2 глава.
На ужине стажёрам отвели отдельный столик — вдали от преподавателей, но и не рядом с учениками. Просторный, скромно накрытый, будто чтобы подчеркнуть их промежуточное положение: они уже не дети, но ещё и не полноценные взрослые.
Розалина уселась на край и наконец смогла как следует рассмотреть тех, кто поддался на идею стажировки.
Из Гриффиндора — Гермиона Грейнджер. Это неудивительно, скорее даже предсказуемо. Она сидела с прямой спиной, будто даже в момент еды умудрялась соблюдать какую-то внутреннюю дисциплину. Рядом — Джинни Уизли. Вот это вызывало больше вопросов. Зачем она здесь? Ей ведь всего шестнадцать... Или семнадцать? И что она собирается делать? Розалина не могла придумать ни одной разумной причины, по которой младшая Уизли согласилась бы на стажировку.
Дальше — когтевранцы. Луна Лавгуд — с рассеянной улыбкой и ожерельем из каких-то подозрительно похожих на зубы существ. Розалина наблюдала, как Луна спокойно отпивает тыквенный сок и что-то шепчет Марку Эйвери. Тот — высокий, светловолосый, с холодным, почти стеклянным взглядом. Её память подсказывала: отличник, почти фанатичный в своём изучении древних рун. Вроде бы из старших курсов, но всегда был каким-то... невидимым.
Из Пуффендуя не было никого.
Ни одного.
Розалина спокойно ела тушёную курицу с овощами — медленно, сосредоточенно, будто на этом ужине действительно не было ничего важного. Хоть внутри всё ещё ворочались мысли.
И тут, без лишнего шума, рядом с ней кто-то сел. Она даже не сразу повернула голову — просто почувствовала движение, аромат лёгкого древесного одеколона и еле уловимый запах зелий.
Теодор Нотт.
— Ты, кажется, в одиночку взялась судить всех, — произнёс он негромко, наливая себе с тыквенным соком. — Уже решила, кто достоин, а кто нет?
Розалина чуть приподняла бровь, не поворачиваясь к нему.
— Я просто ем, — сказала она спокойно, отрезая очередной кусочек курицы. — Не все любят комментировать вслух свои наблюдения.
— Но ты любишь наблюдать. Я заметил, — ответил он так же невозмутимо и откусил хлеб.
Она бросила на него быстрый взгляд. Его лицо как всегда было бесстрастным, взгляд — лениво-насмешливым. Он вёл себя так, будто всё происходящее — комедия, разыгрывающаяся только для него.
— Тебе скучно, Нотт? — спросила она холодно.
— Мне интересно, — ответил он, — как быстро ты снова попытаешься сбежать с этого стола.
— Я не сбегаю. Я просто предпочитаю тишину.
— Зря. В тишине слишком хорошо слышно свои мысли. А некоторые — довольно неприятные.
Она на секунду застыла, потом снова сделала вид, что занята едой.
Он умеет поддеть. И знает, куда бить.
— Ты тоже теперь стажёр? — вдруг раздалось с другой стороны стола.
Розалина подняла глаза. Гермиона Грейнджер смотрела на неё почти дружелюбно, с тем же внимательным выражением, которое она всегда носила на лице, будто всё происходящее — часть сложной головоломки.
Розалина немного удивилась. Она не ожидала, что та заговорит с ней. Тем более — так просто, без тени обвинения, без осторожной колкости.
— Похоже на то, — спокойно ответила Розалина.
Она не сказала вслух, что была уверена: после войны они не смогут разговаривать. Что все мосты сожжены, пусть даже она и не держала палочку в руке в тот день. Но люди вроде Грейнджер — они помнят. Особенно они.
— Хорошо, — кивнула Гермиона. — Значит, нас всё же шестеро.
— Семеро, — поправил Тео, не отрывая взгляда от своей тарелки. — Ты опять не считаешь меня, Грейнджер? Обидно.
Гермиона вздохнула, будто заранее устала от его тона, но ничего не ответила. Её внимание вновь вернулось к Розалине.
— Я не ожидала, если честно, — сказала она чуть тише. — Но... наверное, хорошо, что здесь есть люди с разным взглядом.
С разным взглядом. Розалина почти усмехнулась. Это ли не дипломатия в лучшем виде?
— Наверное, — кивнула она. — Если нас не поубивают друг друга за первую неделю.
Гермиона улыбнулась уголком губ. Это было почти... настоящее.
Гермиона больше ничего не сказала и повернулась обратно к Джинни, которая что-то вполголоса рассказывала ей, оживлённо жестикулируя. Розалина осталась в тишине — ну, почти.
— Трогательно, — тихо протянул Теодор, даже не глядя на неё, — вы обменялись словами, и мир не рухнул.
Розалина покосилась на него. Он выглядел беззаботно: откинулся чуть назад, крутил в пальцах ложку, как будто всё происходящее — спектакль, в котором он с удовольствием занимает место зрителя.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Да ничего, — пожал плечами он. — Просто... ты думала, она тебя возненавидит до конца жизни, а она — вот, заговорила. Возможно, ты не так уж и страшна, как сама себе придумала.
— Или она просто хорошая актриса, — пробормотала Розалина, уставившись в тарелку.
— Актриса она отличная, в этом сомнений нет, — сказал Тео. — Но, знаешь, она не выглядит так, будто ей нужно что-то изображать. Она говорит, потому что хочет говорить. Страшно, да?
Розалина вздохнула, отложила вилку.
— Тебе, наверное, весело, когда люди сомневаются в себе?
Он, наконец, посмотрел на неё — пристально, с этой своей ленивой серьёзностью, за которой пряталось слишком много всего.
— Нет, — сказал он тихо.
Ужин прошёл в молчаливом напряжении. Розалина доела последнюю ложку картофельного пюре, выпила сок, вежливо кивнула и встала. Больше она здесь не могла находиться. Всё — разговор с Гермионой, присутствие Тео, даже молчание Лавгуд — казалось слишком громким.
Она вышла из Большого зала, миновала несколько поворотов, поднялась по лестнице — и вдруг услышала за спиной знакомые, неспешные шаги.
Она ускорила шаг.
Шаги — тоже.
Поджав губы, она резко обернулась.
— Чего ты ходишь за мной? — бросила она, глядя на него с раздражением, но не без тени растерянности.
Теодор остановился на ступеньку ниже, поднял бровь. На его лице появилась та самая, вымученно-ленивая усмешка.
— За тобой? — переспросил он с притворным удивлением. — Ну что ты, Паркинсон. Я иду в башню. Как и ты.
Он прошёл мимо, даже не дождавшись её ответа. Бросил через плечо:
— Хотя, если тебе так важно — можешь считать, что я преследую тебя из чистого обожания.
Он повернул за угол, оставив после себя лёгкий запах древесных трав и... раздражающую лёгкость в груди.
Розалина осталась стоять на лестнице, моргнув. Потом фыркнула себе под нос и пошла дальше.
Почему он всегда звучит так, будто издевается?
Когда Розалина поднялась в башню, внутри уже кто-то был.
Теодор и Малфой сидели в гостиной у камина, погружённые в разговор. Что-то между серьёзным обсуждением и ленивым обменом колкостями. Драко сидел на подлокотнике кресла, Тео — развалившись в самом кресле, как будто это его башня, его кресло, его Хогвартс.
Она молча прошла мимо и скрылась за дверью одной из двух комнат.
К её удивлению, чемодан уже стоял внутри. Похоже, домовые эльфы не теряли времени. Розалина быстро переоделась — сняла повседневную мантию, натянула плотную черную юбку , мягкий свитер оттенка изумрудной хвои. Волосы собрала в низкий пучок. Зеркало у двери одобрительно блеснуло рамой, будто говоря: теперь ты снова в форме.
Башня оказалась устроена просто: две комнаты и общий туалет между ними. Без излишеств, но тепло, по-хогвартски. Очевидно, что в соседней комнате расположились Нотт и Малфой — их голоса и смех легко доносились сквозь деревянную дверь.
Когда она вышла, собираясь направиться в башню, где должно было пройти первое собрание стажёров, её уже окликнули:
— Паркинсон, подожди нас, — раздался за спиной голос Теодора, — пойдём вместе.
Она замерла на полшага, не оборачиваясь. Потом медленно выдохнула, закатив глаза:
— О, Мерлин...
Драко хмыкнул из комнаты:
— Мы не кусаемся, если что.
— Говори за себя, — лениво вставил Тео, — я иногда не удерживаюсь.
Розалина закрыла глаза на секунду, молясь о терпении, потом повернулась на каблуках и, не говоря ни слова, пошла по коридору.
Тео догнал её в несколько шагов. Шёл рядом, чуть ближе, чем было необходимо. Драко плёлся чуть сзади, явно довольный всей этой сценой.
— Знаешь, — не глядя на неё, сказал Тео, — я начинаю думать, что ты скучала по нам.
— Не о том думаешь. — бросила Розалина, не поворачивая головы.
Он ничего не ответил, но уголки его губ снова дернулись в той самой, едва заметной усмешке, которую она уже начинала ненавидеть... и слишком хорошо запоминать.
Коридоры Хогвартса были уже почти пусты — за окнами сгущались сумерки, лампы начинали мерцать золотистым светом. Каменные стены будто прислушивались к каждому шагу.
Розалина шла вперёд с видом обречённой на ежедневную пытку. Рядом — Теодор, не умолкающий ни на секунду, рассказывающий что-то вроде анекдота или очередной издёвки.
— ...и представляешь, он всерьёз подумал, что Флитвик даст ему "Выдающийся" только за то, что он назвал его профессором-легендой. Ужас, сколько наивных в этой школе, — продолжал Тео, усмехаясь.
Она молчала, не зная, что раздражает больше: его голос, содержание его слов — или тот факт, что он будто чувствует, как ей это неприятно, и нарочно продолжает.
Позади них почти неслышно шагал Драко. Он двигался мягко, будто скользил по полу. Не вмешивался. Не смеялся. Просто слушал — не столько рассказ Тео, сколько их обоих. Его присутствие ощущалось, но не отвлекало — как тень или звук собственных шагов.
Розалина мельком оглянулась. Свет от факела пробежал по светлым волосам Малфоя, высветив хищные черты лица. Он посмотрел на неё спокойно — не враждебно, но и не дружелюбно. Оценивающе.
— Он всегда такой тихий, или только когда с нами? — спросила она вполголоса.
— Драко? — Тео усмехнулся. — Он просто ждёт момент, когда можно будет сказать что-то колкое и меткое. Как ты. Вы бы сработались, если бы не ненавидели друг друга.
— Мы не... — начала Розалина, но замолчала. Не стоило вдаваться в объяснения. Ни с Тео, ни с Драко.
— Ну конечно, — хмыкнул Нотт, и снова заговорил — теперь о каком-то нелепом случае на шестом курсе с Флетчером и невидимым чернильным пятном.
Розалина слушала его вполуха, пока Хогвартс расправлял стены перед ними, освещая дорогу к общей башне, где их уже, возможно, ждали остальные стажёры — и первые настоящие испытания.