1 глава.
Коридоры Хогвартса гудели, как улей. Каждый шаг отзывался шёпотом, каждое движение ловило на себе десятки взглядов.
Ученики переговаривались украдкой, переглядывались, сплетничали.
Кто-то говорил о Дамблдоре — как именно он погиб. Кто-то шептал о войне, о том, что за стенами школы разворачивается настоящий кошмар. В воздухе висела тревога, приторная и липкая, как сгущённый дым.
Но Элианора Малфой не была из тех, кто тревожился.
Она скользила по коридору так, будто сама была частью этой мраморной холодности — ровная осанка, приподнятый подбородок, ледяной взгляд.
Её отец всегда учил:
«Эмоции — слабость. Люди тянутся к тем, кто выше их. Пусть они смотрят на тебя снизу вверх, но никогда не позволяй себе смотреть снизу на них».
Так она и жила.
Так и шла сейчас — красивая, холодная, неприступная.
Неудивительно, что друзей у неё почти не было. Она не нуждалась в них.
Пенси Паркинсон и Астория Гринграсс, напротив, будто видели в ней что-то светлое. Тянулись, улыбались, пытались подружиться.
Элианора позволяла им быть рядом, но в её сердце это слово — «подруга» — не жило. Они были скорее удобным окружением, чем чем-то большим.
Девушка свернула в сторону Большого зала. Гул голосов становился громче, сквозь высокие арки доносился звон тарелок.
Она уже почти вошла внутрь, когда чья-то рука резко перехватила её за локоть.
Элианора вздрогнула, но тут же взяла себя в руки — и встретилась взглядом с серыми глазами, до боли знакомыми.
— Драко, — холодно произнесла она.
Её брат стоял перед ней, такой же бледный, как и всегда, только сейчас его лицо было натянуто, будто из камня. Он смотрел на сестру с тревогой, в которой смешивались злость и отчаяние.
— Нам нужно поговорить, — сказал он тихо, но с нажимом.
Элианора чуть склонила голову, прищурив глаза.
Вздохи и разговоры вокруг не смолкали, но в этот миг весь мир будто сжался до одного — его руки на её локте и его голоса, слишком серьёзного для обычного школьного разговора.
Она знала: после смерти Дамблдора Драко изменился. Он больше не был просто её братом — он стал частью чего-то страшного.
И если он решил перехватить её вот так, на глазах у всех, значит, впереди действительно начнётся новая игра.
Драко резко поднял рукав мантии.
На бледной коже чернела свежая метка — знак, который невозможно спутать ни с чем.
Метка жгла, словно живая, и Элианора на миг ощутила неприятное покалывание под собственной кожей, будто она сама могла ощутить, как этот знак выжигает чужую судьбу.
Но её лицо оставалось таким же безупречно холодным.
Она бросила беглый взгляд на метку, потом — на брата.
Губы чуть дрогнули в презрительной усмешке.
— И что? — её голос прозвучал звонко и ровно, будто удар стекла.
Драко выдохнул, будто из него вытащили воздух. Он выглядел уставшим и слишком взрослым для своих лет.
— Отец сделает с тобой то же самое, — сказал он глухо, почти шёпотом, но с тенью ужаса в глазах.
Элианора медленно вскинула бровь.
Усмехнулась — холодно, чуть наклонив голову.
— И что ты хочешь этим сказать? — в её голосе звучала скука, как будто разговор касался чего-то тривиального, вроде выбора вина к ужину.
Драко сжал кулаки так, что побелели костяшки.
Он смотрел на неё и видел ту же маску, которую носил сам.
Только в его случае маска трескалась, готовая вот-вот сломаться, а у неё — была монолитной.
— Я хочу, чтобы ты понимала, во что тебя втянут, — наконец сказал он. — И чтобы ты не делала глупостей.
Элианора тихо рассмеялась, почти беззвучно.
— Глупостей? — её глаза блеснули. — Ты говоришь это мне, Драко?
Она шагнула ближе, так, что их разделяло лишь дыхание.
— Ты первый позволил им поставить на себе клеймо. А теперь — предупреждаешь меня?
На секунду между ними повисло напряжение — тонкое, как лезвие ножа.
Элианора рассмеялась едва слышно и склонила голову набок, глядя на брата с насмешкой.
— Беспокоишься о своей младшей сестричке? — в её голосе звучала едкая нежность, от которой мороз шел по коже. — Аж подташнивает.
Драко резко дёрнулся, будто от удара.
Его губы сжались в тонкую линию, глаза сверкнули.
— Ты думаешь, это шутка? — процедил он. — Думаешь, тебе это сойдёт с рук?
Элианора чуть приподняла подбородок, её улыбка стала холоднее льда.
— Думаю, я умею выбирать, за кого держаться, — тихо произнесла она. — В отличие от тебя.
В этот момент в его взгляде впервые мелькнула боль.
На секунду Драко перестал быть тем самым высокомерным Малфоем, а стал просто старшим братом, который слишком рано понял цену предательства и страха.
Он отвернулся, резко вздохнув, словно собираясь что-то сказать — и передумал.
Элианора смотрела ему вслед, и уголки её губ чуть дрогнули.
Не то в усмешке, не то в вызове.
Элианора развернулась и медленно пошла в сторону Большого зала.
Каждый шаг отдавался тяжёлым эхом в мраморных коридорах.
Ученики, заметив её, моментально замолчали, а потом начали перешёптываться.
Шёпоты и взгляды плелись за ней, как тёмный шлейф. Она чувствовала их, но лицо оставалось непроницаемым, глаза холодными, словно два ледяных камня.
Для Элианоры это было привычно: чужие мнения не значили для неё ничего.
Когда двери Большого зала распахнулись, эхо её шагов прокатилось по залу, привлекая к ней ещё больше взглядов.
Ученики, стоящие за длинными столами, шептались, переглядывались, бросали украдкой взгляды.
В этот момент за спиной она услышала тихий, едва различимый звук — мягкие шаги.
Она не оборачивалась, но знала: он рядом.
Элианора медленно опустилась на своё место за столом.
Мгновение тишины повисло вокруг — и тут рядом с ней, словно тень, сел Драко.
Он не сказал ни слова, просто бросил на неё взгляд, полный холодного вызова, который заставил сердце учащённо биться, хотя она тщательно скрывала эмоции.
С другой стороны, словно два контрастных луча света в её ледяной ауре, сидели Астория и Пенси
— Всё в порядке? — тихо спросила Астория, слегка наклонив голову.
Элианора только слегка приподняла бровь, едва заметно улыбнувшись:
— Совершенно.
Пенси, казалось, хотела что-то добавить, но её голос потерялся, когда взгляд Элианоры упёрся прямо в Драко.
Он не шевельнулся, но между ними повисло напряжение, которое казалось слишком густым, чтобы его можно было разрезать.
Ученики вокруг шептались, наблюдали, а Элианора почти не замечала этого.
Её внимание было только на нём — на брате, который знал слишком много, который всегда казался на шаг впереди.
Элианора не поднимала глаз от тарелки, хотя понимала: аппетита у неё вовсе нет.
Её взгляд скользил по еде, но ни запах, ни цвет не вызывали ни малейшего интереса. Всё казалось пресным и чуждым.
Вдруг тишину нарушил резкий стук крыла. Она подняла глаза и заметила, как в окно с шумом влетела сова. Перья мелькали в свете свечей, а клюв сжимал маленький свиток.
Сова зависла на мгновение, словно проверяя цель, и точно по назначению опустилась на подоконник.
Письмо выскользнуло из её когтей и, почти по инерции, упало прямо в руки Элианоры.
Она ловко поймала свиток, пальцы сжали пергамент.
Драко с её стороны тихо фыркнул, будто предвидел, что это не простая новость, но Элианора уже развернула письмо и начала читать.
Слова на свитке заставили её сердце замереть — и одновременно включили привычный холодный расчёт.
Элианора осторожно развернула свиток.
Письмо было аккуратно написано, ровными, почти слишком правильными линиями — каждая буква словно отражала холодную аристократичность её матери.
«Эли, — начиналось оно, —
Отец хочет видеть тебя.
Наверное, ты уже догадываешься, что встреча простой не будет.
Но её не избежать.»
Элианора сжала свиток в руках, чуть сжав губы.
Сквозь строчки пробивалась тревога, которую она тщательно скрывала, но холодный блеск глаз выдавал внутреннюю готовность к любому испытанию.
Она знала: встреча с отцом не будет разговором за чаем.
Люциус Малфой редко приглашал кого-то для дружеской беседы.
Здесь всегда решались вопросы силы, преданности и контроля.
Элианора чуть усмехнулась. Усмехнулась тихо, почти беззвучно.
— Естественно, мама, — прошептала она сама себе. — Ничто не меняется.
Она сложила письмо, положила его перед собой, словно это был очередной ритуал, и подняла взгляд.
Драко наблюдал за ней из-под лба, глаза его сузились. Он понимал: она готова. И в то же время, он знал, что ничто не сможет предсказать, как она себя поведёт.
Большой зал вокруг гудел и шептался, но для Элианоры весь мир сужался до одного: письма в руках и неизбежной встречи с отцом.