Глава 17. Шрамы, которые не заживают
Беременность будто открыла в Лие новый орган чувств.
Она просыпалась иначе — настороженно, улавливая каждую перемену в запахе, свете, вкусе.
Солнце стало ярче, воздух — тяжелее, а мир вокруг — громче.
Но внутри стало... тише.
Глубже.
Небезопасно спокойно.
Рикардо был рядом почти каждую секунду.
Стал бережнее, внимательнее, нежнее, чем Лия могла себе представить.
Он прикасался к её животу так, будто слышал сердцебиение малыша, и засыпал только тогда, когда убеждался, что она чувствует себя хорошо.
Это был новый Рикардо.
Одержимый.
Любящий.
И словно уже влюблённый в того, кого они ещё даже не видели.
Но Лия чувствовала, что в нём жила и тень страха.
Страха потерять.
Страха, что судьба может отобрать то, чего он сам никогда не ждал, но теперь не смог бы отпустить.
⸻
На третий день после больницы она встала на балкон, взяла телефон и села в кресло.
Рикардо был на совещании, охрана — внизу.
А у неё внутри жгло.
Одно нестерпимое желание — позвонить.
Не ради прощения.
Не ради примирения.
Просто сказать.
Я жду ребёнка. Я — мама. И вы, чёрт возьми, дед и бабка, нравится вам это или нет.
Она нашла номер отца.
Руки дрожали.
Пальцы словно отказывались подчиняться, но она нажала «вызов».
Гудок. Один. Второй. Третий.
— Кто это?
Голос отца. Всё такой же. Резкий. Холодный. Мёртвый.
— Это Лия.
— Жива, значит.
— Да.
Я хотела сказать...
Пауза.
Она сделала вдох.
— Я беременна.
У нас будет ребёнок. Я — жду ребёнка от Рикардо.
Молчание.
А потом...
— Значит, не прошло и двух месяцев, как ты надела белое платье, а уже раздвинула ноги перед этим ублюдком?
Лия застыла.
— Ты — позор семьи. Шлюха Бьянки.
Ты не дочь Вентурини.
Ты его вещь. Его выносная сука. И этот отпрыск — грязное продолжение его рода.
Надеюсь, ты гордишься собой. Надеюсь, ты счастлива быть его сосудом.
Лия медленно отняла телефон от уха.
И положила.
Не отключила. Не бросила.
Просто положила.
Дышать стало тяжело.
Но не от боли.
От злости.
В горле стоял ком.
В животе — лёгкое напряжение, словно ребёнок внутри отреагировал на каждое слово, брошенное в его сторону.
Она положила ладони на низ живота и прошептала:
— Ты не грязь.
Ты не позор.
Ты — моё. Наше.
Ты родишься в любви, не в ненависти.
⸻
Рикардо нашёл её там же — через полчаса.
Он сразу понял.
— Кто звонил?
— Я.
— Кому?
Она долго молчала.
— Моему отцу.
— Что он сказал?
Лия подняла на него глаза.
— Всё, чего ты и я давно знали: для него я не дочь. Я просто человек, которого он когда-то проиграл. И теперь, когда я стала кем-то, он хочет укусить сильнее.
Рикардо опустился на колени.
Приложил лоб к её животу.
Целовал.
Долго.
Молча.
— Этот ребёнок никогда не узнает, что значит быть отверженным, — тихо сказал он. — Никогда. Ни от меня. Ни от тебя. Ни от этого мира.
— Он уже знает, что такое ярость, — ответила Лия. — Я чувствовала, как он вздрогнул, когда отец сказал те слова.
И я клянусь, Рикардо...
Если кто-то попытается причинить ему боль — я убью. Без страха. Без следа.
Он посмотрел на неё с тем самым взглядом, от которого дрожали мафиози, политики и предатели.
— Мы с тобой, Лия, можем быть кем угодно.
Но теперь мы — родители.
А значит... мы опаснее, чем были когда-либо.
⸻
В ту ночь Рикардо не касался её, как раньше.
Он целовал медленно.
Спал рядом.
Держал живот в ладонях.
И в тишине, едва слышно, прошептал:
— Прости, малыш, что мир такой.
Но ты родишься, и я сделаю его другим.
Для тебя.
Для неё.
Для нас.
