Глава 23
Полный аншлаг.
Перебираю букеты на рояле, шуршу бумагой. Розы, конфеты, и даже бутылка вина.
Столько цветов и шоколадок мне в жизни не дарили, как эти незнакомые щедрые пьяные люди.
Все празднуют, а я пою.
Отхожу вглубь сцены, к тяжёлому синему занавесу, и поправляю платье. Слишком короткое и пахнет чужими духами, не мое.
Но выбора не было, в гримёрке нашлось лишь это, сменщина оставила, а я по-наглому нацепила.
Со стойки забираю минералку и жадно пью, мельком смотрю на часы.
За мной заедут в три часа ночи. Уже половина третьего.
То есть, через тридцать минут он приедет.
Если не передумает.
Ещё одна песня, и буду переодеваться.
Оглядываю зал.
Всем, вообще-то, пофиг уже, кто тут выступает, хоть крокодил, гостям не до музыки, поют сами.
Прикидываю, осилю ли "Рюмку водку на столе", она народу точно сейчас понравится, и выхожу к микрофону.
И вздрагиваю.
За столик, прямо возле сцены, усаживается Адам. Жестом отшивает подбежавшую к нему взмыленную официантку, и упирает в меня взгляд, приглушённый отблесками на стеклах очков.
Микрофон выскальзывает из вспотевших ладоней, брякается мне под ноги. Отступаю на шаг, сглатываю сухость в горле, петь я не смогу.
Господи.
Перед ним на столе лежат цветы.
Он даже пальто не снял, сидит и смотрит на меня.
Наклоняюсь за микрофоном и неловко пристраиваю его обратно в стойку. В волнении убираю волосы за уши и иду к ступенькам, таким же деревянным, как мои ноги.
По пути подхватываю за лямку рюкзак, брошенный в складках портьер, тяну его за собой.
Я же хотела поговорить, но не так скоро, я не подготовилась, мне, черт его возьми, страшно.
Но вокруг полно народу.
Шум, смех, песни, всем весело, все празднуют.
Не убьет он меня при толпе свидетелей.
- Привет, - рывком подхожу к его столу.
- Это тебе, малышка, - он без лишних разговоров берет цветы со стола. - Поздравляю. В открытку загляни.
Открытка. Виднеется среди красных бутонов, тоже красная, в форме сердечка
- Я хотела поговорить, - неуверенно беру цветы. - Вчера мы с одногрупниками...
Под его пристальным взглядом замолкаю, кажется, что несу ерунду. Хотя, это важная информация, с клуба и одногруппников все началось, я должна рассказать, как все было.
- Подарок посмотри, - Адам складывает руки на столе и, хрустнув пальцами, сцепляет их в замок. - Про твой клуб я все знаю. И где ты потом была - тоже.
У него не голос, со мной будто автоответчик разговаривает, ежусь, готова, как ребенок, убежать.
Рядом кто-то громко смеётся.
Оглядываю зал и понимаю, что никуда отсюда не уйду, останусь в ресторане до утра, а когда станет светло - этот разговор в памяти смажется.
Все проходит, и это тоже пройдет, как говорил Соломон. Ему виднее, не зря же был царем.
- Я закончил с делами, - говорит Адам, словно мирную беседу продолжает. - Сегодня переехал домой. Зря положился на твою сознательность, нужно было сразу тебя забрать. А ведь как все хорошо начиналось, - его голос на миг становится мечтальным, и я тоже помню.
Поездки из ресторана до моего дома, и кружок по центру, чтобы подольше. Неторопливые разговоры и тихую классику из колонок.
Его огромный дом, и Свету с Галей, йогу, плавание, плотный завтрак.
Мне тоже очень хорошо было, до того покера.
В нос забирается аромат роз. Красные и нежные, точно такие же я растоптала возле института вчера, а потом, покалеченные убрала в машину.
Закрываюсь букетом и разглядываю Адама. Он кажется спокойным, таким, как всегда. И угрожать мне не собирается.
- Мне жаль, Яна, что слов ты не понимаешь, - говорит он.
Вздрагиваю.
Или собирается.
- Не нужно ничего делать, - нервно топчусь на месте, кладу цветы обратно.
Открытка-сердечко падает на стол, он косится на нее, пальцем двигает ее ко мне.
- Посмотри подарок.
Смотрю, как на паука. Плохое чувство, что там что-то гадкое. Но это же просто кусок картона, буквы, что там может быть?
Руки дрожат, открываю сердечко. Внутри ни поздравлений, ни угроз, только какой-то адрес.
Морщу лоб.
- Это что?
- Больница.
Поднимаю взгляд. Он сразу ловит его, снимает очки, смотрит устало, и как-то даже грустно.
- Отца твоего избили, - говорит. - Сильно, похоже. Жив пока, но...- он делает паузу. - Страшно жить, малышка.
Тупо смотрю на адрес. Не может быть. Кидаю открытку на стол.
- Ты же просто пугаешь?
- Нет.
- Ты бы его не тронул.
- Я и не трогал.
Он откидывается на стуле.
Представляю папу, как они целовались со Златой в кафе, и потом торчали у нее во дворе, и меня передёргивает, морщусь, пусть он уходит, живёт со студенткой, если ему нравится.
- Он дома, я ему сейчас позвоню, - отступаю от стола.
- Я тебе сказал уже, где он, - Адам подаётся вперёд и хватает меня за руку. Сжимает запястье, дёргает на себя. - А теперь стой и слушай.
Врезаюсь в угол стола, и боль отрезвляет, вижу и верю, он не врёт, папа в больнице. Из-за меня.
- Ты что сделал? - изо всех сил отталкиваю его, не замечаю, как повышаю голос, - он-то тут при чем! Свою семью ты не трогаешь! - закипаю все сильнее, ведь так и есть, он винит одну меня, швыряю в него солонку, перечницу, салфетницу, и отшатываюсь, когда он резко встает с белым от злости лицом. - Адам, - пячусь, отскакиваю за стол, он меня сейчас ударит.
Вокруг стихают разговоры и смех, звон посуды, народ оглядывается.
Адам тоже смотрит по сторонам. Губы плотно сжаты, он запахивает пальто. Тихо цедит:
- В машину иди.
В машину, к нему. Чтобы меня там побили, как папу. Я не сяду ни за что.
Качаю головой, внутри все трясется. Наклоняюсь и хватаю открытку со стола, мну в кулаке.
- Яна, успокойся, - ладонями он опирается на стол. - Повторно не судят. И я тоже дважды не наказываю. Отец за тебя рассчитался. В следующий раз сама будешь думать, что и с кем делаешь. Пошли.
- Все нормально? - рядом вырастает охранник.
Моргаю, встряхиваю волосами и шмыгаю ему за спину:
- Нет, не нормально. У мужчины с собой оружие.
- У меня разрешение, - слышу спокойной голос Адама, и закрытая мощной фигурой охранника пячусь, ныряю между гостями, и несусь к выходу.
❤️❤️❤️
- Девушка, не положено, - говорит медбрат.
В больнице тихо, спокойно, все спят, неяркий свет и пустые коридоры, и я.
И он.
Этот парень по ту сторону стойки жуёт жвачку и качает головой, не даёт мне пройти.
- Приходите утром, - советует.
Хмурюсь, мне надо сейчас. Стою и дрожу, из ресторана сбежала как была, в одном платье и ботинках, пока ловила попутку продрогла до костей, и все ещё не согрелась.
- Мне очень надо, - мну сердечко с адресом и шмыгаю носом.
- Верю, - парень безразлично соглашается. - Но туда не пускают. Мне же потом прилетит.
- А если...- кусаю губы и везу молнию на рюкзаке. Нащупываю кошелек, неуверенно достаю несколько купюр. Никогда не давала взятки, поэтому краснею. Тяну на себя его книгу со спецназовцем на обложке и осторожно вкладываю деньги.
Он смотрит на книгу, подняв бровь.
Пугаюсь, что сейчас разорется и вышвырнет меня, и подкладываю к ним ещё две купюры.
Он вздыхает. Тянет книгу к себе. Перегибается через стойку и жестом задаёт маршрут:
- Сейчас прямо по коридору, потом свернешь налево. Если кого-то встретишь - я тебя не пускал. Скажи, через приемник со скорой зашла.
- Спасибо, - бегу по коридору.
- И не бегай, - шикает он мне вслед. - Не на стадионе.
Замеляю шаг, пытаюсь привести в порядок дыхание. Сворачиваю налево, как он сказал, иду мимо палат, в конце коридора замечаю одинокую женщину на кушетке у стены - мама.
Как на стадионе, бегу к ней.
Она роется в сумочке, тоже шмыгает носом. Нарядная, красивая, волосы уложены в прическу, в ушах сверкают серьги, синее платье, и пальто небрежно валяется рядом.
Похоже, была на празднике, и так не успела переодеться.
А я ее так и не поздравила.
А сейчас уже поздно.
Падаю на кушетку возле нее. Она вздрагивает, оборачивается, молча смотрит на меня.
Нужно сказать, что это все Адам, из-за него папа в больнице, а если углубиться, то, вообще, из-за меня, это ведь я капризничала, что хочу выйти замуж и выйду.
Оказалось, это не игрушки совсем, семейная жизнь.
- Поправится папа, - она отставляет сумочку и укладывает мою голову себе на плечо, - ничего, и не такое было. И ноги он ломал, и руки. А эти его вечные перелеты, знаешь, как у меня каждый раз сердце сжимается? - она гладит меня по волосам. - Поправится, - заверяет. - Выпишут из больницы, найдет работу поспокойнее. Хватит. У нас вон внуки уже. У тебя скоро дети будут.
- Не будут, - пальцем вожу по узору на ее платье, и повторяю, что заявил Адам, - никогда не будет, дети у него уже есть.
- Значит, другой муж нужен.
Замолкаем. Я не спорю, не бросаюсь его защищать, как раньше, я с ней согласна, но уже, наверное, неактуально.
Если он папу в больницу отправил. А у меня ещё мама есть. Сестра. Племяшки-двойняшки.
Вздрагиваю и жмусь к ней крепче, она теплая, а меня до сих пор трясет. Машину поймала не сразу, они смотрели на безумную девчонку в одном платье посреди снега и проезжали мимо.
- Помнишь, у ресторана, когда вы с папой поругались, - начинает она.
И я стыну, конечно, помню, дерево, машина, дымящийся капот, помню и жмурюсь.
- Адам отправил вас домой, сказал, сам разберётся, - мама вдруг усмехается. - Разобрался. Приехал под утро, вызвал папу на улицу. Говорит ему, вы, мол, с дочерью, убийцы. Но никто ничего не видел, я все замну. Дочь только мне отдайте. Папа и отдал. Переживал, посерел весь. Летать не мог в таком состоянии, я его в рейсы провожала и в церковь шла. А потом...- она резко встряхивает волосами, от чего я слетаю с ее плеча. - Папа искать начал, выяснять про ту машину. И выяснил, - ее глаза сверкают, - там водитель с пассажиром были. Под градусом, откуда они там ночью ехали, с дня рождения. Пьяных бог бережёт. Живы-здоровы они. Испугались только. А Адам твой, - она расстроенно машет рукой, - нехороший человек. Обманул и своего добился, на страх надавил, на совесть, сами малышку нашу отдали, - она обнимает меня за плечи, прижимает к себе. - Ну, ему ещё аукнется. Не здесь, так там, - она поднимает глаза к потолку.
Смотрю в пол.
В рюкзаке играет телефон, в ночной тишине громко, быстро ворошу вещи и сбрасываю его звонок.
Он злой сейчас, ничего приятного мне не скажет.
- Не ходи к нему, - мама встаёт, одергивает платье. Достает из сумочки ключи от машины. - На вот. Домой езжай. И спать ложись.
- А ты?
- К отцу ещё загляну. И на переговоры поеду.
- Куда? - поражаюсь, тоже поднимаюсь. - Ты разве не...
- Сделку сегодня заключают. Они без переводчика, в аэропорту встречаем. Самолёт, - она смотрит на часы, - приземлятся скоро.
- Я такси возьму, - сую ключи обратно. Мнусь на месте, оглядываюсь на палаты. - А что...сильно ему плохо? Как это случилось?
- В подъезде напали.
- У нас?
- Нет.
Она не смотрит на меня, влезает в рукава пальто. Воздух густой, тяжелый, пропахший лекарствами и мамиными сладкими духами. И взгляд у нее такой же тяжёлый, когда она поднимает голову, я отвожу глаза, без слов понимаю.
В подъезде Златы напали, и она знает, просто молчала, делала вид.
- Яна, - она берет меня за плечи, ласково обнимает на прощание, - всякое случается. И близкие люди тоже, бывает, ошибаются. Это не значит, что нужно от них сразу отворачиваться. Да?
- Да, - киваю.
- Вот и хорошо, - она трогает мои волосы, убирает прядку за ухо. - Ты из ресторана? Езжай домой. Завтра воскресенье. А вот в понедельник вместе придем, папе уже и получше будет.
Хочется верить. Сжимаю рюкзак, плетусь по коридору. Тру глаз и останавливаюсь, шарю в кармашках, ищу.
Мятую пропажу замечаю, как всегда, лишь вытряхнув на пол все вещи.
Расправляю визитку, завлекающую страшно-интнересными квестами. Изучаю номера телефонов.
Зажимаю плечом сотовый, сажусь на корточки и скидываю вещи обратно в рюкзак.
Авель ведь должен был заехать за мной в ресторан. И мне обещали помочь с разводом.
И я, правда, не умею играть в шахматы, и мне неинтересно, что Каин умеет, совсем-совсем это не прельщает.
Но номер на визитке не обязательно его, может, его брата. Мысленно скрещиваю пальцы, чтобы ответил Авель, и чтобы мне, вообще, ответили, в четыре-то утра.
- Да, - говорят в трубке.