9
Сквозь сон чувствую невыносимую боль. Кажется, всё это мне снится, но я ощущаю, как тело бьётся в сильных конвульсиях. Горло разрывает от надрывного крика, но кричу, будто не я. Продолжаю чувствовать рези где-то в области живота, но мне не разобрать где именно. Не понимаю, происходит ли это на самом деле, но чувствую, как позвоночник неестественно изгибается, а руки сильно трясутся. Температура и вовсе пересекла сорок градусов. Я вся мокрая, то ли от дождя, то ли от выступившего пота.
Какое-то время была лишь блаженная преспокойная тишина. Я была словно в вакууме, не чувствовала ничего. Меня будто и не было. Только потом тело безучастно забилось в дрожи само по себе. Готова поспорить, теперь я знаю, что чувствуют люди, когда их режут заживо, ей богу.
Чьи-то сильные большие ладони пытаются удержать меня. Холодные, как снег. Холодные.
Его ладони.
В один момент моё тело вновь погружается в некую приятную мягкую дымку. Расслабляюсь. Слишком знакомое чувство, ощущать жгут на руке и тонкую иглу, проникающую в кожу. Мне вкололи очередной препарат.
Темнота.
***
Дилан не скрывал, что имеет вторую работу, но никогда не упоминал какую именно. Да и я особо им не интересовалась. Часто игнорировала, или отстранено улыбалась на его глупые шутки. Его личность, как и основная часть любых других людей, были для меня будто чёрно белые.
Скучные, неинтересные, однообразные. Ничего больше.
Сейчас же я всерьёз задумалась, что же упустила. Я давно поняла, что часто бывающая в кафе инспектор не просто посетитель. Они, так скажем, слишком сильно и неумело скрывали очевидное. Милые улыбки, незаметные лёгкие касания, после чего сразу испуганные глазёнки бегали по помещению в вопросе «не заметил ли кто?». Я же в свою очередь спокойно и непринуждённо продолжала тереть хлопковой тряпкой стаканы в баре. Без конца натирала и без того идеальную, до блеска начищенную, посуду витая где-то. Там, где не было людей.
Она была матерью Дилана. В стенку расшибались, лишь бы этого никто посторонний не узнал, но это и являлось главным упущением. Немного наблюдений и вуаля. Но одно я уж точно не могла предположить, неужели он работает с матерью?
Безусловно, с появлением знакомого в органах узнать это стало намного легче выстроить цепочку, сложить цельный пазл. Правда всплыла. Однако, стоит сказать, он совершенно неумело пользовался табельным, надо будет намекнуть Мелани об этом.
Как оказалось, теперь система, которая ранее являлась понятной и не требующей колоссального внимания, теперь запутывалась.
Следующая ночь после ранения
Во рту суше, чем в пустыне. Мозг начинает работать раньше, чем я открываю глаза. Сначала не полностью, так как уже такое незначительное действие равняется удару сковородки по голове. Щурюсь, но по-прежнему ничего не понимаю. Да я сейчас ничем не отличаюсь от овоща.
В ушах звенит, но ужасный звук начинает стихать, его заменяет безумная боль во всём теле. Казалось, я пропитана ей до мозга костей, но всё же основная часть сосредоточена в районе живота.
Приподнимаю голову, несмотря на тяжесть в затылке. Понимаю, что процент того, что я вновь отрублюсь возрастает, но черт с ним.
Машинально прижимаю руку к животу, когда ощущаю новый, ещё более сильный прилив боли. Шумно выдыхаю, не спеша окончательно вставать. Свешиваю ноги, сразу же чувствуя приятную прохладу паркета. Отталкиваюсь свободной рукой от кровати, вовсе переставая ощущать жуткую боль. Пока даже не пытаюсь вспомнить произошедшее, сейчас это второстепенно. Меня успокаивает окружающая кромешная тьма. Всё так же крепко держусь за живот и по памяти иду в кухню.
Удивительно. Я беспрепятственно добираюсь до комнаты. Теперь же, пытаюсь найти стакан, это становится сложнее. Трогаю рукой гладкую поверхность столешницы, пытаясь найти хоть какую-либо ёмкость, нечаянно задеваю вилку, от чего та падает с характерным звоном, отбиваясь от пола. Зажмуриваю глаза и прислушиваюсь, дабы понять есть ли в квартире кто-то, кто слышал это. Тишина.
В конце концов нахожу стакан, подхожу к раковине, сначала ставлю предмет рядом, включаю холодную воду, вновь беру стакан и наполняю его где-то на половину. Пью немного, так как даже воду мой организм отвергает, шумно ставлю ёмкость на место, прижимая ладонь ко рту в рвотном позыве.
Глаза раскрываются шире от сильного удивления, или даже, пожалуй, шока. Рукой, что всё это время была прижата к животу, чувствую тёплую, вязкую жидкость, что медленно начала пропитывать футболку.
Ошарашено смотрю вниз, всё также не видя ничего. Спешно иду в ванную, машинально бью ладонью выключатель и комнатка наполняется слабым светом. Иду к зеркалу, но не спешу заглядывать в него. Мне страшно увидеть то, что уже успело показать моё яркое воображение.
Всё же отрываю взгляд от пола и выпученными глазами принимаюсь рассматривать себя.
Пожалуй, ещё никогда прежде, я не была столь ошарашена от своего вида. Бледна, синяки, никогда не появлявшиеся на моём лице так часто сейчас были отчетливо синеватого оттенка. Губы бледно розовые, но сухие и потрескавшиеся, от чего кровь сочилась из маленьких ранок. Спускаюсь глазами чуть ниже и приоткрываю рот. На тёмно-серой футболке, прямо посередине, медленно увеличиваясь, появляется тёмное кровавое пятно. Поднимаю ткань, видя небрежно перевязанный несколько раз вокруг бинтом живот. Не верю своим глазам. Кровь, казалось, безостановочно льётся из раны. Резко в голову ударяют картинки прошедшего вечера. Рыжий. Шипучки. Его ухмылка. Дилан. Ливень.
Выстрел.
Ещё один.
Хватаюсь руками за голову, сжимая волосы по бокам, а футболка вновь опускается. Черт возьми. Он стрелял, он, Дилан видел нас, но очевидно пуля была адресована не мне.
Сукин сын.
Вновь поднимаю футболку и дрожащими ледяными пальцами принимаюсь разматывать бинт, насквозь пропитанный моей кровью. Картина, что скрывала тонкая материя отнюдь не самая приятная.
Небрежно наложенные в спешке швы начали расходиться, порвав в некоторых местах кожу. Я застыла в изумлении, смотря на обезображенный участок своего тела.
Где-то на краю сознания слышу, как открывается тяжелая входная дверь. Громкие неспешные шаги по коридору слышались всё ближе.
Ноги подкашиваются, машинально хватаюсь за край раковины, дабы устоять. Краем глаза замечаю, как дверь со скрипом отворяется.
Он.
— Дьявол, — ругается непонятно на кого. Всё ещё безотрывно пялюсь в пустоту, ощущая его приближение. — Таби, вернись в комнату, — требовательный тон вынуждает меня отвлечься.
Судорожно вздыхаю и, медленно перебирая согнутыми ногами, обхожу его, направляясь обратно. Иду, чувствуя сзади его присутствие. Следует рядом, должно быть, на тот случай если я вновь решу упасть.
Приближаясь к кровати, ощущаю тяжесть век и неожиданно накатившую головную боль.
Аккуратно присаживаюсь на край, слыша, как Кёрц роется в шкафу. Сознание окутал беспросветная чёрная дымка. Темнота охватила глаза, звуки отдавались эхом, отбиваясь об стенки черепа. Его руки касаются моих плеч и опрокидывают податливое тело на спину. Закрываю глаза, продолжая чувствовать как сознание, словно пытается отделиться от тела.
Живот надоедливо ноет, когда накладываются новые швы, тихо мычу сильно жмурясь.
Мне не стоило вставать, тогда бы и швы не разошлись. Но если смотреть с другой стороны, когда бы тогда я увидела захватывающее зрелище безостановочно льющейся вязкой крови? Улыбаюсь своим мыслям и восстанавливаю в памяти картинку изуродованного, наспех зашитого ранения.
Хмурюсь, когда понимаю, что останется шрам, Кёрц будет не рад этому.
Мои ноги в районе коленей обхватывают, укладывая на кровать. Всё ещё осознаю, что происходит, но безучастно гуляю по своим чертогам разума.
— Не вздумай больше вставать, — вроде и слышу, но не отвечаю. Кёрц больно хватает мой подбородок, слегка встряхивая голову. — Табита,— зовёт.
Наконец прихожу в сознание. Часто моргаю, полностью фокусируясь на его прекрасном серьёзном лице, что находится напротив.
Улыбаюсь, и хватаюсь двумя руками за его держащую мой подбородок руку. Холодными пальцами спокойно поглаживаю шершавую кожу.
Я вернулась.
Два дня спустя
Он глубоко затянулся, вдыхая расслабляющий никотин. Пожалуй, это единственная пагубная привычка, которой он промышляет. Производя наркотики, сам не употребляет их, но отрицать то, что ранее ими баловался, смысла нет.
Завороженно смотрю как в темноте, он выпускает большие клубы дыма, которые доносят до меня дурманящий запах. Сейчас, я бы хотела попробовать, но не хотела говорить. Он слишком красиво делал это, поэтому мне просто нравилось наблюдать за этаким занятием.
Обращает взгляд тёмных, расслабленных глаз на меня. Дыхание не восстановилось, после долгой и очень жаркой близости. На мне лишь только его толстовка. Рана всё ещё ноет под повязкой, напоминая мне о произошедшем. Опираюсь бёдрами об подоконник позади и завороженно пялюсь на его обнаженную грудь. Тусклый свет луны великолепно переливается на рельефах бледного, словно светящегося в темноте, красивого тела. Усаживаюсь на подоконник, прикусывая нижнюю губу.
Ухмыляется, замечая мой помешанный и лишённый какого-либо рассудка взгляд, и, вновь затягиваясь, не спешит выдыхать. Подходит вплотную, становясь между моих ног и большой рукой хватает сзади шею, притягивая лицо к себе. Касаюсь его мягких губ своими, но мы не целуемся. Он выдыхает в меня дым, от которого с непривычки дыхание перехватывает. Глубоко втягиваю его в себя и открываю глаза. Стараюсь не торопиться, в горле першит, но я лишь отрываюсь от его тёплых губ, опрокидываю голову и, открыв глаза, выдыхаю уже не такой густой дым. Держусь двумя руками за его шею, невесомо касаясь холодными пальчиками.
Он так нравится мне.
За окном сверчки, тихо щебечут, общаясь друг с другом, и издают успокаивающие ночные звуки.
— Красавица. — Наматывает на палец прядь тёмных волос и сразу же отпускает её. Улыбаюсь произнесённому слову и притягиваю его к себе.
Поцелуй не был страстным или глубоким. Я игриво баловалась с его языком, вызывая улыбку на лице Кёрца. Мы долго не могли оторваться друг от друга. Ласкали губы, то ускоряясь, но, не доходя до грани похоти и разврата, вновь лишь возбуждаясь. Сжимаю его волосы на затылке и слегка оттягиваю их, отчего рык срывается с его уст. Мне мало, хочу довести его. Кладу свою ладонь на твёрдый, напряженный торс и вожу кончиками пальцев вверх-вниз. Он дёргается, я же, отрываюсь от его сладких губ и чуть наклоняю голову, лаская его шею и ключицы. Покусываю кожу, обжигая её горячим дыханием. Мне слишком нравится делать это. Оставляю тёмные метки на его бледной коже, не желая отрываться. Положил руки на мою талию и через ткань сжал кожу. Глубоко дышит, я же продолжаю терзать его кожу.
— Тебе было мало? — намекает на то, что только минут десять назад в этой комнате были слышны мои же стоны.
— Да, — прикусила кожу, а он шумно втянул воздух.
— Стоило такую правильную девочку отыметь один раз хорошенько, так всё. Из кровати не вытащишь, — ему самому это нравилось, пусть и говорил как бы с интонацией а-ля: «Тебе должно быть стыдно!».
— Необязательно «из кровати», — парировала я. — Но сейчас ты прав, мне мало, чувствую себя какой-то... — призадумалась, пробуя в голове построить правильный набор слов. — Пустой.
Это прозвучало для него слишком вызывающе, ведь он отчетливо уловил «подпольный» смысл. Весь напрягся.
— Не беспокойся, пока ты со мной, быть недотраханной тебе точно не грозит, — завёл меня своим тоном, не желая поддаваться мне.
Пока...
Толстовка медленно поднимается вверх, а по голой спине бегут мурашки от его холодных ладоней. Возвращаюсь к его губам и игриво кусаю их, не спеша углубить поцелуй.