Эпилог
Августовское солнце палило так нещадно, что люди предпочитали укрыться в домах, спасаясь от зноя, который не становился менее удушающим, но, по крайней мере, не грозил солнечным ударом.
Изабелла находилась в самой темной и удаленной комнате дома, той, куда не проникали солнечные лучи ни на рассвете, ни на закате. Она пряталась ото всех, устроившись на диване с книгой, и читала, довольствуясь уединением. Теплый ветерок проникал в комнату через открытое окно, наполняя ее легким ароматом цветущего сада и далеким пением птиц.
Она почти не разговаривала с братом, хотя Фрэнсис, стараясь сохранить видимость семейной близости, пытался наладить с ней отношения. С супругом она вела себя сдержанно, не выражала эмоций, лишь кивала в знак согласия, покорно выполняла его просьбы и никогда не вступала в споры.
Фрэнсис давно понял, что вмешательство не принесет результата, и оставил ее в покое, позволяя замыкаться в себе, пока Генри аккуратно, но настойчиво пытался выяснить, что же послужило причиной ее медленного угасания.
Но в этот знойный день Фрэнсис пришел в дом Пауэллов вовсе не ради разговоров о сестре.
— Я возвращаюсь в Париж. Нужно закончить кое-какие дела.
— В прошлый раз тебя чуть не убили. Ты уверен, что оно того стоит?
Фрэнсис не ответил, лишь пожал плечами, затем перевел взгляд на картину над камином. На ней был изображен пейзаж холмов Северного Йоркшира, откуда происходили родственники Генри. Место было ему знакомо, но холод, исходивший от почти пустынного полотна, пробирал до костей. Не желая больше оставаться в комнате, он поднялся, прошел по коридору и, тихо постучав, приоткрыл дверь в комнату Изабеллы.
— Я уезжаю, но скоро вернусь, обещаю.
— Береги себя, — прошептала она, не поднимая глаз от окна, за которым на зеленой лужайке весело играли дети из соседних дворов.
Так он покинул Англию. Генри на протяжении всего лета пытался вывести Изабеллу из состояния глубокой задумчивости, растерянности, которая, казалось, не ослабевала с течением времени. Но попытки его были тщетны. Только однажды, в один знойный день, он получил ответ — и то вовсе не потому, что она решила ему открыться.
В дверь их дома постучали. Изабелла, как обычно, находилась в своей комнате, погруженная в чтение, а Генри вышел к незваным гостям. На пороге стояли две девочки с длинными косами.
Они улыбались так широко, что казалось, едва сдерживаются, чтобы не заговорить прежде, чем хозяин дома позволит им это сделать.
— Чем могу быть полезен? — спокойно спросил Генри, внимательно рассматривая незваных гостей.
— Мы, Аманда и Фина, — с улыбкой представилась одна из девочек, — состоим в благотворительной организации по поддержке солдат, прошедших войну. Мы сортируем и находим адресатов для недоставленных и утерянных писем.
— На нашу почту поступило множество писем со всей Европы, — добавила вторая. — И ваши, наконец, нашли своих хозяев! Мы поздравляем!
— Письма? — тихо повторил Генри, нахмурившись.
— По этому адресу проживает Изабелла Пауэлл? Она же Изабелла Талли до замужества?
— Да, это моя супруга, — кивнул он.
— Тогда прошу принять! — девочки радостно протянули ему три пожелтевших от времени конверта. — Нам жаль, что во время войны они так и не смогли найти своего адресата, но надеемся, что теперь они, наконец, будут доставлены законному владельцу.
Генри молча взял письма, медленно провел пальцами по неровным краям бумаги, пробежал взглядом по надписям, пока не наткнулся на имя отправителя.
— Спасибо, — негромко произнес он, продолжая разглядывать конверты.
— Благодарим вас, сэр! Хорошего вам дня!
Девочки удалились так же внезапно, как и появились, оставив Генри наедине с чужими тайнами, хранившимися в этих письмах. Он стоял у входной двери, сжимая тонкие конверты в руках, не зная, что делать. У него был выбор — отдать их жене или прочитать самому. Но он даже не задумался над этим.
Разрывая один из конвертов, он пробежался глазами по надписям. Отправитель — Изабелла Талли. Получатель — Даниэль Сэмюэльс. Почерк был знакомым, аккуратным, но на удивление нервным, как если бы рука дрожала во время написания.
Он развернул письмо и начал читать.
«О, мой Даниэль, мой любимый Даниэль,
Пишу тебе, чтобы сказать, как сильно скучаю по твоим объятиям после твоего отъезда. Мне тебя очень не хватает, но я знаю, что это временно. У меня есть замечательная новость, которая, я уверена, приведет тебя в восторг. Но прежде расскажу, как идут дела у нас.
Раненых становится только больше. Я не понимаю, как раньше успевала проводить время с тобой и работать, но теперь кажется, что ты всегда знал, как дать мне хоть немного покоя. Ты постоянно настаивал, чтобы я больше спала, но знаешь, я ни о чем не жалею. Ни о единой бессонной ночи перед рабочим днем, ни о тех вечерах, которые мы провели вместе. Оно того стоило. Я справляюсь, не волнуйся. Да, хроническая усталость дает о себе знать, но все остальное у меня в порядке.
О своих чувствах в этом письме писать не буду. Скажу сразу, Даниэль: я поздравляю тебя. Поздравляю нас. Совсем скоро у нас появится ребенок. Конечно, это было неразумно — совершать акт любви, когда каждое утро ты не знаешь, увидишь ли следующий день. Но этот ребенок — это проявление моей любви к тебе. Я никогда не говорила тебе этих слов в жизни, но при встрече обязательно скажу: я люблю тебя. Люблю, и благодарю за то, что ты дал мне возможность стать матерью. Пусть в таком юном возрасте, пусть в тяжелое время, но я уверена в тебе больше, чем в себе.
Я знаю, как ты хотел девочку. Надеюсь, у нас будет девочка. Если родится мальчик, мы вместе воспитаем его в настоящего мужчину и будем любить его так, как должны были любить нас. Ты знаешь, как мне было тяжело, когда мама покинула семью, когда ушла, оставив нас. Я почти не помню то время, но Фрэнсис, он помнит. Он знал, каково это — остаться без нее. Я не думаю, что он когда-либо говорил об этом, но он хранил это в себе. Думаю, Фрэнк будет замечательным дядей.
Я буду ждать твоего ответа. Ждать с нетерпением, просыпаться каждое утро с надеждой увидеть твой почерк, твои слова, услышать, какие имена ты выбрал для нашего ребенка.
С любовью в сердце,
Твоя и только твоя Изабелла».
Генри дочитал последние строчки, но не смог сразу опустить письмо. Мир вокруг него внезапно стал тише. Изабелла никогда не говорила о ребенке. И тем более никогда не говорила о том, что ждала его от Даниэля.
Второе письмо было вскрыто незамедлительно. Первое он аккуратно вложил обратно в конверт и закрыл. Генри развернул следующий лист и начал читать.
«Мой любимый Даниэль,
Три месяца я жду от тебя письма, но ни одного так и не получила. Это мучает меня, потому что, когда писала брату, он ответил, что ты активно поддерживаешь с ним связь. Почему же ты не можешь ответить мне?
Посыльные уверяют, что письмо было доставлено. Я пишу снова, на случай, если первое действительно затерялось, и отправлю его с помощью Фрэнсиса. Он сделает все, чтобы ты прочитал то, что я тебе написала.
Я жду от тебя ребенка. Беременность протекает хорошо. Я до сих пор не могу дать ему имя без твоего согласия. Знаю, что ты одобрил бы любой мой выбор, но я хочу, чтобы мы сделали это вместе, несмотря на расстояние между нами.
Я люблю тебя всем сердцем, Даниэль. Люблю и жду с нетерпением ответа. Не заставляй меня переживать. Не заставляй думать, что тебе все равно. Мне больно даже предположить это, особенно когда под моим сердцем растет твой ребенок.
С надеждой,
Твоя Изабелла».
Генри опустил письмо, чувствуя, как тяжесть этих слов оседает внутри, заполняя все его существо. Он медленно перевел взгляд на третий конверт. Открывать его не хотелось. Он уже понимал, что там будет написано.
Пальцы сжали тонкую бумагу, разорвали края, и перед глазами появился сложенный лист. Текста было мало, но он ощущался тяжелее всех прочитанных прежде.
«Даниэль,
Пишу тебе, чтобы сообщить: наш госпиталь попал под бомбардировку. Я в Лондоне. Мне сделали сложную операцию. Меня удалось спасти. Но ребенка не удалось сохранить.
Что-то во мне умерло вместе с ним. Каждый раз, глядя на этот шрам поперек живота, я думаю о тебе. Думаю о том, что с ребенком умерла и я. Умерла и наша любовь.
Точнее, твоя любовь. Не пытайся оправдаться. Фрэнсис заверил меня, что письма доходили до тебя. Я стала инвалидом. Колено плохо сгибается. На фронт больше не вернусь. Останусь в городе, продолжу работать.
Может, когда-нибудь мы увидимся, но сейчас скажу только одно — я ненавижу тебя. Ненавижу за то, что не получила от тебя ни одного письма. Даже если ты не получал моих, почему ты не писал сам? Почему ты позволил мне думать, что я тебе не нужна?
Как же это глупо получилось. Все, что было между нами, кажется мне сном. Но даже если ты не получал моих писем, это ничего не изменит.
Я потеряла ребенка. Ребенка, которого хотела назвать именем твоего отца. Прощай, Даниэль. Надеюсь, у тебя все хорошо.
Изабелла Талли».
Теперь он видел все — шрамы на ее животе, потерянность, которая не отпускала ее после казни Даниэля. Где-то в конце коридора послышались легкие шаги, и он торопливо спрятал письмо, сложил все три в аккуратную стопку и направился на звук.
На пороге стояла Изабелла. Она удивленно приподняла брови, заметив его внезапное появление, затем перевела взгляд на его руки.
— Приходили девочки из волонтерского центра, или как там их, — небрежно сказал Генри, протягивая ей письма. — Вот, твои.
Она медленно взяла их, внимательно рассматривая конверты.
— Оказывается, это потерянные письма, и они, наконец, нашли своего отправителя...
Она подняла на него взгляд.
— Ты читал?
Генри был опытным лжецом. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он ответил:
— Нет.
— Тогда почему они раскрыты?
— Не знаю. Может, кто-то другой читал. Видишь, их присылают со всей Европы, пытаются найти получателей.
Изабелла продолжала смотреть на него, но больше ничего не спросила.
— Как только Фрэнсис вернется, дай мне знать, — сказала она. — И попроси его немедленно явиться ко мне.
Она прижала письма к груди в бережном жесте, и уже собиралась уйти, но Генри вдруг заговорил:
— Изабелла. Помни, я люблю тебя.
Девушка повернулась к нему, и ее губы тронула легкая, едва заметная улыбка. Она приподняла гордо подбородок и произнесла:
— О, Генри. Я знаю. Я знаю.
— Я думала, вы бегаете быстрее, — смеясь, сказала девушка, ускоряя шаг и озорно оглядываясь на юношу позади.
— Я вам поддаюсь, миледи, — ответил он, легко догоняя ее и, ухватив за руку, увлекая в сторону леса.
— Даниэль, вы уверены, что стоит по ночам гулять в таких темных местах? — обеспокоилась она, но не остановилась, позволив ему вести себя дальше.
— Я буду освещать вам путь, — заверил он, крепче сжимая ее ладонь. — Вы только не бойтесь. Я рядом.
Она взглянула на него при свете луны. В его глазах отражалась любовь, такая глубокая, что страхи рассеялись, будто их никогда и не было. Ни тревог, ни сожалений. Только его теплая рука и взгляд, от которого покалывало в кончиках пальцев.
— Я верю вам, — тихо сказала она и сжала его ладонь крепче.
Они шагали по ночному лесу, улавливая легкие звуки живой природы, растворяясь в тишине, нарушаемой лишь шорохом листвы и дуновением теплого ветра.
— Скажите, Даниэль, если бы у вас была возможность вернуться назад, в какое время вы бы вернулись?
Он задумался, отвел взгляд в сторону, чуть смущенно улыбаясь.
— Вам нужен честный ответ?
— Другого я не приму, — заверила его Изабелла.
— Я бы вернулся в тот день, когда впервые увидел вас.
— Почему именно в этот момент?
— Потому что тогда вы дали мне возможность влюбиться впервые и навсегда.
Она посмотрела на него с мягкой улыбкой. А он, осознав, что высказал чувства слишком прямо, смутился и быстро отпустил ее руку.
Ночь была теплой. Лес — безмолвным. Но спустя долгие, мучительные годы ответ оставался прежним. Если бы можно было вернуться назад, она бы тоже выбрала именно этот день. День, когда впервые встретила его. Когда она дала ему возможность любить, потому что самый драгоценный дар, который можно получить от жизни, — это любовь. Чувствовать ее тепло. Чувствовать себя живой благодаря одной-единственной улыбке.