Война сердец

Утро выдалось прохладным, хоть и солнечным. Сквозь приоткрытое окно в комнату Ксюши тянуло свежестью — запах мокрого асфальта, пыли и чуть выветрившейся краски со школьного стадиона. Где-то за домами уже шумела улица: гудел троллейбус, на соседнем дворе лаяла собака, а из окна напротив играло радио — тихо, но уверенно, с хрипотцой старых динамиков:
«На дальней станции сойду...»

Ксюша лежала, не открывая глаз, и слушала, как на кухне звенит посуда. Мама — как всегда, торопливо. Потом голос отца:
— Люда, ну ты посмотри, опять молоко убежало...
— Сам ты убежал, — отозвалась мама, — Ксюша, вставай уже, опоздаешь!

Ксюша нехотя поднялась, ноги коснулись холодного паркета. На стуле висела её школьная форма — белая блузка с немного помятой манжетой и тёмно-синяя юбка. Она медленно оделась, поправила волосы, взглянула в зеркало. Лицо было спокойное, чуть уставшее, но в глазах уже не было той тяжести, что ещё недавно давила изнутри.

На кухне пахло жареным хлебом и растворимым кофе — тем самым, из баночки, который отец любил пить по утрам.
— Садись, — сказала мама, — ешь быстрее.
— Я не очень хочу...
— Ксюша, — вмешался отец, не отрываясь от газеты, — поешь. Сколько можно ходить как тень?
Она вздохнула и села. Пара тостов, кусочек масла, чай — и всё, как обычно. Отец глянул поверх очков:
— После школы домой сразу. Ясно?
— Угу, — кивнула она.

На лестничной площадке пахло краской и мокрым цементом. Внизу хлопнула дверь — Алина уже ждала у подъезда, переминаясь с ноги на ногу, в пальто с поясом и с портфелем на сгибе руки.
— Привет! — бодро сказала она. — Ну, наконец-то. Я уж думала, опять проспала.
— Та не, — улыбнулась Ксюша. — Просто лень вставать было.
— Ага, я тебя понимаю. После вчерашнего тренировки-то! Как нога?
— Нормально, — ответила Ксюша, хотя чуть-чуть всё ещё болело.

— Слушай, а отец твой... сильно ругался тогда?
Ксюша опустила глаза:
— Ну... да. Сначала очень. Потом вроде успокоился. Но всё равно, теперь за каждым моим шагом следит.
— Он у тебя строгий, конечно, — сказала Алина. — Мой бы просто поворчал и забыл.
— А мой не забывает. Он сказал, если ещё раз что-то сорву, про спорт можно забыть навсегда.
— Ну ты хоть не унывай, — мягко улыбнулась Алина. — Главное, что всё обошлось.
Ксюша кивнула:
— Ага. Папа даже вчера спросил, как там тренер. Значит, может, и не злится уже.

Они шли к школе вдоль дороги, где катались «Жигули» и старенькие автобусы с облупленной краской. По пути обсуждали девчонок из секции — кто с кем поругался, кто новую куртку купил на рынке.

Возле школы уже толпились ребята. Кто-то дёргал кого-то за рюкзак, кто-то крутил ключи на пальце, кто-то спорил о том, кто сегодня сдаёт физику.
Звонок пронзительно звякнул. Девчонки переглянулись и зашли внутрь — привычные коридоры, плакаты с лозунгами, доска почёта, и запах — тот самый, школьный: пыль, мел, влажные тряпки и чуть-чуть духов от старшеклассниц.

На первом уроке — литература. Учительница говорила про Лермонтова, а Ксюша сидела у окна и смотрела, как по стеклу пробегает солнечный луч. Мысли путались. Вчерашняя усталость уже прошла, но где-то глубоко сидело странное, тихое чувство — будто что-то должно случиться.

На перемене Алина дёрнула её за рукав:
— Пойдём в ларёк, жвачку купим.
— У нас же нету перемены такой длинной.
— Да ладно, успеем. До звонка десять минут.

Они выбежали на улицу. Возле школы стоял ларёк, облупленный, но уютный, с витриной, за которой продавщица в платке перекладывала пачки сигарет «Космос» и жвачку «Love Is...».
— Мне вот ту, с клубникой, — сказала Алина.
— А мне — с бананом, — тихо добавила Ксюша.

Когда она расплачивалась, взгляд её сам собой скользнул в сторону школьного двора.
Возле гаражей стояли трое парней — в джинсовках, с приподнятыми воротниками. Один из них был Ярик. Он разговаривал с кем-то, жестикулируя, покуривая сигарету, а потом вдруг обернулся. Их глаза встретились.
Он слегка улыбнулся — просто, спокойно, по-доброму.
Ксюша сразу отвела взгляд, но внутри что-то кольнуло. Алина заметила это и фыркнула:
— Ну вот, опять этот взгляд. Ответь уже ему что-нибудь, а то он скоро с ума сойдёт.
— Хватит, — шепнула Ксюша, чувствуя, как щеки наливаются теплом.

Когда они вернулись, Ярика уже не было.
День потёк дальше — история, алгебра, потом биология. На уроках Ксюша вроде слушала, но не запоминала. Всё внутри казалось лёгким и неуловимым.

После школы они с Алиной шли домой, обсуждая мелочи: кто завтра дежурит, что задали по литературе, как достать пластинку «Миража».
У подъезда Алина махнула рукой:
— Завтра увидимся!
— Угу. Пока!

Дома пахло варёным картофелем и чем-то сладким — мама пекла пирог. Радио играло "Модерн Токинг", тихо, почти на фоне.
Ксюша переоделась, бросила сумку на стул и села за стол, чтобы сделать уроки. Математика, сочинение, химия — всё шло медленно. Она то отвлекалась на шум улицы, то на то, как стрелки часов двигались к вечеру.

Папа пришёл поздно, хлопнув дверью.
— Всем привет! — отозвался его низкий голос.
— На кухне ужин! — крикнула мама.

Ксюша только успела открыть учебник, как в коридоре раздался звонок в дверь.
— Кто там ещё? — буркнул отец, идя к двери. Потом послышалось:
— Ксюша! Это к тебе!

Ксюша вышла в коридор, сердце странно ёкнуло.
У двери стоял Ярик. В руке — тонкая тетрадка, в другой — шапка. Чуть уставший, на лице неловкая улыбка.
— Здрасьте, — сказал он отцу. — Я вот... тетрадь Ксюше занести.

Отец скептически посмотрел на него, но ничего не сказал — только кивнул и отошёл.
Ксюша подошла ближе.
— Тетрадь?
— Ну... да, — он усмехнулся, тихо. — Можно тебя на минуту?

Она кивнула и накинула кофту. Вышли в подъезд.
Там пахло бетоном, свежей краской и чем-то металлическим — старые перила всегда пахли так. Лампочка тускло мигала над дверью.

— Ярик, — тихо сказала она, — врать не хорошо. Какая еще тетрадь?
Он пожал плечами, улыбнулся чуть смущённо:
— Ну да. Хотел просто увидеть.

Ксюша не знала, что сказать. Хотелось улыбнуться, но внутри было тревожно и немного тепло. Они спустились вниз, к скамейке у окна.

Они сидели там долго. Сначала молчали. Потом говорили — о школе, о гандболе, о том, что тренер вроде стал мягче. Ярик шутил, и Ксюша смеялась — впервые за много дней по-настоящему.
Где-то наверху хлопали двери, звенели голоса соседей, кто-то на втором этаже слушал «Радио Маяк».

— Я думал, ты не выйдешь.  — сказал Ярик, глядя в пол.
— А я думала, ты обиделся, — тихо ответила она.
— Я? На тебя? — он усмехнулся. — Ксюх, я же не дурак. Просто... я переживал.

Она посмотрела на него. В глазах Ярика отражался тусклый свет лампочки и какое-то тёплое, почти детское чувство — не отчаянное, не больное, а простое, настоящее.

Разговор тек сам собой.
Они вспоминали смешные случаи, говорили о будущем, о лете.
— А если ты снова уедешь и не скажешь? — вдруг спросил он.
Ксюша вздохнула:
— Не знаю. Я никуда не хочу больше.
— Вот и правильно, — улыбнулся он. — Здесь лучше.

Часы пробили девять, потом десять. Мама пару раз выглядывала в окно, потом махнула рукой. Отец уже сидел с газетой.
А Ксюша всё ещё сидела рядом с Яриком — слушала, как он что-то рассказывает про своих, как смеётся, как поправляет воротник.

Когда она наконец поднялась с лавочки, то почувствовала, будто весь день прожила заново.
— Спасибо, — сказала она.
— За что?
— Не знаю. Просто... за всё.

Он кивнул.
— Ещё увидимся.

Она поднялась наверх, тихо вошла в квартиру. В комнате было темно, только луна освещала стол и разбросанные тетради.
Ксюша подошла к окну. Во дворе Ярик шёл вдоль по темной улице, сунув руки в карманы.
Она улыбнулась.

Всё вокруг снова стало тихим.
Но на душе было светло — впервые за долгое время.

***

Утро началось с запаха блинов и мёда. Мама возилась на кухне — радио тихо играло, и сквозь занавеску пробивался солнечный свет, рассеянный и мягкий. Ксюша проснулась неохотно, но на душе было спокойно. Вчерашний вечер с Яриком почему-то оставил после себя ощущение тепла, как будто что-то в ней немного залечилось.

Она потянулась, посмотрела на часы — без пятнадцати восемь. В школе сегодня было всего три урока, потом классное собрание. Настроение было удивительно лёгкое. Она заплела волосы в косу, надела блузку, запахнула халат поверх и пошла на кухню.

— О, уже встала, — улыбнулась мама, наливая тесто на сковородку. — Садись, сейчас блинчики будут.
— С мёдом? — спросила Ксюша, садясь за стол.
— Ага, с мёдом. И со сметаной тоже есть.

На подоконнике стояла чашка с заваренным чаем, тонко пахло липой. Отец уже ушёл — куртка не висела на вешалке, газета сложена стопкой. Из соседней квартиры доносился звук телевизора — кто-то включил утреннюю программу, и диктор бодрым голосом говорил о погоде.

Ксюша ела блины медленно, лениво обмакивая кусочек в мёд. Сладость тянулась на пальцах, и она машинально облизала их. В это время в коридоре неожиданно зазвонил телефон. Звонок — резкий, пронзительный, как всегда.

— Возьмёшь? — крикнула мама с кухни.

Ксюша подскочила, уронила ложку, еле успела схватить трубку.

— Алло? — спросила она, пытаясь сделать голос ровным.

— Привет, Ксюх, — спокойно сказал Саша. — Это я.

Сразу стало легче: его голос был такой привычный, ровный, будто ничего страшного и не произошло. Она глубоко вздохнула, почти улыбнулась.

— Привет, Сашка! Как ты? — спросила она, радостным голосом.

— Нормально, — сказал он спокойно. — Слушай, новость есть.. Я принял решение, иду в армию.

Ксюша замерла. Телефон сдавил её руку, пальцы прилипли к трубке. Сердце подскочило.

— Что?! — выдохнула она. — Сашка, ты... серьёзно?

— Да, — ровно подтвердил он. — Всё обдумал. Пойду к Валере, решил, что так будет правильно.