Лед и Пламя Новае
Серый рассвет январского утра 451 года от Рождества Христова едва коснулся зубчатых стен римской крепости Новае, что расположилась на замерзшем берегу Дуная, словно последний оплот порядка в надвигающемся хаосе. Воздух, холодный и колкий, как клинок, звенел зловещей тишиной, которую вскоре нарушил глухой, нарастающий гул, подобный отдалённому грому. С востока, из-за покрытых инеем холмов, выползала тёмная, неиссякаемая река — армия Аттилы. Более двухсот тысяч всадников и пеших воинов растеклись по заснеженной равнине, и от этого зрелища, от вида бесчисленных копий, щитов и знамён, кровь стыла в жилах даже у самых храбрых ветеранов на стенах.
Новае, классический римский каструм, была воплощением имперской мощи: почти пять гектаров неприступной твердыни, обнесённой двойным рвом с ледяной водой, высоким валом и каменной стеной пятиметровой высоты. Дубовые ворота, окованные железом, и сторожевые башни по углам довершали картину несокрушимости. Триста легионеров и ауксилариев под командованием центуриона Луция Валерия несли свой дозор, ещё не ведая, что для многих из них этот рассвет станет последним.
Аттила, восседая на низкорослом, но выносливом степном скакуне, наблюдал за крепостью с пригорка. Его прищуренные, словно у хищной птицы, глаза выхватывали каждую деталь укреплений, каждый изъян в обороне. Он, кочевник, рождённый в седле, давно научился брать вот такие каменные гнёзда. Нынешний поход был не просто набегом — то был удар молота по самому основанию Западной Империи.
Первые часы осады прошли не в яростных атаках, а в методичном, давящем психологическом удушье. Тысячи гуннских всадников начали неторопливо объезжать крепость по широкому кругу, протаптывая в снегу зловещее кольцо. Остготы и аланы из его войска, владеющие латынью и греческим, выкрикивали угрозы и обещания. Голоса их проносились над стенами вместе с ледяным ветром:
— Отворяйте ворота, и милость Великого Аттилы будет безгранична!
— Упрямство же ваше обратится в прах и пепел!
На стенах легионеры сжимали древка пилумов, но в их глазах, устремлённых на бесконечную орду, читался не только долг, но и животный страх. Зима лишила их привычных преимуществ: запасы провианта были скудны, а замёрзшие лишь частично рвы из защитников превратились в коварную ловушку.
К полудню, не дождавшись капитуляции, Аттила дал знак. Сотни остготов, под прикрытием лучников, вооружённые тяжёлыми топорами и щитами, двинулись к первому рву. Их задачей было укрепить ледяную корку настилами, дабы открыть путь основным силам. Они скользили по льду, пригибаясь под градом камней и стрел, что сыпались со стен. Несколько воинов, поскользнувшись, с криком исчезали в ледяной пучине, но остальные, не обращая внимания на потери, продолжали своё дело с хладнокровной методичностью.
Центурион Валерий, человек бывалый, отдал приказ лить на атакующих кипящую смолу. Жидкий огонь шипел на снегу, вспыхивал яркими пятнами, но мороз тут же гасил пламя. Тогда римляне начали метать глиняные горшки с маслом, которые, разбиваясь, превращали лёд в смертельную кашу. Но и это лишь ненадолго замедлило натиск.
Аттила наблюдал за схваткой бесстрастно, словно играя в шахматы. Пока его передовые отряды тестировали оборону, основная армия в пяти километрах от крепости занималась другим делом. В прибрежных лесах гремели топоры: гунны, эти прирождённые кочевники, под руководством захваченных когда-то римских инженеров или переняв опыт у покорённых народов, сооружали сотни штурмовых лестниц и два огромных тарана, обитых железом.
С наступлением ночи мороз усилился. На стенах Новае зажгли факелы, их трепещущий свет выхватывал из мрака уставшие, напряжённые лица легионеров. Внутри крепости царила тревожная тишина, прерываемая лишь стонами раненых и скрипом телег, на которых подвозили к стенам последние запасы камней и дротиков. Солдаты экономили еду, понимая, что помощи ждать неоткуда.
В это время в шатре Аттилы, освещённом жирными свечами, собрались его вассальные короли и вожди: остгот Ардарих, алан Гезимунд и другие. Аттила сидел на простом походном стуле, но его власть царила безраздельно.
— Завтра на рассвете Новае падёт, — его тихий, хриплый голос не терпел возражений. — Мы ударим не в лоб, а в три точки сразу. Пока одни будут заполнять рвы хворостом и землёй, другие пойдут на стены, а третьи пробьют ворота. Они не выдержат. Зима — их главный враг. Лёд сковал их источники, а снег отрезал от поставок.
Рассвет 15 января взорвался рогом и грохотом тысяч голосов. Армия гуннов, разделённая на три крыла, ринулась в атаку. Остготы, прикрываясь щитами, сомкнутыми в «черепаху», принялись закидывать первый ров вязанками хвороста и мешками с землёй. Другой отряд, с лестницами, устремился ко второму рву. Третий, с громадным тараном на катках, двинулся к воротам.
Стены Новае превратились в ад. Римляне обрушили на штурмующих всё, что было у них под рукой: камни, свинцовые ядра, дротики. Лили кипяток и смолу. Центурион Валерий, не смыкавший глаз, метался вдоль парапета, подбадривая солдат, организуя оборону. Но против каждого его легионера шли сотни врагов.
Несмотря на чудовищные потери, первый ров был быстро заполнен. Затем подошла очередь второго. Лёд ломался под ногами, увлекая в ледяную воду десятки воинов, но их место тут же занимали новые. И в этот момент к воротам, под прикрытием тучи зажигательных стрел, заставлявших римлян прятаться, подкатили таран.
Раздался первый удар — глухой, словно удар гигантского сердца. Дубовые створки ворот содрогнулись. Второй удар — и послышался треск ломающегося дерева. Третий — и железные оковки начали гнуться.
К полудню, когда солнце, скрытое дымом, висело блеклым пятном в небе, гунны взобрались на стены. Лестницы, несмотря на яростное сопротивление защитников, были приставлены, и наверху завязалась отчаянная рукопашная схватка. Измученные бессонницей и непрерывным боем римляне начали сдавать под неумолимым напором.
Именно в этот момент Аттила, до сих пор наблюдавший с холма, сделал едва заметный знак рукой. С тыла, со стороны реки, откуда их меньше всего ждали, на крепость обрушился свежий, до этого скрытый резерв гуннов.
Это стало последней каплей. Римский строй дрогнул. Ворота с грохотом рухнули внутрь, и в пролом хлынула лавина варваров. Центурион Валерий, собрав вокруг себя горстку оставшихся в живых ветеранов, попытался дать последний бой на главной площади крепости, но был сражён стрелой, пробившей горло.
К закату всё было кончено. Новае пала. Гунны принялись за методичный грабёж, вынося оружие, зерно, вино и ценности из храмов. Но Аттила, не теряя времени, приказал:
— Сжечь дотла! Пусть дым от этой крепости будет виден в самом Риме!
Деревянные постройки внутри стен вспыхнули, как факелы. Пламя, раздуваемое ветром, пожирало казармы, склады, конюшни. Каменные стены, столетиями стоявшие неприступно, чернели и рушились от жара. Рвы были завалены трупами и обломками.
Аттила стоял на холме и смотрел на гибель ещё одного бастиона Рима. В его маленьких, колючих глазах не было ни триумфа, ни жалости. Лишь холодная, безразличная решимость. Для него это был всего лишь шаг на долгом пути.
К утру от Новае осталось лишь чёрное, дымящееся пятно на белом снегу — обугленные камни, искореженный металл и безмолвные мертвецы. Молчаливый памятник мощи того, кого скоро будут называть Бичом Божьим.