечье громко треснуло.
В ту же секунду я рванулся вперед. Никогда не забуду ни ту жуткую легкость, с которой погружался Сакраментум - эфес поцеловал расколотый керамит на груди Ульреха - ни то, как все его тело изогнулось в агонии, когда я провернул клинок, погрузившийся в основное сердце. Дернув вбок, я вытащил Сакраментум, на обратном пути уничтожив по меньшей мере одно из трех его легких
Зашипела кровь, испаряющаяся на лезвии клинка. Я уже был в движении и обрушил Сакраментум на руку Ульреха с мечом, раздробив его кулак и силовой генератор в рукояти. Возвратным ударом я вогнал свой клинок ему в бок, где оружие врезалось вглубь и крепко засело. Он отшатнулся прочь, испортив мне удар, который должен был бы рассечь его в поясе, но его замедляли внутренние повреждения. Я удержал Сакраментум в руке, сделал шаг ближе и вырвал клинок, для упора ударив сапогом в разбитый нагрудник Ульреха.
Я отступил от Железного Воина, который, будь он проклят, так и не желал падать. У него осталась одна рука, органы, вне всякого сомнения, горели от боли и грозили отказать, но он все так же отказывался давать слабину. Хрипя сквозь решетку шлема, он переводил взгляд с меня на свой упавший, переломленный меч.
Моя левая рука вспыхнула огнем. В кровеносную систему хлынули обезболивающие, и я вздрогнул, увидев, что рука заканчивается у локтя. С керамитового обрубка сорвалось несколько искр и капель липкой крови, рана уже начала затягиваться. Прежде я никогда не получал увечий. Мне не удавалось признать картину перед глазами реальной, даже когда я увидел на полу свою кисть и предплечье с расколотой броней.
Мне хотелось прикончить Ульреха. Ничего так не хотелось, как взять его голову и поднять ее ввысь, крича о своем триумфе безумным Богам, что наблюдали за нами. Я чувствовал, что того же желает и сам варп - незримые ветра доносили шепот демонов, которые жаждали появиться на свет от этого варварского поступка.
Но я опустил клинок. Вопреки всем инстинктам я опустил Сакраментум и заставил себя заговорить между неровными вдохами. Таков был наш путь в первые дни. Необходимо было сделать предложение от имени Абаддона. Для нашего Легиона оно было законом всегда, когда нам противостоял соперник, достойный его услышать.
- Все кончено, - сказал я Ульреху. Тот знал это не хуже меня. - Но я хочу, чтобы ты был мне братом, Ульрех Ансонтин. Позором с тенью преображены. В черном и золоте вновь рождены.
Я чувствовал, что Абаддон смотрит на меня. Я ожидал, что наш повелитель будет в ярости после того, как Даравек оскорбительно перечислял свои кощунства в наш адрес, однако на деле все обстояло ровно наоборот. Его вспышка была уловкой? Сейчас он был спокоен, его аура оставалась под тщательным контролем, лишь едва заметно выдавая веселое удовольствие.
Что я тебе говорил, - беззвучно передал он мне. Его слова были полны гордости. Как я и сказал, тебе требовалось вновь обрести ненависть.
Я наблюдал за Ульрехом.
- Мое предложение искренне, - обратился я к нему.
Так и было, хотя признаюсь - мне хотелось, чтобы он ответил отказом. Хотелось убить его за все содеянное им и армадой Даравека, но я понял, что сказал правильные слова, в тот самый миг, как произнес их. Я бы никогда не смог его простить, однако в Долгой Войне полагался бы на его злобу и ярость на моей стороне.
Его дыхание скрежетало, словно пила. Звук напоминал цепной меч, давящийся плохим топливом. Вероятно, я все-таки разрезал ему два легких и повредил третье.
Ансонтин сделал шаг ко мне. И умер.
Его голова в шлеме скатилась набок. Обезглавленное тело рухнуло на колени и сложилось с привычным глухим гулом керамита, бьющегося о керамит.
Позади упавшего трупа Даравек махнул топором вбок, стряхивая с лезвия кровь. Часть брызг попала на черное знамя, что могло быть сделано только умышленно.
- Мелочная тварь, - бросил я Даравеку.
- Хайон, все кончено, - позвал меня обратно к себе Абаддон. Я не послушался.
- Ты следующий, - посулил я Тагусу Даравеку. Тупая пульсация в обрубке руки раздражающе отвлекала. Я сконцентрировался, заставляя плоть срастаться по новой и начиная процесс выращивания, на который требуется время даже при наличии психического дара. И все же я поднял меч, направив острие на военачальника, которого не смог убить столько раз до этого. - Ты следующий.
- Тебе за них стыдно, не так ли? - спокойно отозвался он. - За все эти неудачи.
Он читал мои мысли. Не напрягаясь. Мне никогда не доводилось встречать другого колдуна, способного проникнуть в мой разум без колоссальных усилий, если вообще способного на это.
- Хайон, - позвал Абаддон, на сей раз громче, - все кончено.
Но я не шевелился.
- Чего ты хочешь от этого момента? - поинтересовался у меня Даравек. - Ну что, по-твоему, может произойти? Ты всего с одной рукой одолеешь меня на клинках? Пустишь против меня в ход свое могучее колдовство и выдернешь душу из тела?
Я шаг за шагом надвигался на него. Его воины потянулись к оружию, но я не обращал на них внимания. Без Нагваля и Нефертари, охотящихся возле меня, я ощущал себя как будто голым, но в моей крови многообещающе пел адреналин. Я мог его убить. Мог убить Даравека прямо там. Я это знал.
Он ухмыльнулся, и в щели его растянувшейся пасти показались почерневшие зубы.
- На колени, - сказал он мне.
И я опустился на колени. Они с жутковатым звоном ударились о пол из призрачной кости. Это была поза не воина, приносящего клятву службы, а раба перед господином. Я ощутил ошеломление братьев, но это было просто ничто в сравнении с моим собственным.
Эзекиль, - попытался предупредить я, однако мой беззвучный голос был сдавлен и задушен, как если бы военачальник держал меня руками за горло. Я попробовал подняться, но обнаружил, что меня парализовали спазмы мышц, а легкие перехватило так, что они едва могли сделать вдох.
Даравек приблизился ко мне. С его горящих крыльев падали пепельные перья, разлагающуюся голову окружал призрачный ореол величия.
- Извинись за эту неуместную выходку, - велел он с бесконечным терпением в голосе.
Я вырежу твое сердце из...
- Прости меня, - произнес я. Мой рот пришел в движение. Слова хлынули наружу.
- Простить тебя за что? - в уголке рта Даравека надулся и лопнул пузырь темной жижи. Я попытался встать. Вместо этого моя гортань извергла еще более тихие и спокойные слова покорности:
- Прости меня за эту неуместную выходку.
- Славно, - он облизнул зубы, демонстративно смакуя маслянистую слюну, висевшую между клыков. - Хайон, я гадал, скрываешь ли ты правду от братьев из страха, что они могут убить тебя за нее. Но теперь я вижу в твоих глазах незнание и понимаю, что ты ничего не скрываешь. Ты просто не помнишь Дрол Хейр.
Я ничего не мог поделать с отвратительной глумливостью его голоса.
- Там нечего помнить, - ответил я, безуспешно пытаясь подняться с колен. - Такая же битва, как и остальные.
Поверх его ухмылки проступила липкая пена ядовитой слизи, и он произнес слова, годами раздражавшие меня - слова, которые я слышал более сотни раз:
- Искандар Хайон умер при Дрол Хейр.
Этот глупый слух. Всего лишь очередная ложь в устах тех, кто так часто путешествовал между группировками по ненадежным ветрам нашего адского прибежища.
Какой бы властью надо мной они ни обладал, в тот момент она ослабла достаточно, чтобы я смог заговорить:
- Ты глупец, - сказал я ему.
- Я знаю, что ты умер, Хайон, - заверил меня Даравек. - Это я вспорол тебе горло.
Атака на мой разум произошла без предупреждения. Это было слишком фрагментарно для воспоминания, однако слишком ярко для психической имплантации. На меня обрушились образы и сцены, напрочь лишенные сколько-либо явной упорядоченности, а на их фоне - странное чувство медленно забрезжившего осознания.
Бег по колено в грязном, шипящем снегу Дрол Хейр. Белая шуга испещрена брызгами крови.
(кровь моя кровь это моя кровь)
Наполовину погребенные в снегу тела, заиндевевшие от мороза в тот же миг, как упали. Алхимический туман настолько густой, что напоминает утреннюю мглу. Вопли воинов и мутантов, утопающих в ядовитом смоге.
(сделай что-нибудь колдун)
Отдача болтера. Удары десантных капсул, рубрикаторы Ашур-Кая присоединяются к моим, и земля сотрясается от их прибытия. Мой топор
(Саэрн секира из кузнечных горнов Фенриса)
врезается в ржавый полумесяц: топор Даравека.
(Искандар Хайон наконец-то мы встретились)
Стремительный порыв воздуха
(треск керамита)
и ощущение невесомости, удушья, глаза высосаны досуха, пальцы немеют от мороза, собственный череп кажется невыносимым бременем,
(ты мой, сын Магнуса)
давление, как телекинез, но не физическое - давление не на тело, а на саму душу. Земля не просто содрогается, а дребезжит, словно солнце заслонила тень железного бога.
(идут богомашины-титаны)
Пронзительный визг боевого горна, предупреждающего тех, кто внизу. Привкус озона от перегруженных, подвергающихся испытанию пустотных щитов. Яростный волчий вой. Сталь рвется под массой шерсти и бритвенно-острых клыков.
(Гира моя волчица моя смертоносная охотница отнята у меня уничтожена Гором Перерожденным)
Кровь всасывается. Кость покидает свое место. Мясо превращается в фарш.
(где Нефертари почему она не здесь это было до ее прихода в Ока до того как она стала моим орудием)
А затем, на пределе напора на чувства, жалкая милость освобождения.
(это сейчас)
(это тогда)
Слабость и свобода, как у марионетки с обрезанными веревками. Лязг керамита о призрачную кость.
Я поднял глаза на Даравека, здесь, на Тайал'шаре, и выдохнул воздух, отдававший на вкус старой кровью.
- Ты не можешь убить меня, - с омерзительной благожелательностью произнес он. - Ты мой, Хайон. Я вспорол тебе горло триста лет назад и вырвал из раны твою душу.
Ты лжешь, - я резанул его этими словами, будто ножом. ЛЖЕШЬ.
Он отвел их, не приложив ни малейшего усилия.
- Мне не нужно лгать, маленький раб. Подумай о том, что узнал сегодня. Подумай о том, кому на самом деле служишь.
Я заставил себя посмотреть на других легионеров возле Даравека. Это была правда? Души скольких из них были связаны таким же образом?
Даравек взмахнул топором.
- А теперь возвращайся к своему хозяину, убийца.
Вновь став хозяином собственному телу, я судорожно глотнул воздуха. Мышцы сводило, нервы работали с перебоями, но я поднялся на ноги, преодолевая красную пелену боли и изо всех сил стараясь показать, что меня не потрясло то, как непринужденно он дергал мое тело за ниточки.
Сперва я убрал меч в заплечные ножны. Затем воспламенил оскверненное знамя психическим огнем и сжег его в пепел за три удара сердца. А потом подобрал серый железный шлем Ульреха, перевернул его, чтобы вытряхнуть отсеченную голову на пол из призрачной кости, и забрал шлем с собой - трофей в память об этом моменте.
Однако мои сердца громко стучали. Во мне струился стыд, стыд и чувство поражения. Теперь мои неудачи были резко подчеркнуты. Думаю, что до тех пор мои доклады о безуспешных попытках убийств вызывали у Абаддона сомнения. Чтобы убедиться, ему потребовалось увидеть все собственными глазами.
Теперь мы знали, почему я провалился.
Никто из братьев никак не прокомментировал мои мольбы, когда я вернулся в строй. Телемахон отодвинулся от меня, словно покорность Даравеку была заразной.
Очень бегло осмотрев обрубок моей руки, Илиастер покрыл его замазкой для брони. Он был практичен, а потеря конечностей едва ли критична, когда речь идет о ранениях легионеров.
- Ты знал? - спросил я у него. - Знал, что он убил меня при Дрол Хейр?
В моем исполнении эти слова звучали безумием.
- Это вообще правда?
По глазам Илиастера я понял, что ему ничего не было известно. Увидев меня на коленях, он считал это правдой, но нет - наверняка он в любом случае ничего не знал.
Телемахон первым встретился с Абаддоном взглядом. Его серебряное лицо было бесстрастно, но я ощущал его липкую радость от того, сколь явно открылась моя слабость. Вне всякого сомнения, он собирался поговорить с Абаддоном наедине - спросить, можно ли мне теперь доверять, можно ли было вообще когда-либо мне доверять...
Абаддон оставался закрыт от меня. Он ничего не проявлял и не выдавал. Я ожидал по меньшей мере злости, однако казалось, что нет даже ее.
Он окликнул Даравека:
- Даравек, если у тебя нет другого чемпиона, который хочет умереть, пора нам поговорить об этом перемирии.
- Думаю, твой любимчик донес свое мнение, а я донес свое, - Даравек шагнул вперед, копирую движение Абаддона. - Итак, начнем.