Железный крест
Это был провал, окончившийся успехом. Всё, что могло пойти не так, пошло не так, но в конечном итоге этот позор обернулся для тебя громкой славой, которую не в силах были омрачить ни огромные потери личного состава, ни бегство солдат — словом, ничего.
Майор вызывал тебя через день после того, как твои солдаты отступили на несколько километров. Ты готовилась ко всему, что можно было ожидать от этого старого хряща, но майор, этот обрюзгший и потолстевший человек с синими белками глаз и пожелтевшей кожей, встретил тебя с распростёртыми объятиями и сразу, как только ты вошла к нему, стал пожимать твои маленькие негнущиеся ладони.
— Поздравляю, Адлер! — горячо говорил майор, сжимая твою руку. — Колоссальный, невиданный успех!
— Д-да, — заикалась ты, бегая глазами по крупной фигуре майора. — С-спасибо.
Майор ещё говорил тебе что-то, поблёскивая зубами и говоря у самого твоего лица, из-за чего ты морщилась и задерживала дыхание — настолько от него воняло водкой и сигаретами.
В мыслях ты быстро перебирала всё, что произошло за эти несколько дней, но ничего, что могло бы так подействовать не майора, на твой взгляд, не произошло. Только позорное бегство твоих солдат.
Поводя глазами по комнате, ты нашла связиста, маленького немолодого человека с круглыми глазами. Ты посмотрела на него умоляющим и вопрошающим взглядом, и тот, поняв тебя, сказал:
— Господин майор, не смущайте гауптмана! Дайте ей прийти в себя после такого.
— И то верно! — согласился майор и в последний раз пожал тебе руку. — Такое дело непременно надо отпраздновать! Я пойду за водкой!
И старый майор с необычайной прозорливостью для своего крупного тела вышел вон.
Ты подскочила к связисту, быстро спросила:
— Что такое? Что случилось?
Связист вобрал голову в плечи и ответил:
— Русских, которых вы заманили, разбили, — он вдруг улыбнулся: — Блестяще сработанно, право! Не всякий матёрый командир согласился бы так рискнуть, а вы всё же рискнули! Я восхищён и майор — тоже! Браво!
Связист театрально захлопал в свои большие, покрытые мозолями, ладони.
— Дайте карту, — попросила ты, не совсем понимая, что произошло.
На карте майора уже всё было отмечено и подписано. Ваша линия фронта была выровнена в районе Мышкино. Видны были следы стёртого синего карандаша, который обозначал прорыв русских. Теперь этот прорыв был ликвидирован, как оказалось, во много благодаря твоему отступлению.
Как ты выяснила позже, январским утром одновременно с обоих флангов немецкие части нанесли удар по русским, окружив их с трёх сторон. Твоё отступление завело советские части слишком далеко. То, что мешало твоим солдатам, теперь помешало русским — множество извилистых балок и мелких речушек. Русские просто увязли в них, застопорились и оказались на голову разбиты.
— Подумать только, — заговорила ты, дрожа всем телом от нахлынувшего самолюбия. — Я спасла положение!
— Жаль, что только на нашем участке, — вздохнул связист. — На остальном фронте мы отступаем.
— Ничего! — ты взмахнула рукой. — Геббельс сказал, что отступление — это следствие глупой ошибки в расчётах сил противника. Впредь мы будем аккуратней с этим.
Связист кивнул, почесал свою залысину и вдруг сказал:
— Майор представил вас к награде. Скоро получите Железный крест.
Это было произнесено таким спокойным, будничным голосом, что ты сначала не поняла, зачем связист сказал это. Ты глянула на мужчину, выжидая, что он ещё скажет. Но связист возился с документами и ничего не видел.
— Не слышу радости, госпожа гауптман, — сказал наконец связист и протянул тебе листок.
— Зачем радоваться, — промямлила ты и задохнулась, увидев первые строчки. — Представить к награждению Железным Крестом 2-го класса…
Ты глубоко вдохнула, прочитав первые слова. Дальше глаза быстро пробежались по остальным строчкам, дошли до твоей характеристики, где майор описывал тебя с крайне положительных сторон, кратко изложив суть твоего «подвига».
— Поздравляю, госпожа гауптман, — сказал связист и улыбнулся. — Нужно непременно отметить это событие трофейной водкой. Что-что, а русские толк в спиртом знают.
Ты закивала головой, не в силах ответить. Горло сузилось, лёгкие сжались, в голову ударила кровь от нахлынувшей радости.
Не в силах оставаться в жарко натопленном помещении, ты выскочила на улицу, зажмурилась от ослепительно-яркого мира и только тогда полной грудью вдохнула свежий морозный воздух.
На противоположной стороне улицы, спрятавшись под остатками навеса, стояли солдаты. Они громко разговаривали о чём-то, прыгали, чтобы согреться, и каждый раз, когда они смеялись, воздух будто дрожал.
Если бы майор дал тебе взбучку, ты бы непременно крикнула им, чтобы они немедленно нашли себе работу, но в этот раз, счастливая и окрыленная, ты весело сказала солдатам:
— Дураки! Чего во дворе сидите без дела! За работу, ребята! Веселей!
Солдаты разом обернулись, увидели тебя и разбежались так, будто вместо радостного окрика они услышали яростный, полный негодования крик.
— Дураки! — повторила ты и спустилась с крыльца.
Сразу же ты оказалась между сугробами, доходившими тебе до плеч. Огромные русские сугробы, синие, голубые, фиолетовые, мерцающие на свету. Эти залежи снега затормозили блестящее немецкое наступление и погубили ваши армии.
В конце снежного коридора появился Леманн. Закутанный, как русская барышня, в женские платки и шубу, он неуклюже шёл по улице, блестя из-под толстого пухового платка синими глазами.
Ты плавно заскользила по корке льда и через несколько секунд уже стояла рядом со своим адъютантом и улыбалась.
— Меня к награде представляют! — сказала ты.
Леманн неторопливо повернулся к тебе и что-то сказал, но из-за платка ты ничего не услышала.
— Да сними же ты эти бабские наряды! — взъелась ты. — Как пугало! Не пристало так выглядеть немецкому солдату.
— Холодно, госпожа гауптман, — отозвался Леманн, сдвигая край платка на подбородок. На кончике носа мужчины блеснуло белое пятнышко.
— Наши шинели тебя совсем не греют? — спросила ты. — Бабские наряды лучше?
Леманн промолчал и стал снимать с головы платки.
— Меня награждать скоро будут, — сказала ты. — Железным крестом 2-го класса за блестящую операцию.
— Какую операцию? — удивился Леманн. — Мы же отступили.
— В этом и заключалась вся операция, — ответила ты, досадуя на недогадливость Леманна. — Мы заманили русских в непроходимую местность и с флангов разбили их.
— Неужели вы так и задумывали изначально, госпожа гауптман?
— Да! — неожиданно крикнула ты.
Леманн потупил глаза и пробурчал что-то вроде «поздравляю вас», потом дождался, когда ты отпустишь его, и ушёл. Скрывшись за поворотом улицы, он обратно натянул на себя платки и пошёл к траншеям.
***
Вечером того же дня, когда на горизонте догорало зарево заката, майор собственноручно приколол к твоей груди Железный Крест, поздравил с наградой и пожелал, чтобы в скором времени твою шею украшал ЖК 1-го класса. Ты же вся светилась изнутри, окидывая остатки своей роты самодовольным взглядом.
После тебя стали награждать других командиров и особо отличившихся солдат. К тому времени горизонт уже побледнел, а через полчаса совсем погас.
Над деревней раскинулось неподвижное синее небо с тусклыми маленькими звёздами. Они совсем не светили, только мигали и иногда погасали, когда их перекрывали ночные бомбардировщики. Ясная тёмная ночь раскинулась от края до края. Холодная, морозная, пробирающая до костей, и такая ненавистная.
Солдаты, продолжая стоять на плацу, мелко дрожали, не в силах стоять по стойке «смирно». Да и сам майор, кутаясь в старую шинель, прятал от колючего мороза покрасневший нос.
Остаток награждения прошёл быстро и скомкано. Чествовать награждённых не решились: слишком громкая была артиллерия на востоке, слишком быстро разгорался в той стороне красный горизонт.
— Поднимется метель, — задумчиво сказал Штефан, когда все стали расходиться. — И вместе с ней поднимутся русские.
— Я не хочу, — пролепетал Вилли, косясь на тебя.
Ты шла впереди них, постоянно поглядывая на свой крест. Почему-то он казался тебе неимоверно тяжёлым и будто мешал идти быстрее. Твои мысли крутились вокруг награды, и ты не слышала, как сзади переговаривались твои подчинённые.
Леманн замедлил шаг, вместе с ним отстали от тебя Штефан и Вилли.
— Как думаете, госпоже гауптман дадут отпуск? — спросил Вилли.
— Должны, — пожал плечами Штефан. — Как долго она не была в отпуске?
— Год, — ответил Леманн. — Я спрошу у майора, дадут ли Адлер отпуск.
Вилли испуганно посмотрел на Леманна, когда тот впервые назвал тебя по фамилии. Штефан заметил это и тихо посмеялся:
— Мышонок, не бойся. Ястреб уже поймал добычу, поэтому в ближайшие дни он будет сыт.
И Штельмахер указал рукой вперёд. Ты оторвалась от них метров на десять и уже сворачивала за угол.
Все трое остановились, встали у забора, едва высовывающегося из-под снега.
— А вот если уедет госпожа гауптман, то насколько? — спросил Вилли.
— Минимум на две недели, — ответил Леманн. — Но она может выпросить и третью. Не знаю, почему так думаю.
— Хорошо, если выпросит, — согласился Штефан. — Тебя вместо неё могут поставить, тогда поживём.
— Да даже если не меня, — смутился Фриц, — всё равно поживём.
Сзади послышался скрип снега. Все трое замолчали и обернулись. По улице, словно жирный пингвин, шёл майор. Он покачивался из стороны в сторону и хлопал себя по бёдрам, чтобы согреться.
Штефан глянул на Леманна, и тот, поняв всё без слов, подошёл к майору, спросил насчёт тебя.
— Да-да! — встрепенулся майор. — Отпуск обязателен! На две недели! Только нужно подождать несколько дней, скоро должны приехать ребята из отдела пропаганды.
— Пф, — фыркнул Штефан. — Ставлю всё своё жалованье, что это к Адлер приедут.
— Ну а к кому ещё? — тихо спросил Вилли, отворачиваясь от майора.
Снег опять захрустел под шагами майора. Рядом с Штельмахером появился Леманн.
— Отдохнём, — коротко заключил Фриц.
***
На следующий день, ближе к вечеру, приехали военные корреспонденты. Сразу они выловили тебя из дома майора, поволокли к себе и, прежде чем объясниться, начали фотографировать тебя.
— Повеселее, — говорил фотограф, бегая вокруг твоего танка и не думая помочь тебе забраться на него. — У меня ещё уйма таких, как вы, госпожа гауптман!
— Хорошо, что уйма, — отвечала ты. — Много героев получила Германия. А интервью брать будете?
— Куда денемся, — смеялся напарник фотографа. — Вы только слишком не распинайтесь. Скажу по секрету, что таких подвигов сейчас просто пропасть. Не отличишь, кто что совершил.
— Ну, меня отличить сразу можно, — ответила ты, смотря в камеру.
— Это да, — согласился напарник. — Валькирии сейчас только в госпиталях.
— Валькирии, — довольно повторила ты. — Мне нравится это прозвище.
— Мне тоже! — воскликнул напарник. — Окрестим вас именно так!
Ты плавно проскользила к гусенице танка и спрыгнула на землю. Фотограф кивнул тебе, оставив на попечение своему товарищу.
Корреспондент, которого звали Эдвард, провёл тебя в дом и полчаса задавал тебе заученные ещё давно вопросы. Ты заметила, что он почти не записывал твои ответы в свой блокнот и под конец, когда Эдвард уже собирался уходить, сказала:
— Должно быть, у вас отменная память.
Эдвард понял твой намёк и отшутился:
— Все герои говорят одно и то же. Тем они и отличаются от обычных служак.
— Вот как, — ты кивнула и проводила Эдварда на улицу.
Ты долго простояла у окна, провожая взглядом двух уходящих людей из отдела пропаганды. Немного саднила левая рука — память о том отступлении, подарившее тебе Железный Крест и место в газете. Ты сморщилась, положила левую руку на правую, пытаясь унять боль.
Батальон стоял на второй линии и вот уже третий день не подвергался атакам русских. Доставалось переднему краю, но не вам. Майор как-то неосторожно обмолвился, что батальон могут отвести в резерв или вообще открепить от дивизии и прикрепить к другой. Происходила переформировка армий, составы частей менялись, восполнялись потери. Батальон сильно поредел в декабре 41-го года, был сильно побит неожиданным контрнаступлением русских, но теперь, в январе 42-го, почти не менялся в своём составе. Машин, конечно, не хватало: что-то потеряли в боях, что-то безнадёжно застревало в сугробах, что-то просто не доезжало до вас, так как в последнее время всполошились партизаны. Из-за этого многие танкисты выполняли роль пехоты, и только самые лучшие экипажи оставались сидеть в своих бронированных крепостях.
Ты придвинула к себе табуретку и села на неё, положа руки на подоконник. Завтра днём ты отправишься на станцию и покинешь фронт. Ты поедешь в Берлин, увидишь своих старых родителей, навестишь бедную Клару, придёшь в себя. Возможно, за эти две недели батальон открепят от дивизии и прикрепят к другой, той, которая пострадала больше вашей под Москвой. Ты знала, что майору известен номер дивизии, но он почему-то отказывался говорить его. Но это молчание не волновало тебя. Тебя не волновало даже то, что тебе придётся метаться по фронту в поисках новой дислокации батальона. Да и новая дивизия звучит не очень-то многообещающе, ведь тебе придётся опять работать на своё имя.
Ты тяжело вздохнула, стала раскачиваться на табуретке, выдавливая из неё жалобные скрипучие звуки, пока в конце концов ножка не выдержала и не отлетела к столу. Ты упала, не успев зацепиться за подоконник, и больно ударилась задом об пол.
Вдруг ты рассмеялась, громко, протяжно, с короткими передышками, до слёз.
***
На станцию ты поехала одна, поймав попутный грузовик. Твоя рота, занятая рытьём укреплений, не вышла тебя провожать. Только Штельмахер и Леманн, стоя по пояс в траншее, махнули тебе рукой на прощанье. Остальные же согнулись, пряча полукруги своих спин в мёрзлых окопах.
— Вот черти, — досадовала ты, оборачиваясь к деревне, — даже не посмотрят на прощание.
— А вас что, оркестром обычно провожают? — сухо спросил шофёр.
— Могли бы и оркестром, — быстро ответила ты.
— Не задирайтесь, — шофёр вдруг ткнул скрюченным пальцем в твой железный крест, — такие побрякушки сейчас многие носят. И после получения остаются на фронте.
Ты вспыхнула, почувствовав, как в горле что-то заклокотало.
— Я могу высадить, — невозмутимо сказал шофёр. — Подвезу какого-нибудь нуждающегося солдата. Раненого.
Но ты стерпела провокацию, осталась сидеть на месте и через время попыталась смягчить шофёра:
— Всем тяжело в последние недели было, — начала ты. — Я вот год не была дома, а сейчас появился шанс. Скажите, у вас есть дети? Или жена?
— Есть, — буркнул шофёр. — Целых шесть голодных ртов, если не брать в расчёт жену. И мне одному их кормить. А если я вдруг умру? Вот начнётся авианалёт, упадёт сюда бомба, что тогда?
— Спрячемся, — ты пожала плечами. — Самолёты издалека слышно, успеем выбраться.
— А раненые тоже успеют выбраться? — голос шофёра повысился. — Безногие, контуженные, замёрзшие тоже успеют спрятаться?
Ты заикнулась:
— Вытащим, сколько сможем.
— Много ли вы вытащите за минуту? Они все, — шофёр жестом указал себе за спину, на кузов, — поголовно больше вас.
— Но есть же там легкораненые, — возразила ты. — Они помогут. И вы поможете.
— То-то и оно, что я помогу, — сказал шофёр. — Я не уйду, пока всех не вытащу. Совесть меня замучает, если хоть одного оставлю. А всех вытащить я не успею, и останется моя жена с шестью голодными ртами одна. Что ей делать потом?
— Государство о них позаботится, — сказала ты, пытаясь приободрить шофёра. Но тот странно глянул в твою сторону, и в этом взгляде синих глаз читался немой вопрос: «А разве государство способно заменить деньгами мужа и отца, живого человека, одного, единственного, неповторимого?». Шофёр даже раскрыл было рот, чтобы задать тебе свой вопрос, но вовремя одумался.
— А у вас есть муж? — спросил шофёр после молчания.
— Нет, у меня есть только родители.
— Вы даже не невеста?
— Я же сказала, что у меня есть только родители.
— И зачем же вы пошли в армию? Вы единственный ребёнок, к тому же девушка. Я не понимаю вас.
— Зачем вас меня понимать? — усмехнулась ты. — Я ведь не ваша жена или дочь. Я чужой человек, который не должен вас интересовать.
— Девушкам не место на войне, — упирался шофёр. — Мне всегда казалось, что мужчины идут на войну только ради того, чтобы их женщинам не пришлось брать в руки оружие.
— Далеко не ради этого, — ответила ты. — Мужчины идут на войну, потому что она позволяет им делать всё, что в обычной жизни запрещено. Солдат в походе холостой.
— Так а вы зачем на войну пошли? — допытывался шофёр. — Тоже решили отступиться от мирной жизни?
Ты на секунду задумалась, говорить правду или нет. Взглянув на шофёра, ты решила соврать: уж слишком подозрительный и недоверчивый вид был у этого типа.
— Да.
Шофёр промычал тебе в ответ и больше в разговор не вступал. Ты же решила, что, как только приедешь на станцию, запишешь номер грузовика и при первой же возможности сдашь этого неосторожного шофёра. Уж слишком большой вред он мог нанести солдатам своим пессимизмом.
___________________________
2542 слов