12. Я вижу твой голос
И все-таки беспокойная мысль навсегда поселилась в его голове.
Он просто не может не думать о том, что скоро Галф уйдет - и кто знает, на сколько. Может и правда на несколько безумно длинных месяцев, а может и правда навсегда, как шепчет ему его воспаленный тревогой мозг.
Да, он теперь ненасытен и жаден.
Он каждую свободную секунду хочет проводить со своим мальчиком: обнимать, целовать, трогать.
Этот голод так сильно подпитывается страхом потери, что нет способа его утолить здесь и сейчас, потому что невозможно набрать близости впрок, чтобы потом извлекать ее из закромов одинокими вечерами и смаковать по капле. Твой родной человек с тобой здесь и сейчас, ты слышишь его теплый голос, ощущаешь легкое дыхание на своей щеке, когда тот спит на твоей груди, залипаешь на моменте, когда тонкие пальцы касаются тебя с невероятной нежностью - и все в текущем моменте, который нельзя разлить по флаконам и вдыхать тогда, когда тоска станет совсем невыносимой.
Поэтому Мью не может надышаться, не может вобрать в себя каждую молекулу состояния, когда они рядом, потому что сердце уже начинает кровоточить о том, что их счастье так скоротечно и конечно.
Галф это тоже видит и чувствует, поэтому льнет к нему в ответ особо отчаянно, словно тоже ощущает этот песок времени, что утекает сквозь пальцы, как бы сильно ты ни сжимал ладонь в пригоршню. Но все равно пугается, когда Мью в очередной раз просит его спеть ту мелодию, которой тот открывал холмы для их мини-путешествия:
- Нет, нельзя! Людям нельзя слышать пение фейри!
- Ну снова ты начинаешь, - он устало выдыхает. - Я же слышал раньше, как ты поешь: и в душе, и тогда возле холма - и ничего со мной не произошло.
- Ты не понимаешь - это другое!
Мью почти смеется на эту фразу, потому что она так подходит этой ситуации, но все же пытается уточнить:
- Почему другое? Я же не сошел с ума - значит, я могу снова услышать.
- Я боюсь за тебя, - Галф все-таки признается. - Боюсь, что тогда фактически пронесло по какой-то причине, а сейчас тебя все-таки заденет. А я себе потом этого не прощу, если с тобой хоть что-то случится.
- Не надо бояться, мой хороший, - он обнимает парня, что так доверчиво прильнул к его груди. - Ты же сам говорил, что я - особенный, что я - мастер муши, что меня слушаются эти создания и принимает лес.
- Говорил, - тот понуро кивает головой, - но это не дает никаких гарантий...
- Не дает, но если я не попытаюсь что-то сделать, то уже я себе этого никогда не прощу. Не прощу, что потеряю тебя.
Он целует темноволосую макушку и обнимает крепко-крепко, потому что отчаяние начинает струиться по его венам при мысли о том, что его мальчик скоро уйдет - и им так невероятно мало тех дней, что им отведены.
- И что же ты сможешь сделать? Холмы нельзя открыть по твоему желанию, когда тебе угодно, - Галф все еще недоверчиво качает головой.
- Ну сам подумай: если есть песня, которая открывает их в "правильное время", то должна быть и та, которая поможет в нашей ситуации. Я немного играю и пою, - Мью кивает на гитару в углу комнаты, - поэтому просто обязан попробовать что-то сделать. Может у меня получится что-то придумать...
- Ну ладно.
Галф уже было открывает рот, чтобы начать петь свою "открывающую" мелодию без слов, как Мью отстанавливающе поднимает руку:
- Погоди минуту, я не готов! - Он извлекает из кармана телефон и включает диктофон. - Вот теперь давай.
Он пока не знает, что и как будет делать, но лучше пусть останется запись, чем он будет полагаться на свою память, которая в любой момент может подвести. И Галф начинает мурлыкать мелодию, а Мью замирает, потому что сначала не верит своим глазам.
Тогда, возле холмов ночью в лесу, он подумал, что ему это показалось. Или что он это сам себе придумал. Но теперь видит точно: Галф, когда поет, начинает светиться. И у этого свечения есть цвет: какой-то лазурный, сине-зеленый, как цвет листвы в глубокой тени. Тот видит его изумление и останавливается, но Мью машет ему рукой, мол, продолжай, и дальше смотрит-слушает, потому что не понимает, с чем это может быть связано.
Он помнит, что и раньше видел такое свечение - когда они соединяли свои руки, когда они были вместе на поляне, "подключенные" к лесу, но не придавал этому значения. Зато теперь понимает, как это важно, но не может выяснить, что и как с этим делать.
Мью пока не спешит говорить Галфу о своем открытии, чтобы не обнадеживать, но в каждую свободную секунду, пока парня нет в их комнате, он тщательно штудирует любой материал, который связан с цветовым слухом - хромостезией. Он даже не сразу понял, что это именно этот случай, но великий и ужасный гугл рассказал ему, что звуки можно не только слышать, но еще и видеть. Правда, только редкие люди на такое способны - но он же не совсем обычный человек, как показала практика. И то, что раньше не обнаруживал за собой такую способность, его уже не волнует, потому что он много нового узнал о себе и мире вокруг за последние недели.
Его тревожит другое: что так и не приходит идея, как можно будет использовать его знание с пользой, чтобы все-таки решить этот вопрос с этими чертовыми холмами, которые вот-вот заберут его мальчика. Но даже отчаяние не дает ответы...
В их последний вечер горечь собственного бессилия чувствуется особо сильно, поэтому и глаза на мокром месте, поэтому и объятия такие отчаянные, когда Галф привычным движением скользит ему под бок после душа, но их окружают нависающие громады собранных в коробки вещей, которые завтра он сам будет помогать сносить вниз, когда будет провожать Галфа обратно. Никто из них не ожидал, что время пробежит так быстро. Но то, что будет невыносимо больно, они знали - куда без этого, когда ты сердцем врастаешь в другого человека.
Мью не может перестать целовать любимое лицо, трогать дрожащими пальцами мокрые от слез щеки и боготворить каждую часть тела своими касаниями. Сегодня уже нет никаких преград, потому что и завтра у них уже нет, поэтому он смел и отчаянен как никогда.
Он одним движением стягивает с парня футболку, глушит поцелуем возмущенный вдох, который сопровождает прохладный воздух, что коснулся нежного тела. А затем накрывает его своим, согревая, пока проходится языком по впадинкам ключиц, по выемке в основании горла, пока голодно вылизывает вытянутую в беспамятстве шею.
Мью не может не тронуть кончиком языка и вставшие дыбом от холода (или возбуждения) соски, которые еще сильнее отзываются на его влажное касание, а Галф вторит этому отчаянным стоном и руками, вцепившимися в его волосы. Но его это не останавливает, потому что он продолжает покусывать нежную плоть и спускаться все ниже, уделяя всю любовь и все внимание священному животику, пока не останавливается у линии, что разделяет пока еще невинность и страстное желание.
Рука ложится на уже вставший член, а в глазах - вопрос, можно ли.
Позволит ли.
В глазах напротив тот ответ, который зажигает радостью его сердце, поэтому теперь уже ничего не останавливает его, так как у Галфа на лице нет страха или отвращения - только сводящее с ума желание близости, яркое и обоюдное. Но Мью сегодня горит другим желанием: дать как можно больше, поэтому не думает о себе совершенно.
Он стягивает с Галфа домашние шорты и нижнее белье, чтобы поклоняться его телу как своему золотому божеству, что снова начинает светиться в его руках тем самым драгоценным металлом. Сначала Мью робко проходится рукой по члену, совершает уже привычные движения вверх-вниз, ловит просящий стон "еще" и понимает, что может больше не сдерживаться.
Поэтому его голова наклоняется над призывно раскинутыми перед ним бедрами, чтобы уже на вкус попробовать, какова же сладость его мальчика на самом деле. Да, у него нет опыта, но он надеется, что его желания и энтузиазма хватит для того, чтобы Галф получал удовольствие. Мью старается слушать каждый шепот, старается внимать каждому касанию, чтобы на это реагировать.
Сжатием губ на твердой плоти.
Движением языка, что шаг за шагом подталкивает Галфа к той пропасти, в которую так сладко и приятно падать.
Усилием рук, которые сжимают бедра, возможно до синяков, лишь бы удержать их на месте в агонии нетерпимого удовольствия.
Галф стонет.
Галф сотрясается.
Галф откидывает голову назад.
Галф мечется в его руках.
Галф царапает его плечи и лепечет что-то совсем непонятное.
Но Галф явно наслаждается каждым мгновением.
Поэтому не имеет значения собственное ноющее возбуждение, важно лишь то, как содрогается тело под ним в тот момент, когда парень выгибается в его руках и красиво и хрипло тянет его имя в острый момент оргазма:
- Мью...
Он занят тем, что собирает своими губами каждую каплю страсти этого золотого фейри, заставляя тело еще какое-то время трепетать в послеоргазменной сверхчувствительности, чтобы затем прильнуть к губам и шептать:
- Люблю тебя, мой хороший.
И уже безумно скучаю.