6 глава.
Свинцовое небо висело низко и тяжело, как проклятие. Земля под ногами была изрыта снарядами, превратившись в чавкающее месиво грязи, перемешанной с осколками и кровью. Звуки войны – оглушительные разрывы, крики людей, визг пуль – не стихали ни на минуту, вплетаясь в монотонный гул артиллерийской канонады. Жюльен-Анри, прижимался к шершавому боку Раданы, его хрупкое тело дрожало от каждого удара. Он старался, но всё же не мог привыкнуть к этому хаосу. Радана шла рядом, её взгляд был напряжен, она искала спасения в этом аду.
Отряд русских солдат, измотанный многодневными боями, был окружен. Надежда таяла с каждым выстрелом. В какой-то момент, когда дым рассеялся, а последние патроны были израсходованы, из-за холма выросли темные, четкие силуэты – немецкие солдаты с винтовками наперевес, и рядом с ними, не менее грозные, боевые собаки Рейха.
Плен. Это слово звучало в воздухе, холодное и безнадежное. Солдат везли на грузовиках, пленных собак гнали следом на поводках. Жюльен, слишком ослабевший, чтобы идти, лежал на коленях у одного из солдат, а Радана шла рядом, её глаза сканировали окружающее пространство, выискивая знакомые черты среди врагов.
И тогда она её увидела.
Среди строгих, мускулистых немецких овчарок, идущих в авангарде конвоя, выделялась одна. Она была чуть крупнее остальных, с гладкой, почти черной шерстью, которая отливала вороньим крылом под тусклым небом. Походка её была безупречно дисциплинированной, каждый шаг отмерен, ни единого лишнего движения. Но не это привлекло взгляд Раданы. Это были глаза. Один – глубокий, угольно-черный, как и у всех чистокровных овчарок. Другой же... небесно-голубой. Небесно-голубой, почти пронзительный в своей необычности, сияющий как единственный ясный клочок неба над этим полем смерти.
Сердце Раданы, казалось, остановилось. Нет, это невозможно. Этого не может быть. Ведь она... она была потеряна. Забыта. Но этот глаз... этот глаз был безошибочен. Её сестра. Та, которую забрали в ту страшную ночь.
Немецкая овчарка, с голубым глазом, остановилась. Ее взгляд, холодный и отстраненный, скользнул по колонне пленных, задержавшись на Раде. Что-то неуловимо дрогнуло в ее обычно безупречной стойке. Может быть, слабый, почти незаметный запах? Или лишь отголосок памяти? Радана едва слышно заскулила, звук, который мог понять только родной. Голубой глаз сузился.
Конвой прибыл в лагерь для военнопленных, расположенный неподалеку от развалин церкви. Солдатов загнали в обнесенные колючей проволокой бараки, собак – в отдельный, пусть и не менее тесный, вольер. Жюльена кинули на солому. Радана легла рядом, не сводя глаз с ворот. Она могла не признать любого другого родственника, но не Дину. Она была старшей дочерью, первенцем Славы и Байкала, любимицей их хозяина - офицера Российской империи. Позже у них родились ещё четверо щенков, одной из которых и была Рада.
Через некоторое время к вольеру приблизилась та самая овчарка. Рядом с ней стоял немецкий гренадер. Он что-то приказал, и собака, не спуская глаз с Раданы, приблизилась к решетке. Ее движения были отточены, почти механические, как будто в ней не осталось ничего живого, кроме безупречной исполнительности.
—Hallo, Радана. – произнесла она, её голос был глубоким, безэмоциональным рычанием. Это был не голос сестры, а голос чужого, безликого существа, которое лишь по памяти произнесло это имя. - Я узнаю твой запах. И твой взгляд.
Радана поднялась, её шерсть встала дыбом, но не от страха, а от невероятного шока и боли.
—Дина?– её ответ был полон надежды и отчаяния.
Голубой глаз не дрогнул.
—Мое имя Хильда, что означает "битва".
—сколько лет, сколько зим..Как дела продвигаются? - она не знала что сказать, потому пробормотала первое, что пришло на ум.
—замечательно, служу Рейхсхееру. Я думала тебя тогда потом нашли и тоже застрелили.
—так вышло, что я оказалась в стороне. Но..Те страшные люди лишили жизни наших родителей, почему ты с ними?
—я просто приняла факт того, что так было нужно. Мать и отец были преданы русским, то есть не имели потенциала. Зато после наши с сестрицей , братьями потенциалы раскрыли и теперь мы в правильном русле. Австрийцы не терпят слабости. - Она окинула взглядом жалкий вид имперских собак и лежащего пуделя. - положение этих шавок безнадежно. Сопротивление бессмысленно. Они обречены.
Она сделала шаг назад, а затем приблизилась снова, её тон стал чуть тише, словно она делала ей предложение, которое казалось ей единственно верным.
—но не вы. Проявите смиренность, Радана. Покажите лояльность. Перейдите на нашу сторону. Вы сильна, вы можете быть полезны. Я ходатайствую за вас. - так неожиданно Хильда перешла на "вы" и говорила скорее не с сестрой, а с генерал-майором, а проявляла некоторую жалость лишь из-за общей крови.
Взгляд Хильды скользнул на Жюльена, который, почувствовав напряжение, сжался у бока Рады. В этом голубом глазу не было ни сострадания, ни даже пренебрежения – лишь холодная, расчетливая оценка.
—А этому... этому декоративному существу здесь вообще не место. Как только ваша несчастная армия докатилась до того, что использует вот таких вот слабаков? Он бесполезен. Обуза. Его следует... устранить. Эта жизнь ничтожна по сравнению с нашей службой.
Обстановка накалялась, большинство собак были вымотаны долгой дорогой, некоторые были ранены и бессильно лежали на земле. Говорили сестры очень тихо, и, кажется, слышал все только Жюльен, находившейся ближе всех.
—ты же видела, империя пала. Русские проиграли на востоке, они вышли из войны, но это ни на что не повлияло. Германия - сила, и наши люди строят новый мир. Здесь, под этим небом, у тебя есть последний шанс - встать на путь победителей.
Прутья ограждения казались холодными, несгибаемыми венами немецкой тюрьмы. Радана, генерал-майор, чья шерсть когда-то лоснилась от гордости, теперь прижималась к металлу, ее глаза, обычно полные мудрости, были озабочены.
На другой стороне решетки, в тусклом свете одинокого фонаря, стояла Хильда. Ее шерсть была идеально чистой, ошейник блестел, а взгляд был острым и полным той холодной уверенности, что Радана видела в глазах немецких офицеров. Как же они были до ужаса похожи!
Рада опустила голову, прижимаясь носом к прутьям. Она видела, как Анри, сжавшийся в углу, не сводил с нее глаз. В его взгляде читалась безмолвная мольба, надежда, что она откажется.
—Я знаю, ты была их Генералом, я вижу твой статус. Да, моя сестра просто не могла быть слабачкой. - продолжала Хильда, ее голос стал чуть мягче, она начала улыбаться, демонстрируя клыки. - Но это была старая война. Теперь есть новая реальность. Императорская Россия — это прошлое. А Второй Рейх — это будущее. Тебе нужно показать им свою готовность служить. Показать им, что ты умнее, чем эти... эти глупцы, что верят в проигранное дело.
Она сделала паузу, затем, медленно и целенаправленно, Хильда протянула лапу к замку на вольере Раданы. Тускло блеснул маленький ключ, который она держала в зубах. Послышался легкий, почти неслышный щелчок. Замок открылся.
В этот момент в груди Жюльена сжался холодный ком. Он следил за каждым движением Раданы, каждым ее вздохом. Он верил в нее, верил в ее непоколебимую верность, в ее доброе сердце, которое он видел в каждом ее поступке, в каждом взгляде. Для него она была не просто "подругой" или "генерал-майором", она была искрой света в этой кромешной тьме плена, маяком надежды. Он мечтал о моменте, когда они вырвутся отсюда, когда это закончится. Эта привязанность, глубокая и еще не до конца осознанная, пульсировала болью, когда он увидел, как щелкнул замок.
Радана, прежде чем шагнуть, взглянула на Жюльена. В ее глазах промелькнула мимолетная тень, боль, которую он не смог расшифровать. Но он увидел лишь решимость, когда она, не оглядываясь, покинула вольер. Буран, до этого тихо лежавший, издал низкий, потрясенный рык. Гром и Вьюга заскулили. Все псы, ранее так преданно смотревшие на своего лидера, теперь смотрели на нее с недоумением, а затем — с разочарованием.
Для Жюльена это было хуже любого удара, он не верил своим глазам. Это было предательство. Нож, вонзенный прямо в его веру в добро, в его надежду на спасение, в его хрупкое, зарождающееся чувство. Он чувствовал, как земля уходит из-под ног, как рушится весь его мир.
"Походу она была права, называя меня наивным."
—Рада... -прошептал он, и это слово было словно стон, вырвавшийся из самой глубины его души. Он рванулся к прутьям своей клетки, его кулаки забарабанили по холодному металлу. Он видел, как Хильда толкнула Радану носом, как бы поощряя, и Радана, казалось, подчинилась, двинувшись в сторону немецких палаток. -
—Mon chéri! — отчаянно, надрывно крикнул Жюльен, его голос разорвал ночную тишину лагеря, полный невыносимой боли и шока от потери. Это был крик, полный надежды, что она обернется, что это всего лишь кошмар, что она все еще его Рада. Но она не обернулась. Она просто пошла за сестрой, оставив за собой лишь опустошенное сердце и разбитые надежды.
Теперь то, что произошло, лицезрели все.
Пудель метался от прутьев к грязному соломенному матрасу, его лапы скользили по мокрой земле, а в глазах металась дикая боль. Он знал её меньше всех, но был в наибольшем отчаянии, а ещё не мог понять, не мог поверить.
Буран с тяжелым вздохом привалился к прутьям своей клетки его старые глаза внимательно следили за мечущимся Жюльеном, а Заря, обычно такая светлая и легкая, тихо скулила, прижав уши.
—Анри, – тихо произнес Буран, его голос был хриплым, но спокойным, как голос старого вожака. – Успокойся. Ещё ничего не известно, возможно она не предавала.
Жюльен резко остановился, его длинная шерсть встала дыбом.
—Не предавала?! Ты видел! Она ушла с ней! С ней! С немецкой приспешницей ! С той, что держит нас здесь! - Его голос сорвался на визг.
Смерч, обычно быстрый и резкий, подал голос:
—Да быть такого не может! Радана? С немцами? Это абсурд! Она скорее порежет себе лапы, чем будет служить им! -
Гранит, крепкий и рассудительный, кивнул.
—Смерч прав. Радана не такая. Ты же знаешь, Жюльен, она всегда на несколько шагов впереди. Что бы она ни делала, в этом есть смысл.
Увидев проходящих мимо немцев стало ясно, что нужно вести себя тише.
—Но какой смысл в этом? – отчаянно прошептал Жюльен, -
Я думал, что она никогда не оставит нас. Я знал, что она не склонится перед ними! Я знал, что она – наш..ну..Генерал-Майор!
Нева, нежная и эмпатичная, вздохнула:
—Она и есть наш Генерал-Майор, Жюльен. Она всегда им была. И всегда будет. Ты помнишь откуда мы? Что мы пережили?
Рекс, обычно молчаливый, но наблюдательный, добавил:
—Да, в последнее время произошли большие изменения. Помню, как люди шептались, что царя больше нет. А потом другие люди, красные, стали править. И война должна была закончиться.
—Погодите, вы меня совсем запутали! Так почему вы, русские, до сих пор воюете? Я, кажется, слышал от Рады, что ещё в начале марта после какого-то договора ваша страна вовсе вышла из этой войны.
—Но не все с этим согласились,– продолжил Гром, его глаза потускнели от воспоминаний. – Наши люди, они были другие. Остатки старой, Императорской армии. Белые офицеры, казаки, солдаты, которые не преклонили колени перед новыми властями. Они продолжали бороться. Против большевиков, против тех, кто посмел заключить мир с немцами. Люди называли это Брест-Литовским миром. Говорили, что Российская республика вышла из войны. Но наши офицеры отказались его признавать. Они присоединились к Белому движению. Сотрудничали с Антантой.
—С кем?
—Ну с вами - французами, англичанами.
—так выходит эта её сестра права, и великая империя пала?
—да. Наш отряд сформировали в тысяча девятьсот пятнадцатом, большинство были ещё совсем молоды. - Гром закрыл глаза, словно переносясь в прошлое. - тогда мир горел. Тогда мы были частью огромной армии. Наш отряд – Отдельный кинологический отряд Его Императорского Величества – был гордостью. Нас знали. Мы были одними из лучших. И тогда... тогда все русские сражались вместе против немцев. Мы чувствовали это. Люди стояли плечом к плечу, и мы рядом с ними. Мы были едины. Мы верили, что так будет всегда.
Теперь он открыл глаза, и в них виднелась тоска.
—Но потом... люди начали меняться. Какие-то 'реформы', 'новые порядки', говорили офицеры. Мы не понимали. Мы только видели, как солдаты становились другими. Разговоры стали громче. Споры. И главное, мы чувствовали, как меняется запах. Запах страха. Запах неопределенности.
А потом началось. То, что люди называли 'революции'. Сначала одна – весной семнадцатого. Потом другая – осенью. Все перевернулось с ног на голову. В одно мгновение наш мир, наша Империя, которой мы служили, просто... исчезла. Люди стали драться друг с другом еще ожесточеннее, чем с немцами. Братья на братьев. И повсюду был хаос. Командиры, которые всегда были нашими хозяевами, вдруг стали чужими. А те, кто были чужими, начали командовать.
—Мы боялись, Жюльен,– качал головой Буран. - Мы боялись больше всего, что нас заберут с фронта. Что наша миссия закончится, не успев закончиться. Мы начали эту войну, мы должны были её закончить. Мы видели, как умирали наши люди, как гибли товарищи. Мы не могли просто уйти.
Витязь, всегда сосредоточенный на тактике, добавил:
—Мы были с ними. И... Радана тогда уже вела нас. Она была умна не по годам. Всегда знала, куда идти, где засада, как обойти. Люди сами удивлялись, как Коле повезло. Она понимала, что эта война – не просто драка за кость. Это было что-то большее, за что боролись наши люди. И мы продолжили бороться вместе с ними, как против четверного союза, так и против врагов собственной родины.
—А наш командир, майор Василий Петрович, он однажды сказал: 'Да этой собаке надо генерал-майора давать, она умнее многих штабных! Она нам жизни спасает!' Так и прижилось. Это звание ей не мы дали, это люди признали её. Потому что она заслужила, и нам действительно был нужен командир. - добавила Заря.
Сталь, всегда прямой и решительный, рявкнул:
—Она и до сих пор заслуживает! Мы с ней прошли гражданские войны, ледяные степи, голод, предательства, когда люди меняли сторону! Мы дрались бок о бок с этими офицерами, которые верили в старую империю. Мы научились понимать их так же, как они понимали нас. Мы видели, как они принимали тяжелые решения, чтобы спасти то, что можно было спасти. Пусть всё изменилось, и теперь люди, которых наши называют "красными" правозгласили страну "РСФСР", мы дальше будем до конца дней стоять за свое правое дело.
Буран снова посмотрел на Жюльена.
—Она никогда не оставит своих. Нева права. Она не из тех, кто отступает. Что бы ни произошло сейчас, там, за этими прутьями, она делает то, что, по её мнению, должно быть сделано. Не стоит делать поспешных выводов, новичок.
Жюльен молчал. Слова соратников были тяжелыми, полными неведомого ему ужаса. Он слышал о хаосе, о расколе среди людей, но не представлял себе его масштабов. Но одно он понял ясно: его товарищи, его семья, прошли через немыслимые испытания. И они верили в Радану. Эта вера, крепкая, как сталь, начала понемногу проникать в его собственное израненное сердце. Боль не ушла, но к ней добавилась тень смутной, почти отчаянной надежды.