4 глава.
Она вытерла уголок губ — кровь всё ещё проступала после заклятия.
Её грудь сжимала одна мысль: «Я не останусь там ни на минуту. Ни рядом с ним. Ни рядом с ними.»
Она с силой сжала портключ-череп в ладони — и тот растворился в воздухе. Комната закружилась, стены размылись, и через миг она уже стояла на холодном каменном полу знакомого замка. Хогвартс.
Здесь было тихо. Слишком тихо для её разбитых нервов. Но даже эта тишина оказалась спасением — лучше холод старых стен, чем холодный взгляд отца.
Элианора подняла голову, распрямляя плечи. Её возвращение сюда было не бегством. Это было начало.
Коридоры Хогвартса встретили её гулкой тишиной. Каждый шаг отзывался болью в теле — мышцы сводило, словно под кожей всё ещё пульсировало эхо «Круцио». Казалось, будто каждое движение ножом режет по костям.
Но Элианора шла. Шла, будто не ощущала ничего.
Голова её была поднята высоко, подбородок чуть задран. Плечи — ровные, ни малейшего признака слабости. В глазах отражалось только холодное безразличие, словно в ней и не было человека, только пустая оболочка с горящим внутри льдом.
Она слышала перешёптывания, когда мимо проходили ученики — кто-то бросал взгляды, кто-то отворачивался. Но ей было всё равно. Пусть думают, что хотят.
Единственное, что она знала наверняка: никто не должен увидеть, как ей тяжело. Никто не должен догадаться, что каждый её шаг отдаётся болью.
Элианора повернула за угол, и коридор свёл её нос к носу с Драко. Рядом с ним шёл Теодор — его шаги были привычно неторопливы, глаза лениво блуждали по стенам, но внимательности этого парня она недооценивать не привыкла.
Секунду она стояла, будто оценивая их, а потом продолжила идти — прямая, холодная, с тем же непоколебимым лицом.
Но Драко заметил сразу. Он всегда замечал.
Его взгляд скользнул по её движениям, по чуть сжатым пальцам, по тому, как незаметно для других она переносила вес на одну ногу, как дыхание выдавалось чуть более тяжёлым. Элианора прочла в его глазах ту самую вспышку понимания — мгновенный немой крик: отец.
Она остановилась на секунду, их взгляды встретились. Брат и сестра. В этой паузе было всё: и её молчаливое признание, и его безмолвная ярость.
— Как прошла встреча? — ровно спросил Драко, ни единой эмоции в голосе.
Теодор посмотрел на них обоих чуть внимательнее, прищурился. В его взгляде мелькнул интерес, но он промолчал.
Элианора выпрямилась ещё сильнее, сделав шаг вперёд. Она чувствовала, как ломит тело, но ни за что не позволила бы голосу дрогнуть:
— Как всегда, — ответила холодно.
И пошла дальше, обдав обоих ледяным равнодушием.
Элианора скрылась за поворотом, оставив за собой лишь холодный отзвук присутствия. Их взгляды, переплетённые на миг, будто тянулись друг к другу ещё какое-то время, пока её шаги не стихли.
Драко замедлил ход. Он всё ещё видел перед глазами её сдержанное лицо, как будто маску, и то, что она пыталась спрятать от всех.
Теодор шёл рядом, руки в карманах мантии, но взгляд его был прикован к пустому коридору. Некоторое время он молчал, и лишь когда шаги их раздались громче, он холодно произнёс:
— Что с ней?
Драко вздрогнул, но быстро нахмурился, отводя глаза:
— А что не так?
Тео усмехнулся уголком губ, но усмешка получилась жёсткой, почти злой.
— Ей больно ходить, — сказал он так, словно констатировал очевидное.
— С чего ты взял? — голос Драко звучал слишком поспешно, слишком оборонительно.
Теодор опустил взгляд, сжал челюсть, поджал губы, будто сам сдерживал раздражение или злость.
— Видно, — коротко бросил он, хмыкнув.
После этого он снова выпрямился, словно ни к чему не прикасался, и шаги их зазвучали гулко в пустом коридоре.
Теодор шел рядом, будто безразличный, но каждый его шаг отдавался напряжением. Внутри его разъедала злость, смешанная с беспомощностью: он видел слишком много, чтобы закрыть глаза, и слишком мало, чтобы понять всё.
Ему хотелось сорвать с Драко эту ледяную маску, вытянуть из него признание. Узнать, что на самом деле происходит с Элианорой, почему в её взгляде застывает боль, почему она держится так, словно мир каждый миг готов ударить.
— Ты ведь знаешь, — вдруг сказал он, тихо, но с нажимом.
Драко замедлил шаг, сжал губы в тонкую линию и не ответил.
Тео стиснул кулаки в карманах мантии. Его холодный вид держался только на упрямстве: внутри всё жгло — любопытство, гнев.
Драко резко остановился, бросив на Теодора ледяной взгляд. В серых глазах мелькнуло предупреждение — холодное, отточенное годами умения скрывать правду.
— Не суй свой нос куда не надо, — процедил он тихо, так, чтобы никто вокруг не услышал. Голос звучал не грубо, но сталь в нём резала воздух.
Тео приподнял бровь, едва заметно усмехнувшись, будто слова Малфоя только подстегнули его любопытство. Но за этой усмешкой скрывалась жёсткая решимость.
— Я не люблю загадок, Драко, — ответил он холодно. — Особенно когда они ходят рядом со мной и делают вид, что всё в порядке.
Между ними повисло напряжение. Драко выдержал взгляд Теодора, но его пальцы, незаметно для посторонних, сжались в кулак. Он прекрасно понимал, что Нотт прав, но впускать его в семейное дно Малфоев он не собирался.
Теодор на мгновение задержался, холодно посмотрел на Драко прямо в глаза. Его голос прозвучал низко, сдержанно, но с той твердостью, от которой становилось ясно — спорить бесполезно:
— Можешь скрывать сколько угодно, Малфой. Но ты ведь знаешь. Я всегда добиваюсь ответов.
Он сказал это так уверенно, словно уже был на шаг впереди. Улыбки на его лице не осталось — только резкая линия сжатых губ и тяжелый взгляд, в котором читалось больше, чем он хотел показывать.
После Теодор резко отвернулся и пошёл дальше, не оборачиваясь. Его шаги гулко отдавались по коридору, и казалось, за ними тянется холодная тень недосказанности.
Драко остался стоять один. В груди у него неприятно кольнуло. Он прекрасно знал, что Нотт не бросает слов на ветер.
Когда шаги Теодора стихли, Драко так и остался стоять в коридоре. Его плечи были напряжены, будто на них легла невидимая тяжесть.
Он сжал кулаки в карманах мантии — не от злости, а от бессилия.
Он знал: Теодор прав. Знал, что сестра ходит с болью, что её гордость не даст признаться никому, даже ему. Но что он мог сделать?
Его нутро разрывала двойная петля: с одной стороны — он хотел оберечь Элианору от отца, от Метки, от этого гниющего долга, в который их загнал Темный Лорд. С другой — он сам уже был частью этой системы, закован в цепи, из которых не выбраться.
Ему было страшно, что Теодор вмешается. Нотт был настырным, холодным и в то же время слишком внимательным. Он всегда видел то, что другие скрывали. И Драко понимал: стоит Тео начать копать — правда выйдет наружу.
А правда могла разрушить всё. Разрушить их маску. Разрушить остатки защиты, которые Драко пытался натянуть вокруг сестры.
Он провел рукой по лицу, выдохнув сквозь зубы.
«Черт бы тебя побрал, Нотт. Не лезь туда, куда не стоит...»
Но внутри звучала другая мысль, тихая и мучительная:
«А если он единственный, кто действительно сможет помочь ей?»
Элианора шла по длинным коридорам Хогвартса, и каждый её шаг отзывался в теле гулкой болью. Но она держала голову высоко, будто эта боль была лишь частью игры, частью маски, которую она не позволит сорвать.
Никто не должен был видеть, как она сжимает зубы, чтобы не сбиться с шага. Никто не должен был знать, что в груди горит память о заклинании, которое ломает тело изнутри.
Она дошла до библиотеки и только там позволила себе выдохнуть чуть глубже. Тишина встретила её, как старый друг: мягкий запах пергамента, ровные ряды книг, спокойное шуршание страниц в руках редких студентов.
Здесь её мир снова становился управляемым. Не Лорд, не отец, не Метка — только буквы, строки и знания, которые никто не мог у неё отнять.
Она подошла к полке, привычно провела пальцами по корешкам книг, будто касалась чего-то живого и настоящего. В этот момент лицо её чуть дрогнуло: не улыбка, но некая мягкость проскользнула сквозь ледяную маску.
«Здесь хотя бы можно дышать...» — подумала она и взяла том, который всегда выбирала в такие дни — тяжелый, с потемневшими страницами, где каждое слово требовало концентрации и уводило прочь от боли.
Она опустилась за дальний стол, спрятавшись от чужих глаз, и впервые за день позволила себе немного ослабить плечи.
Элианора сидела в самом дальнем углу библиотеки, где полумрак скрывал её от лишних взглядов. Книга лежала раскрытая на столе, но глаза скользили по строчкам, не вчитываясь. Боль в теле всё ещё отзывалась эхом, и внутри всё горело — злость, бессилие, желание вырваться из той клетки, в которую её загнали.
Она достала тонкую пачку из внутреннего кармана мантии — маггловская вещица, которую когда-то тайком обменяла у одного знакомого. Вишнёвые сигареты. Отец бы уничтожил её за одно только прикосновение к этому «грязному» мусору, но Элианора усмехнулась.
«Он не узнает.»
Взмах палочки, и воздух библиотеки наполнился терпким дымом с лёгкой сладостью вишни. Она глубоко затянулась, чувствуя, как вместе с дымом уходит напряжение, как будто внутри стало хоть немного легче.
Какая теперь разница, если мир всё равно рушится? Пусть библиотека сотрёт её запах из своей тишины, пусть война поглотит её тайну. Сейчас это был её способ сказать: «Я ещё жива. Я выбираю сама».
Она откинулась на спинку стула, прищурилась, глядя на потолок, и выпустила дым тонкой струйкой. Вишнёвая сладость будто насмехалась над железным холодом её отца и над всей этой пафосной чистокровной манией.
Элианора сидела в полумраке, затянувшись вишнёвым дымом, словно в вызов самому миру. Она почти чувствовала, как стены Хогвартса прячут её тайну под покровом тишины.
Но шаги прозвучали слишком близко. Она не обернулась — знала, что этот хищный, насмешливый взгляд не спутать ни с чьим другим.
Теодор Нотт остановился напротив, чуть склонив голову набок, губы изогнуты в холодной усмешке. Его глаза скользнули по сигарете в её пальцах, по клубам дыма.
— Чистокровная волшебница из рода Малфой и маггловские сигареты? — в его голосе звенела издёвка, словно он нарочно давил на больное. — Очень символично.
Элианора фыркнула, презрительно выпустив струйку дыма прямо в сторону его лица.
— Пошёл к чёрту, Нотт.
Он не моргнул. Наоборот, его усмешка стала шире, и он, скрестив руки на груди, наклонился чуть ближе, чтобы каждое слово било острее.
— Шоколадные лучше.
Её глаза метнули в него взгляд — холодный, острый, как нож. В этом взгляде не было ни девичьей слабости, ни смущения, только чистая ненависть, тщательно скрывающая под собой обиду и боль.
На мгновение воздух между ними стал вязким, пропитанным дымом и враждой. Она смотрела на него так, будто могла испепелить одним лишь взглядом, а он — будто наслаждался её раздражением, будто специально разжигал её ярость, чтобы увидеть, как она горит.
Элианора сузила глаза, затянулась и медленно выпустила дым прямо между ними, словно ставя невидимую стену.
— Шоколадные? — её голос был пропитан ледяным презрением. — Неудивительно. Ты же всегда прячешься за сладким, Нотт. Как будто это может заглушить ту гниль, что у тебя внутри.
Её губы дрогнули в усмешке — не лёгкой ироничной, а режущей, острой, как лезвие.
— Хотя, знаешь, может быть, тебе и правда стоит держаться за конфеты. Иначе ведь останется только твоя пустота.
Она отвернулась, демонстративно сделав ещё одну затяжку, словно он не стоил даже секунды её внимания.
Теодор даже не дрогнул. Его взгляд оставался ледяным, а губы изогнулись в тонкой, почти ленивой усмешке.
— Пустота, говоришь? — он слегка наклонил голову, изучая её, будто диковинный экспонат. — Странно слышать это от тебя, Малфой. Ты сама ходячая оболочка. Лицо изо льда, сердце в оковах. Весь твой пафос — лишь жалкая маска, чтобы скрыть, что внутри тебя нет ничего, кроме страха.
Он сделал шаг ближе, почти касаясь её пространства, и его голос прозвучал тише, но острее:
— Ты бы закурила хоть тысячу сигарет, но дыма всё равно не хватит, чтобы спрятать вонь твоей правды.
Элианора медленно выпустила кольцо дыма прямо в лицо Теодору. Ни один мускул на её лице не дрогнул, но в глазах мелькнула тень презрения.
— Страх? — её голос прозвучал тихо, почти лениво, но каждое слово било точнее удара. — Ты ведь сам его олицетворение, Нотт. Прячешься за холодным лицом, за этими вечными усмешками. Но мы оба знаем — тебе достаточно одного напоминания о твоём отце, и вся твоя «сила» рассыпается в прах.
Она прищурилась, кончиком сигареты почти указывая на него, как остриём ножа:
— Так что не смей говорить о пустоте. По сравнению с тобой, у меня внутри — целая война. А в тебе... одна сплошная трусость.
Теодор резко шагнул ближе, его челюсть сжалась, пальцы нервно дёрнулись, будто он сдерживал желание врезать прямо сейчас.
— Смотри, Малфой, — прорычал он, — ещё одно слово — и я покажу тебе, насколько я «труслив».
Она усмехнулась, холодно, без намёка на страх.
— Ну так докажи.
Между ними повисла тишина, плотная, как натянутая струна. И было очевидно: ещё миг — и эта струна оборвётся, превращая слова в настоящую драку.
Теодор усмехнулся, его глаза блеснули холодной насмешкой:
— Знаешь, что самое смешное, Малфой? — он слегка наклонил голову, будто смакуя каждое слово. — Ты играешь в сильную, куришь свои жалкие маггловские игрушки... а всё равно возвращаешься к нему. К отцу. На коленях. Сломанная, но покорно делаешь то, что он велит.
Элианора замерла. Сигарета в её пальцах дрогнула, но она тут же сжала её до боли. Лицо оставалось каменным, только глаза вспыхнули яростью.
— По крайней мере,моя мать еще жива. — прошипела она, резко бросив окурок в сторону.
Щёку Теодора дёрнуло, он стиснул зубы так сильно, что скрип раздался в тишине библиотеки. Он шагнул вперёд и резко толкнул её в плечо.
— Заткнись.
Но Элианора не отступила. Она резко врезала ему кулаком в грудь.
— Нет, Нотт. Это ты заткнись.
Следующий миг — и между ними вспыхнула настоящая схватка: он схватил её за запястье, она ударила коленом, книги посыпались с полок, в воздухе запахло гарью от догорающего окурка.
Элианора толкнула его грудью назад, но Тео удержался, перехватил её запястье и рванул вниз. Боль от резкого движения ударила в её плечо, но она, заскрежетав зубами, освободилась и со всей силы врезала ему кулаком в скулу.
Удар получился звонкий — голова Теодора чуть откинулась вбок, но ледяное выражение не исчезло. На губах выступила кровь, и он ухмыльнулся, как зверь, наслаждающийся боем.
— Точно, Малфой... ты — больная на голову.
Она бросилась снова, толкнула его к книжным полкам. Том с глухим стуком свалился ему на плечо, но Тео тут же схватил её за волосы и резко дёрнул назад.
— Отпусти, мерзавец! — прошипела она, и, извернувшись, ударила его коленом в живот. Тео охнул, согнулся, но не выпустил — пальцы намертво впились в её волосы.
Элианора, почти рухнув на колени, подняла руку и врезала ногтями ему по щеке, оставив три яркие царапины.
Теодор рванул её вперёд, сбил с ног — и они вдвоём рухнули на пол. Она пыталась колотить его кулаками куда придётся, он — удерживать её руки и прижимать к полу. Воздух наполнился грохотом падающих книг, скрипом дерева, тяжёлым дыханием и глухими стонами от ударов.
Они сцепились так яростно, что это уже не выглядело, как ссора между однокурсниками — это была чистая ненависть, прорвавшаяся наружу.
Тяжёлое дыхание постепенно стихало. Элианора с силой оттолкнула его грудь, чтобы освободиться, и Теодор, не сопротивляясь, медленно поднялся на ноги. Его рубашка была перекошена, на щеке — свежие царапины, по губе скатилась капля крови. Он выпрямился, провёл тыльной стороной ладони по подбородку и усмехнулся хрипло, с какой-то мрачной победой:
— Неужели... Я смог растаять твоё ледяное лицо и увидеть хоть одну эмоцию? — он кивнул в сторону её покрасневших щёк, сбившегося дыхания и дрожащих пальцев. — Злость у меня уже в коллекции. Я добьюсь остальных.
Его слова прозвучали как вызов.
Элианора медленно поднялась, скривившись от боли в боку. Она провела ладонью по щеке, чувствуя пульсирующее жжение от его удара и собственных ногтей, и выпрямилась так, словно всё ещё стояла на дуэльном ринге. Её губы изогнулись в холодной усмешке, а глаза полыхали тёмным презрением.
— Не надейся, Нотт. — её голос был низким, хриплым от сдержанных рыданий, которых она себе не позволила. — Все эмоции, что ты получишь от меня — это ненависть. И уж будь уверен, её тебе хватит с головой.
Она поправила выбившуюся прядь волос, словно собирая остатки достоинства в кулак, и с гордо поднятой головой двинулась к выходу, оставляя после себя запах дыма и железный привкус злости, будто это было её последним словом в этой схватке.
Тяжёлый стук её шагов стихал в коридоре, и вместе с ним исчезал запах вишнёвого дыма, пропитавший воздух библиотеки. Теодор стоял неподвижно, всё ещё с ледяной усмешкой на лице — но она уже не имела той уверенности, с какой он её надел, чтобы скрыть дрожь внутри.
Он медленно провёл пальцами по губе, стирая следы крови, и усмехнулся сам себе.
Он добился эмоции. Он видел, как её холодный панцирь треснул, как в глазах вспыхнуло пламя. Казалось, это должно было доставить удовольствие, должно было насытить его...
Но почему-то вместо этого в груди разрасталась пустота.
Он хмыкнул, опустился на стул, откинулся назад, уставившись на потолок. В библиотеке снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь слабым потрескиванием свечей.
— Даже интересно,что будет дальше.
И впервые за долгое время Теодор поймал себя на том, что хотел бы увидеть не её ненависть, а что-то иное.