9. Ваня
2 декабря
Впервые больше чем за год я вернулся в квартиру, где не было ни темно, ни холодно. Свет горел, Полина суетилась на кухне, а из духовки доносился потрясающий запах.
– Привет! – крикнул я, расстегивая ремешок шлема и прислоняя велосипед к двери.
– И тебе привет, – отозвалась она. – Ужин почти готов.
Стягивая с рук толстые непромокаемые перчатки, я заметил, что кофейный столик накрыт на двоих.
– Тебе помочь? – спросил я.
– Можешь одолжить мне вот это? – она указала на перчатки. – У тебя нет ни одной прихватки. Как ты без них обходишься?
– Просто мне нечего прихватывать, – отозвался я и, снова надев перчатки, зашел на кухню. – Давай я сам все сделаю. Стой, а что именно я собираюсь делать?
– Доставать форму из духовки. Только осторожно! – Она поморщилась, когда я взялся за горячую ручку. – Береги пальцы!
Перчатки хорошо исполнили роль прихватки. Когда на мое замерзшее лицо пахнул жар из духовки, оно защипало, а от запаха, который шел от формы, у меня закружилась голова. Я понял, как сильно проголодался.
– Что это? – спросил я.
– Запеканка с лапшой, брокколи и чеддером, – сказала Полина. – А теперь можешь заняться напитками? Пиво в холодильнике.
Я достал две бутылки светлого эля, пока она накладывала огромную порцию запеканки в мою тарелку и поменьше – в свою. Мы уселись за кофейный столик, она – на пол, я на – диван.
– Сколько я должен тебе за продукты? – спросил я, когда мы съели достаточно, чтобы немного утолить голод.
– Нисколько, – ответила она. – Пожалуйста, не порти наш праздничный ужин банальными разговорами о деньгах!
Я широко улыбнулся.
– А что мы празднуем?
– Я нашла работу, – сказала она. – Не совсем то, что я хотела… – Она опустила взгляд на тарелку. – Я хотела работать в ночную смену, чтобы тебе не мешать, но Дарлин привела меня в один ресторанчик…
– Дарлин?
– Ага, она весьма неожиданно зашла к нам сегодня утром. Все в порядке, – быстро добавила она, когда я нахмурился. – Мне она нравится. Даже очень. А еще у нее оказались знакомые в дорогом ресторане в Верхнем Ист-Сайде, и благодаря ей мне удалось туда устроиться. Похоже, я смогу неплохо зарабатывать, но, как я уже сказала, у них нет ночной смены.
Она взглянула на меня своими потрясающими зелеными глазами. Этот взгляд одновременно источал красоту и острый ум.
– Надеюсь, это не проблема, – добавила она.
– Что? Конечно, нет. – Я заморгал, чтобы выйти из этого мини-транса. – Почему ты думаешь, что это может быть проблемой?
Она пожала плечами и заправила за ухо длинную черную прядь.
– Я не хочу тебе мешать.
– Ты мне не мешаешь, – ответил я. – Ты здесь живешь. Хватит за это извиняться.
– Я не извиняюсь, – выпалила она с внезапной горячностью. – Я пытаюсь быть тактичной. Ты сам говорил, что еще не встречал человека, с которым мог бы ужиться в этой маленькой квартире.
Я пожал плечами.
– А теперь встретил.
Пару мгновений она смотрела на меня, ничего не говоря. Колючая гримаса, появившаяся на ее лице, немного смягчилась.
– Ладно, – сказала Полина. – Хорошо. Но не рассчитывай, что я буду готовить запеканку каждый вечер. Я долго провозилась с этой заразой, а меня ждет графический роман, который сам себя не нарисует.
Я закусил губу, чтобы не улыбнуться.
– Это лучший ужин, который я ел за долгое время, Полина. Спасибо тебе.
Она хотела что-то сказать, но сжала губы и отвела взгляд.
– Не за что.
Бум!
Я убрался на кухне, а потом уселся за ноутбуком, чтобы посмотреть кино. Полина склонилась над альбомом и принялась рисовать свой комикс. Волосы струились по ее плечам, создавая что-то вроде стены между ее работой и остальным миром. Судя по всему, процесс давался ей непросто. Пол вокруг стола и под окном был усеян шариками скомканной бумаги.
Час спустя Полина вырвала из альбома еще один лист. Прежде чем она смяла его и бросила в кучу, которая образовывалась на полу, я успел заметить чернильный скетч молодой женщины с острым каре в черном обтягивающем комбинезоне.
– Что-то не получается? – осмелился спросить я.
Я ожидал – даже с некоторым нетерпением – услышать в ответ очередной едкий комментарий. Опершись подбородком на руку, Полина обернулась ко мне. На ней были квадратные очки в черной оправе, в которых она выглядела чертовски интеллектуальной и привлекательной.
– Вообще никак, – сказала она и пнула ногой пару бумажных шариков. – Но это хотя бы какой-то прогресс по сравнению с совершеннейшим ничего, которое я делала весь день.
– А в чем проблема? – спросил я.
– В единственном издательстве, где мне дали хоть какую-то надежду, хотят, чтобы я внесла в роман правки.
Она покачала головой, проводя пальцами по страницам с готовыми рисунками.
– Я не понимаю, чего они хотят. В моей истории нет никакой романтики или мелодрамы. Это приключенческий экшен. Битва не на жизнь, а на смерть, приправленная теорией хаоса.
– Теорией хаоса? – я опустил ноутбук на кофейный столик. – Теперь я просто обязан на это взглянуть. Ты не против?
– Нет-нет, давай, – сказала она, вставая со стула, чтобы я мог присесть. – Узри мой графический роман во всем его бездушном величии.
Я подвинул к себе первую страницу. Та же героиня в черном костюме нацеливала пистолет на полноватого мужчину, лежавшего на полу.
– «Мама, можно…?» – прочитал я название. – О чем здесь рассказывается?
Полина, стоявшая позади меня, наклонилась к столу, обдавая меня запахом своих духов.
– Действие происходит в будущем, примерно через сто лет после нашего времени. Герои живут на нашей планете, но в антиутопическом мире. И дело не в ядерной катастрофе или экологическом загрязнении – хотя в этом плане у Земли тоже большие неприятности. Но главная беда заключается не в каком-то одном катаклизме, а тысячах маленьких. Убийства, изнасилования, перестрелки…
Она откашлялась.
– Похищения детей, работорговля. Все это тянет человечество вниз. Люди больше не сочувствуют друг другу, не заботятся ни о планете, ни друг о друге. Каждый сам за себя. На весь мир словно опустилась страшная свинцовая туча злобы и страха.
– Звучит весело, – вставил я. – Но на самом деле весьма правдоподобно. И как можно решить эти проблемы?
– С помощью путешествий во времени. Существует агентство под названием «Проект “Бабочка”». Люди, которые там работают, находят в газетах прошлых лет статьи о кошмарных преступлениях и заносят их в базу данных, а потом отправляют в прошлое особых агентов, чтобы те помешали этим преступлениям произойти. Их технические возможности не совершенны, но они все равно пытаются. Надеются, что если облегчить груз несчастий, произошедших в прошлом, то будущее станет светлее.
Я сжал столешницу пальцами. Слушая ее слова, я сам переместился во времени и оказался в своем собственном несчастном прошлом. Я снова очутился в убогой квартирке, заполоненной тараканами, в которой когда-то жили мы с дедушкой. Увидел старую мебель и покрытый пятнами ковер. Дедушка сидел в своем любимом зеленом кресле с рваной обивкой из искусственной кожи. Я почувствовал запах дыма от трубки, которую он всегда сжимал в зубах. Увидел, как его узкая грудь поднимается и опускается от приступов кашля. Вспомнил его слезящиеся глаза и хриплый от дыма голос.
«Ты заслуживаешь лучшей жизни, Ваня».
Я проглотил комок, коловший мне горло, а вместе с ним и эти воспоминания.
«Если облегчить груз несчастий, произошедших в прошлом, то будущее станет светлее».
Полина так точно назвала причину, по которой я согласился на это идиотское, гребаное ограбление. Я хотел облегчить не только свой груз несчастий, но и дедушкин тоже. Он заслуживал лучшей жизни. Но все покатилось под откос…
Я кашлянул, чтобы прочистить горло.
– Значит, эта дамочка в черном – один из агентов, путешествующих во времени?
– Точно. Это Кира. Ее кодовое имя в «Проекте “Бабочка”» – Мама.
Полина наклонилась к столу, чтобы указать пальцем на свою героиню, и ее длинные черные волосы упали мне на плечо. Я поднял на нее взгляд.
Черт возьми, какая же она красивая.
На фоне полных отчаянья воспоминаний о жизни с дедушкой и нашей нынешней нищеты Полина была бальзамом для моих глаз. Прекрасным рассветным солнцем после недели, проведенной под гнетом серых туч. Одно лишь прикосновение ее чистых, шелковистых волос к моей коже казалось настоящей роскошью.
– Понятно, – проговорил я, моргнув и наконец оторвав взгляд от изящного, бледного изгиба Полининой шеи. – И что… эээ, что происходит с Мамой?
– Когда-то у нее убили ребенка, – ответила Полина. – Теперь ею движет месть. Она путешествует во времени, только чтобы предотвращать детские убийства и изнасилования. Она не арестовывает преступников. Она их убивает. Каждый раз. Без какой-либо жалости.
Ее палец передвинулся к полному мужчине – педофилу, – который молил Маму пощадить его.
– Слышал когда-нибудь про детскую игру «Мама, можно..?»? – спросила Полина.
– Что-то знакомое.
– Кира заставляет каждого извращенца задать ей этот вопрос. Они должны спросить: «Мама, можно ты оставишь меня в живых?». Но ответ всегда: «нет».
Мне вдруг показалось, что я сижу слишком близко к ее работе. Она хотела вернуть свой роман себе. Я встал со стула, чтобы уступить ей место.
– Сюжет напряженный, – сказал я. – А что именно не понравилось издателям?
– Нет души, – фыркнула Полина, плюхаясь на стул. – Нет, я понимаю, что история мрачная, но она и должна такой быть.
Я сделал пару шагов, чтобы взять из холодильника еще одно пиво.
– Ладно, а что еще с ней происходит?
– В смысле?
– Чем она занимается? С кем разговаривает?
Полина нахмурилась.
– С другими агентами. С учеными из «Проекта “Бабочка”».
– Почему ребята из «Бабочки» не отправят кого-нибудь в прошлое, чтобы предотвратить убийство ее дочери?
– Тогда не получится истории, – грустно улыбнулась Полина. – Как я говорила, их технологические возможности не совершенны. Агенты не могут выбирать, куда они отправятся. База данных определяет время и место, после чего происходит прыжок. Кира надеется, что однажды ее перенесет к убийце дочери, но шансы катастрофически малы.
– Она замужем? Пока она путешествует во времени и надирает задницы извращенцам, ждет ли ее дома какой-нибудь никчемный мужичок?
Полина усмехнулась.
– Нет, она одиночка. И, пожалуйста, не говори, что любовная линия – это и есть та душа, которая необходима истории. Кире не нужно, чтобы мужчина ее спасал, – сказала она тихим голосом. – Она сама себя спасает – так, как умеет.
– Ладно. – Я отхлебнул пива и прислонился к кухонному столику. – Кто пытается ей помешать?
– Иногда поймать извращенца оказывается непросто. Иногда у нее возникают проблемы с местной полицией, но у нее всегда получается их перехитрить.
Я кивнул.
– Но кто ей мешает? Я имею в виду не в физическом смысле, а в психологическом. Точнее, в моральном.
– В моральном?
Я пожал плечами, изо всех сил стараясь не переводить разговор в серьезное русло.
– Происходит ли в ее голове моральный конфликт, когда она выпускает пулю в лоб парню, который еще ничего не сделал?
– Это не просто какой-то парень, – с гневом произнесла Полина. – Это извращенец. Омерзительное, издевающееся над детьми животное!
– Да, но пыталась ли она хоть раз запереть потенциального преступника в тюрьме? Я думаю, убийства не идут на пользу ее душе, как бы сильно извращенцы их ни заслуживали.
Полина уставилась на меня так, будто из моей шеи выросла вторая голова.
– Но о чем здесь думать? Педофил заслуживает смерти. Действительно заслуживает.
Я приподнял руки.
– Я с тобой полностью согласен. Я просто спрашиваю – во благо твоей истории, – где конфликт?
Полина насупила брови, и я подумал, что иду по тонкому льду. Критиковать чье-то творчество – опасное занятие, даже если делаешь это с самыми благими намерениями. Когда она заговорила, в ее голосе звенело напряжение, и я понял, что был прав.
– В ее жизни куча конфликтов, – сказала она. – Вся ее жизнь – один большой конфликт. Ее терзает чувство вины. Она ведь допустила, что ее ребенок…
Полина покачала головой и сжала маленькие ладони в кулаки.
– Ее дочку убили. А она не смогла это предотвратить. Она живет с этим каждый день и испытывает облегчение, только когда убивает тех, кто пытается предать этой бесконечной боли других матерей. Другие семьи. Других сестер…
На этом слове ее голос дрогнул.
Господи, что здесь происходит?
Я осторожно поставил пиво на столик.
– Полина…
– Вот он твой конфликт, – произнесла она дрожащим голосом и захлопнула портфолио.
Она сморгнула слезы за стеклами очков, но я успел их заметить.
– Тебе сейчас не нужна ванная? Я приму душ, чтобы не нужно было… Чтобы утром мы… не мешали друг другу.
– Послушай, прости, если я…
– Ты ничего не сделал. Все хорошо.
Она хлопнула дверью в ванную, прежде чем я успел извиниться за то, что полез к ней с вопросами. Ее графический роман явно был не просто приключенческим экшеном, как она его описала. Она отреагировала так не потому, что хотела защититься от критики. Дело было совсем в другом.
Из ванной послышался шум воды. Я опоздал.
«Здесь есть душа, – думал я, перебирая пальцами страницы ее работы. – Просто она погребена под тяжестью невыносимой боли».
Бах!
Я выключил свет и залез в постель. Полина лежала на чертовом надувном матрасе, который я уже ненавидел. Мы обменялись сухими пожеланиями спокойной ночи и погрузились в гнетущую тишину. Время тянулось, а сон все не шел. У меня было ощущение, что мы оказались в неравном положении. Что, если я не скажу что-нибудь, следующие два дня мы оба будем чувствовать себя так, словно она ходит по дому голой, в то время как я полностью одет.
Со стороны матраса послышалось беспокойное шуршание, и я решил рискнуть.
– Полина, – сказал я в темноту. – Ты не спишь?
– Нет, – ответила она. – Не получается заснуть.
– Это все я виноват.
– Нет, ты что. Прости, что так слетела с катушек. Я ценю то, что ты пытался помочь, просто мой роман…
Она вздохнула.
– Я не знаю, как его исправить, потому что сейчас он именно такой, каким должен быть.
– Я понимаю. Мне нравится твоя история, Полина.
– Правда?
– Да. И мне понравились твои слова про то, что будущее станет светлее, если облегчить груз несчастий, произошедших в прошлом. Это и моя история тоже. Именно поэтому я и согласился участвовать в ограблении, за которое сел в тюрьму на два года.
– Что ты имеешь в виду?
Даже в темноте и на расстоянии, разделявшем наши кровати, я видел, как блестят ее большие глаза.
– Дедушка взял меня к себе, когда мне было восемь лет. Моя мама-наркоманка и отец-алкоголик бросили меня, поэтому дедушка начал обо мне заботиться. Он делал все, что мог, следил, чтобы я ходил в школу. У него не было ни денег, ни хорошей работы, но зато была внутренняя целостность. Это единственное, что он мог оставить мне в наследство, а я его подвел.
Я перевернулся на спину и, переплетя пальцы, положил руки под голову.
– Участие в ограбление шло вразрез со всеми его принципами, но тогда мне уже исполнился двадцать один год, я пахал на двух работах, а он лежал в хосписе. Цирроз печени. Я знал, что у него мало времени, и хотел дать ему лучшую жизнь. Свозить его в какое-нибудь красивое место, пока он не умер. Может быть, на теплый пляж, где он смог бы посидеть на песке и, куря трубку, подставить лицо солнцу.
– Но этого не произошло, – мягко проговорила Полина.
– Нет. Меня поймали. Дедушка умер через три дня после того, как начался мой тюремный срок. Медсестры из хосписа говорили, что ясный ум покинул его раньше. Он не знал, что я совершил. Не знал, что я пытался взять чужое и что из-за этого погиб человек. Он ничего этого не знал.
Я повернул голову в сторону, чтобы посмотреть на Полину.
– Только по этой причине я до сих пор могу вставать с кровати по утрам.
Я представил, что моя история зависла в воздухе между нами в виде облачка с напечатанными словами, которые Полина могла прочесть, а я не мог взять обратно.
– Твой дедушка очень хорошо тебя воспитал, Ваня.
– Он сделал все, что было в его силах, но я все испортил. Я совершил огромную, кошмарную ошибку. После такого непросто оправиться.
– И ты сделал бы что угодно, чтобы изменить прошлое.
– Да, – согласился я. – Что угодно. Я бы пришел в агентство «Проект “Бабочка”».
– Я тоже, – сказала Полина. – Я сделала бы даже больше, чем что угодно.
Я повернулся боком, чтобы видеть ее лицо. Я был готов слушать, если она захочет говорить дальше, или молчать, если она решит, что пора засыпать. Она заговорила. Из гнезда, в которое она превратила одеяло, донесся ее голос, полный глубокой, вязкой боли. Слова выходили наружу из какого-то потаенного, одинокого уголка ее души. Они были проржавевшими от того, что так долго без надобности лежали на дне этого мрачного колодца. Внезапно даже сумрак, стоявший в нашей квартире, показался мне не таким темным.
– Мою сестру похитили, – сказала Полина. – Ей было девять. Мне – четырнадцать. Это произошло на моих глазах.
Во мне напряглись все мышцы до единой.
– На твоих глазах?..
– Да. Я все видела, но не смогла этому помешать. Я пыталась. Я бежала так быстро, как только могла, но фургон ехал быстрее. Я кричала так громко…
Она осеклась, и я зажмурился в темноте, пытаясь прогнать из головы образ маленькой девочки с развевающимися черными волосами, бегущей вслед за сокровищем, которое ей было уже не догнать.
– Господи, Полина…
– Но я… всех подвела. Я подвела сестру. Подвела маму с папой.
Она судорожно вдохнула.
– Вот почему у меня случаются панические атаки в кафе, когда мне задают вопросы о семье. Я не приезжаю домой, потому что там у меня начинаются истерики, да я и не хочу туда ехать. Чувство вины сжигает меня изнутри, как пожар.
– Они же не винят тебя в том, что случилось?
– Нет, – ответила она. – Но это и не нужно. Я знаю, что произошло. Я там была.
Я вдруг понял, что, сам того не замечая, сжал руки в кулаки.
– Этого человека поймали? Я имею в виду…
– Да, его поймали, – произнесла Полина. Ее голос звучал почти спокойно – лишь слегка подрагивал на краях фраз. – Гордон Джеймс признался в похищении и убийстве. Он уже десять лет гниет в камере смертников в Филадельфии, и мы – моя семья и я – ждем, когда назначат день его казни. Когда он наступит, я буду сидеть в этой комнатке и смотреть, как эта сволочь умирает. Наверное, для того, чтобы наконец перевернуть эту страницу. Чтобы испытать облегчение. В отличие от Мамы, я не могу нажать на курок, но могу хотя бы посмотреть на это со стороны, понимаешь?
«Тебе не нужно смотреть, как умирает человек, Полина…» – тут же подумал я, но не стал озвучивать эти слова. Я не имел права указывать, что принесет ей облегчение и спокойствие. Не мне было говорить, что сможет снять с ее хрупких плеч этот страшный груз.
Полина тяжело вздохнула.
– Вот о чем мой роман на самом деле. Я не могу вернуться в прошлое и спасти сестру от этого подонка, но Кира на это способна. Мама на это способна, а мне… мне это необходимо.
«Подойди к ней, – подумал я. – Встань и подойди. Когда рассказываешь такую историю, нужно, чтобы тебя, черт возьми, хоть кто-нибудь обнял. Нужна хотя бы капля утеше-ния…»
Я не мог сдвинуться с места. Чудовищность ее истории пригвоздила меня к кровати.
– Мне так жаль, Полина. Мне страшно жаль.
– Прости, что все это тебе рассказала, – произнесла она. – Нет, я об этом не жалею, просто это страшная история. Прости, что заставила тебя ее выслушать. Но знаешь, что странно?
– М?
– Я никогда никому не говорила об этом вслух. Ни разу. Стоит мне задуматься о том дне, не пропуская его через фильтр графического романа, со мной случается паническая атака жутких масштабов. Но сейчас я рассказала все это тебе и ощущаю… что-то похожее на облегчение. Это просто невероятно.
Она улыбнулась мне в темноте. Она была такой красивой и нежной. И сейчас находилась далеко от своих кошмарных воспоминаний.
– Кажется, ты упустил свое призвание, Бессмертных. Нужно было становиться психотерапевтом. Моему так и не удалось извлечь из меня ничего, кроме как «я в порядке».
– Рад, если смог помочь.
– Все дело в твоем голосе, – сонно пробормотала она. – У тебя красивый голос.
Я чувствовал, что сон окутывает нас обоих, словно мы ненадолго изгнали призраков, которые нас мучили, и теперь могли насладиться парой часов отдыха.
Прежде чем я окончательно погрузился в сон, мне в голову пришел вопрос.
– Полина? Почему ты назвала агентство путешественников во времени «Проект “Бабочка”»?
– Это одна из идей теории хаоса. Взмах крыльев бабочки в Малайзии изменяет направление воздушных потоков и вызывает ураган во Флориде. Мне очень нравится эта мысль. Даже самый незначительный поступок может иметь огромные последствия. Агенты, работающие в «Проекте “Бабочка”», хотят стереть из истории трагедии, которые повлекли за собой страдания и боль, в надежде, что на их месте появится что-то хорошее. Благородство, доброта, счастье.
Она устало улыбнулась и добавила:
– Всякие такие абстрактные существительные.
– Мне это нравится, – сказал я. – Очень нравится.
– Мне тоже, – отозвалась она. – Доброй ночи, Вань.
– Доброй ночи, Поль.
Я лежал в темноте и ждал, пока она уснет. Я смотрел на очертания ее тела и слушал ее дыхание. Когда она погрузилась в глубокий сон, я последовал ее примеру.