случайности не случайны
После слов Лисы, Чеён весь оставшийся день превратилась в настоящего шпиона с не самой лучшей маскировкой. Она то и дело косилась на Чонгука, сидящего наискосок от неё — достаточно близко, чтобы разглядеть мельчайшие детали, и достаточно далеко, чтобы делать вид, будто она не втыкается в него уже третий урок подряд.
Сначала её внимание цепляется за его профиль — чёткий, немного резкий, будто вырезан по линейке. Даже её неидеальное зрение ухитряется уловить небольшой шрам, тянущийся от скулы почти до подбородка. Он не уродует, скорее добавляет ему какую-то... киношную харизму? Слишком кинематографично, чтобы быть правдой. Волосы — длинные, густые, будто он каждое утро стоял у зеркала. Они всё время лезут ему в лицо, и каждый раз, когда он проводит по ним рукой, смахивая пряди с лба, Чеён почему-то забывает моргать.
Её взгляд залипает на этом движении — плавном, почти ленивом. Как будто он делает это не потому, что волосы мешают, а потому что знает, что кто-то смотрит. И вот, когда она в очередной раз зависает на его пальцах, перетекающих через пряди, замечает, что он... смотрит. Прямо. На. Неё. Пронзительно, не отводя взгляда, с чуть нахмуренными бровями и вопросом, будто собирается что-то сказать. Или уже сказал, а она просто не услышала, залипая, как идиотка.
— Ты дура, на него так пялиться? — неожиданно и слишком близко раздаётся хохот Лисы, и в следующий момент её локоть врезается Чеён прямиком в живот. Не больно, но достаточно, чтобы вернуть Пак в реальность, где её лицо раскраснелось, как будто её застукали за чем-то постыдным.
— Не пялюсь я, — бубнит она, отводя глаза и опуская голову над тетрадкой, но рука всё равно пишет что-то кривое, будто у неё моторика нарушена от смущения.
А Лиса только хихикает, довольная, как кошка, уличившая подругу в чём-то пикантном.
— Не пялюсь я, — бубнит она, отводя глаза и утыкаясь в тетрадь так, будто на развороте внезапно появилось откровение Ницше. Вот только рука её, предательски дрожащая, выводит какие-то каракули, больше похожие на заговор от сглаза, чем на записи по истории.
А Чонгук всё ещё смотрит. Не сверлит взглядом, не ухмыляется — просто изучающе, будто видит её впервые. И это, чёрт побери, хуже всего. Если бы засмеялся, пошутил, покрутил пальцем у виска — было бы легче. Но нет. Он продолжает смотреть, и в этом взгляде нет злорадства, только... интерес? Или это просто свет так упал, а ей уже мерещится?
Чеён чувствует, как щеки горят. Это не просто смущение — это полноценный пожар, с эвакуацией достоинства и полным отключением мозга. Она тянется за ручкой, чтобы хоть как-то отвлечься, но промахивается, сбивая её со стола.
Та катится — конечно же — прямо к ногам Чонгука.
Ну конечно. Как будто день мог пойти по-другому.
Она замирает на секунду, но прежде чем решается встать, он уже наклоняется и поднимает ручку. Пальцы у него длинные, аккуратные, движения точные, будто вымеренные. Он не просто подаёт — он смотрит в глаза, протягивая ей ручку, как будто это не она уронила, а он собирался именно ей её подарить.
— Осторожнее, а то ещё себя продашь за такую невнимательность, — шепчет он, почти беззлобно, с оттенком ленивой насмешки.
И глаза у него карие — тёплые, будто облитые мёдом, но с искоркой, как у человека, который точно знает, что делает с теми, кто на него залипает.
Чеён выдыхает так резко, будто только что всплыла после ныряния. Забирает ручку, не отвечая — боится, что голос предаст. Голос у неё, скорее всего, сейчас где-то между "писк утки" и "сломанный микрофон".
— Он с тобой заговорил, — шипит Лиса, глаза у неё расширены, как у ребёнка, впервые увидевшего фейерверк. — Он! Заго-во-рил!
— Знаю, Лис, я была здесь, — процедила Чеён, всё ещё не поднимая головы.
— Боже, я только что стала свидетельницей потенциальной лав-истории. Так, всё. Я требую, чтобы вы поженились. Или хотя бы поцеловались на выпускном.
Чеён бормочет что-то нечленораздельное, вымазывая в тетради страницы своими мыслями, превращёнными в чернильную жижу.
А Чонгук снова поворачивается к доске. Но перед этим... он улыбается. Едва заметно, уголком губ.
Она видит это. И не знает, что теперь сильнее — паника или то странное щекотание в груди, будто её только что взяли за руку на карусели, и она не уверена, хочет ли кричать или смеяться.
А Лиса уже наяривает в заметках в телефоне: «Чеён и Чонгук. День первый. Начало легенды».
***
Лиса с таким выражением лица, будто сейчас огласит приговор, вновь наклоняется к Чеён, будто боится, что кто-то их подслушает:
— Я знаю, как это звучит. Но вспомни: ты не видела лица. Только руку. А он сегодня с такой физиономией явился, что даже Кан удивился. Совпадение? Не думаю.
— Лиса, — Пак морщит нос, — да ты чего несёшь. Ну правда, может он на стройке батя помогал или с собакой подрался. Ты меня за сумасшедшую держишь?
— Нет, я держу тебя за слепую! — шипит Манобан. — А ещё у него под ногтем — ноготь. Ну, то есть — твой, наращённый. Чёрный. С блёсткой. Я видела, когда он тёр лицо. Я всё вижу.
У Чеён внутри на секунду всё сжимается в аккуратный ком. Пульс гудит в ушах, как будто кто-то включил рок в наушниках, а она — без права выключить. Она сама выбирала эти ногти. Даже блёстку на безымянный просила сделать «не по-детски, а с настроением». И сейчас, мысленно перебирая каждую костяшку, вспоминает, как в темноте царапала тому парню щёку. Царапала сильно.
— Ты могла ошибиться, — выдыхает она. — Может, у кого-то ещё такой маникюр есть.
— Конечно, только ты такая гениальная. И только ты бьёшь людей в пах, не зная, кто перед тобой. — Лиса скрещивает руки, наблюдая за реакцией подруги. — У него ещё и на шее царапина, в точности под твою форму ногтя. Прости, я не следователь, но это уже дело раскрыто.
Чеён молчит. Она будто осталась без воздуха — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Это не может быть Чонгук. Он... он слишком... нет, он вообще никакой. Не здоровается. Не разговаривает. Не замечает. Не дотрагивается.
А ещё... взгляд. Тот, в темноте. Он был не хищный, не голодный. Он был... растерянный?
— Если это и правда он... — Чеён тихо, почти шепотом, — тогда зачем он так подкрался?
— Вот это и вопрос, на который мне не хватает серого вещества. — Лиса опускается на парту, устало глядя в потолок. — Может, хотел подколоть? Может, узнать, что ты слушаешь? Может... хер его знает, король школы с гнильцой оказался. А может — просто дурак.
Чеён смотрит вперёд, на его затылок, на волосы, в которые он сейчас снова запускает руку. Чонгук спокоен, как всегда. Даже слегка ленив. Ни намёка на боль или неловкость. Ни взгляда в её сторону.
И всё же теперь каждый его вдох, каждое движение рукой по волосам — всё ощущается иначе. Слишком... знаково. Словно он тоже вспоминает.
Она глотает ком в горле, вцепляется пальцами в край парты.
— Если это правда он... — медленно произносит она, больше себе, чем Лисе, — я же ему реально чуть лицо не сломала.
— Ну, теперь вы квиты, — пожимает плечами подруга. — Ты ему — лицо, он тебе — ПТСР. Симпатично даже. Почти романтично.
— Романтично?.. — вырывается у Чеён, и она не успевает осознать, что на секунду, самую крошечную, внутри ёкнуло.
— Да я шучу! — хохочет Лиса. — Хотя... если вдруг вы начнёте мутить, я потребую сценарий этой дорамы. Только я буду первой, кто узнает все подробности.
Чеён молча мотает головой, но внутри всё уже сбито с ритма. Теперь каждый её взгляд на Чонгука окрашен тенью вчерашнего вечера. Теперь это не просто парень с киношным шрамом и рокерской укладкой. Теперь это он.
Тот, кто стоял в темноте.
Тот, кого она ударила.
Тот, кто дотронулся.
И больше всего её пугает не то, что он, возможно, следил за ней.
А то, что он не сказал ни слова.
***
На перемене, когда класс медленно рассасывается по коридорам, Чеён остаётся сидеть за своей партой. Лиса куда-то свалила — сказала, что хочет купить чокопай, как будто это сейчас главное. А у Пак в голове — буря.
Чонгук сидит через три парты, у окна. Спина ровная, плечи будто чуть напряжены. Он разговаривает с каким-то парнем из параллельного, улыбается в пол-щеки, и от этой улыбки внутри у Чеён что-то неприятно щёлкает — слишком спокойно. Слишком пофигистично.
И это он?
Правда он?
Тот, кто положил руку на её плечо в темноте?
А если не он — то кто?
Мысль начинает жечь изнутри, как дешёвый кофе без сахара. Её невозможно проглотить, невозможно отпустить.
Чеён встаёт. Медленно. Слишком медленно, как для кого-то, у кого ноги подкашиваются. Она даже не осознаёт, как подходит к его парте. Просто идёт. Как во сне. Всё вокруг — фон. А он — цель. Центр.
— Чонгук, — голос предательски дрожит, но она старается не показать. Парень поднимает глаза. Медленно. Спокойно. Без удивления. — Можем... поговорить?
Он отпускает ручку, кивает. Его одноклассник отходит без слов, будто и сам почувствовал напряжение. Чеён сжимает ремешок рюкзака. Пальцы влажные, дыхание сбивается. Это всё глупо. Глупо. Но важно.
Они выходят в коридор, за поворот, где нет людей. Ни учителей, ни Лисы, ни любопытных глаз. Только они. И тишина.
— Это был ты? — спрашивает она, глядя прямо в глаза. — Вчера. На улице. Когда кто-то коснулся моего плеча.
Он смотрит на неё долго. Не так, как в фильмах. Не с драмой. Не с испугом. Просто... долго. Как будто взвешивает её. Каждое слово. Каждую эмоцию.
— Да, — говорит он, и Чеён замирает. Простое "да", будто речь о том, кто последним допил чай.
— Ты... зачем? — спрашивает она, и её голос почти срывается. — Ты что, следил за мной?
Он качает головой.
— Не совсем. Я шёл домой. Увидел тебя. Хотел сказать «привет».
— «Привет»? — у неё истерический смешок. — Ты решил сказать «привет» в полной темноте, подкрадываясь сзади?
— Я позвал, — спокойно говорит Чонгук. — Дважды. Ты не услышала. У тебя были наушники. Я думал, дотронусь — обернёшься. А ты...
— Я заехала тебе в лицо, — заканчивает она за него, чувствуя, как внутри всё перекатывается. — И ногтями по щеке. И в пах.
— Ага. В пах — особенно удачно, — он кивает с тем же выражением, будто они обсуждают погоду. — Восхищён техникой. Кто тренировал?
Она не знает, смеяться ей или провалиться сквозь землю.
— Почему ты не сказал сразу? Сегодня, в классе?
Он чуть опускает взгляд, потом снова встречается с её глазами.
— Потому что ты испугалась. А потом — убежала. Не было смысла гнаться. И... ты бы всё равно не поверила.
Молчание. Он прав. Она бы не поверила. Или ещё хуже — разозлилась бы сильнее. Начала бы бить второй раз. А теперь... она стоит перед ним, будто обнажённая. Не физически — морально. Он знает. Она знает. И это знание висит между ними, как провод без изоляции.
— Прости, — вырывается у неё. Слово такое лёгкое, но даётся тяжело. — Я... Я думала...
— Что я маньяк? — угадывает он.
— Да, — хрипло выдыхает она.
— А теперь?
Она поднимает глаза. И смотрит. Настояще. Внимательно. И в первый раз за всё время понимает: у него мягкие глаза. Тёмные, глубокие. Без угрозы. Без фальши.
— Теперь я думаю... ты идиот, — медленно говорит она. — Но не маньяк.
Он улыбается — искренне, чуть криво, с отблеском синяка на губе.
— Ну, хоть что-то.
Чонгук тихо фыркает от её слов, опираясь плечом о стену. Чеён всё ещё стоит перед ним, будто приклеенная к полу, с неловкими руками, висящими по швам. Она не знает, что должна делать сейчас. Смеяться? Уйти? Ударить его ещё раз — ну, просто для равновесия? Внутри — всё наизнанку. Горит.
— Значит, ты просто хотел сказать привет? — она снова уточняет, будто всё ещё сомневается. А может, просто не хочет, чтобы разговор заканчивался так быстро.
— Ага, — он снова кивает, чуть морщась, будто синяк на губе ноет от любого движения. — Я тебя часто вижу. Возле школы, у метро.
— То есть всё-таки следишь! — с нажимом кидает она, полушутя, но с долей реального испуга, который никак не отпускает.
— Ну не прям слежу, — он хмыкает, криво усмехаясь. — Просто... замечаю. Ты выделяешься. Своей... странностью.
— Комплимент года, спасибо, — отзывается Чеён, закатывая глаза. Но где-то внутри снова — этот тёплый щелчок, будто кто-то чиркнул спичкой по внутренностям. Ей... приятно? Нет, стоп, не может быть.
— Особенно теперь, с этим маникюром, — он опускает взгляд на её руки, на которых всё ещё красуется «fuck» и кое-что побольше. — Удивлён, что учителя не выгнали.
— Они не разглядывают мои пальцы так пристально, в отличие от некоторых, — парирует Пак, пряча руки за спину.
Чонгук молчит. Но на секунду его взгляд становится чуть-чуть другим. Как будто в нём появляется что-то глубже — не просто интерес, а будто... узнал её. Чуть ближе. Как если бы каждый её ответ добавлял кусочек в собранный им пазл «Пак Чеён».
— Слушай, — вдруг говорит он. Тихо. Почти шёпотом. — Я не знал, что испугаю тебя так сильно. И... ну. Прости, что коснулся. Не подумал.
— Я тоже не подумала, — отвечает она. — Просто... я не привыкла, что ко мне вот так подходят. Даже знакомые. А тут...
— А тут — я, — заканчивает он, чуть хмурясь, — в темноте, за спиной, без слов. Прямо по списку «как не подходить к девушке ночью».
— Точно, — усмехается Чеён. — Если что, это попадёт в мой топ худших воспоминаний, где ты занял почётное первое место.
— Хоть где-то я первый, — Чонгук и сам смеётся, и этот смех какой-то не показной. Он искренний. Чистый. Лёгкий.
— Ты ненормальный, — говорит она, и впервые это звучит не как оскорбление.
— Ты тоже, — отвечает он. — В тебе что-то есть... дикое. Как будто ты всё время держишь оборону.
Она хочет ответить что-то колкое. Саркастичное. Но рот не слушается. Он прав. И от этого — страшно.
— А ты... — говорит она, осторожно подбирая слова. — Ты всё время будто не здесь. Будто смотришь сквозь людей. А потом вдруг — в пах. Судьба такая.
Чонгук вскидывает брови, но не возражает. И это, наверное, тоже правда.
— Может, начнём с чего-то менее травматичного? — спрашивает он вдруг. — Например... прогуляемся после школы? Без наушников, фонариков и ударов.
— Угу, только на этот раз ты будешь идти впереди, а я сзади. На всякий случай, — сужает глаза Пак, но уголки её губ приподнимаются.
— Договорились, — спокойно соглашается он.
И Чеён вдруг ловит себя на мысли, что уже ждёт вечера. Не потому что боится. А потому что, возможно, впервые — не боится совсем.
***
После их разговора прошло пару дней. Чеён то и дело ловила себя на том, что взгляд то и дело ускользает в сторону последней парты, где обычно сидел Чонгук. Он, в отличие от неё, сохранял идеальную невозмутимость. Не бегал глазами, не подходил, не мелькал на перерывах у её локера. Просто сидел. Но всё равно как-то... присутствовал. Слишком громко, как будто занимал не только пространство, но и тишину вокруг.
Манобан же, к великому счастью или, возможно, к несчастью, оставила тему «ночного нападения» и «секретного бойфренда» в покое, временно переключившись на какой-то очередной скандал с учительницей литературы. Так что у Чеён было время подумать. Или не думать. Скорее, пытаться не думать — безуспешно.
Наступил вечер пятницы. Школа наконец выплюнула их на волю, и она, немного сомневаясь, подошла к школьной лестнице, где они с Чонгуком условились встретиться. Он уже был там — в чёрной куртке, с рюкзаком на одном плече, руки в карманах и всё тот же спокойный, будто из другого мира, взгляд.
— Привет, — сказала она, подходя ближе.
— Привет, — кивнул он и, не теряя ни секунды, развернулся и пошёл вперёд, подстроив шаг под её темп. — Идём?
— Без фонариков, — напомнила она.
— И без наушников, — усмехнулся он.
Шли они по обычному маршруту, знакомому до боли. Но с ним рядом всё будто менялось: улицы казались теплее, весенний воздух — мягче, а фонари — ярче. Он не лез с вопросами, не заполнял тишину пустыми словами, и это почему-то казалось самым уютным. Рядом с ним не нужно было притворяться.
— Слушай, — вдруг сказал он, когда они свернули на узкую улочку, где редко кто ходил. — А ты часто дерёшься?
— Только если есть повод, — пожала плечами она. — С тобой — был.
— Ну, мне понравилось, — тихо произнёс он, и Чеён резко остановилась.
— Ты, вообще, нормальный? Я тебе губу разбила!
Он тоже остановился, повернулся к ней. Глаза у него были совсем не такие, как в школе. Там они были будто за стеклом, а сейчас — будто жили своей жизнью, глубокие, тёплые, неотвратимо близкие.
— А ты заставила меня почувствовать, — сказал он. — Как будто я... проснулся.
Чеён не знала, что ответить. Это звучало почти глупо. Почти. Но только не из его уст.
Он сделал шаг ближе, и она, сама того не замечая, шагнула вперёд. Лоб в лоб. Секунда, может две. Его пальцы мягко коснулись её подбородка, легко, почти невесомо.
— Можно? — тихо спросил он.
Она не ответила — просто закрыла глаза.
Поцелуй вышел осторожным. Медленным. Тепло его губ сразу обдало всё её тело, как будто внутри разгорелся костёр. Он не спешил, не жадничал — будто изучал её, будто в каждом касании находил что-то новое. Её пальцы невольно поднялись, зацепились за ворот его куртки, а его ладони легли на её талию — надёжно, но не властно.
Сердце било в ушах, кровь стучала, как барабаны где-то в груди. Но Чеён не хотела, чтобы этот момент заканчивался. Не было ни страха, ни неловкости. Только он, она — и тихий весенний вечер, в котором впервые было так по-настоящему легко.
Когда они отстранились, Чонгук посмотрел на неё с той самой, редкой, чуть озорной улыбкой.
— Надеюсь, это не повод ударить меня снова.
— Нет, — ответила она, чуть тяжело дыша. — Но если вдруг — знай, теперь я целюсь в сердце.