Глава 14
В отличие от брата, финансовые возможности Палача для меня не секрет. В школе все знали, что от погибших родителей ему досталось большое наследство. Недвижимость, как минимум, и очень престижная. Судя по всему, к двадцати двум годам он обеспечен достаточно, чтобы ни в чем себе не отказывать.
Но это крупицы информации.
О парне, с которым так опрометчиво согласилась встречаться, я знаю гораздо меньше, чем когда-то считала. Ведь он давно не школьник. Давно! И его поцелуи стерли у меня порядочно памяти, чтобы на несколько часов забыть о том, как он отчитывал меня здесь, на этой самой заправке, каких-то четыре дня назад…
Я ненормальная, если подумала, что мне хватит духа обойти все острые углы, когда дело касается Данила Милохина. Раз решила, что они не важны, когда он смотрит на меня, как на вкусную еду.
Ненормальная…
Мы оба помалкиваем — и я, и Никита, когда Даня возвращается в машину.
Если моя неспособность внятно выражаться для Палача не в новинку, то для брата — неожиданность. Ник никогда не видел меня такой — заикой с заторможенным интеллектом, и я бы хотела, чтобы так оно и оставалось!
Заняв свое место, Даня пускает в машину теплый и влажный уличный воздух. На контрасте с охлажденным воздухом салона на моей коже проступают мурашки, и я по инерции растираю плечи.
— Холодно? — спрашивает Палач, посмотрев на меня.
Наверное, я в трансе находилась, раз не заметила этого раньше, теперь же тихо отвечаю:
— Да…
Заведя машину, он сразу отключает кондиционер и опускает стекло со стороны водителя. Когда трогается, теплый вечерний воздух оборачивает, как мягкое одеяло, и по глубокому кожаному креслу мне хочется растечься лужей.
— Пу-у-ушка… — подает голос брат, потому что, вернувшись на шоссе, Даня выжимает газ и его машина стрелой вонзается в сумерки.
Прикусив изнутри щеку, я оставляю при себе любые замечания по этому поводу, но сердце с волнением стучит.
Это острый угол. Один из них. Заставить Палача считаться с моим мнением! И прямо сейчас он это и делает, ведь стрелка спидометра на приборной панели зависла на границе между нарушением скоростного режима и его критическим нарушением.
Он выбирает первое — нарушает, но так, чтобы над этой поездкой не нависла угроза стать нашей последней совместной, и, поймав его взгляд, вижу: мне не показалось.
Эта крошечная победа пляшет в груди ураганом весь оставшийся путь. Мне кажется, сиденье подо мной должно вспыхнуть, так изнутри печет. В том числе от страха, что я кошмарно переоцениваю свои возможности, посчитав, что хоть в чем-то могу этого парня контролировать.
Никита испаряется из машины, как только она тормозит в нашем дворе. Пробурчав «спасибо», просачивается в дверь, оставляя нас с Палачом одних.
Не знаю, чувствует ли Даня мою неловкость, которая нарастала последние пару километров; он просто стучит по бедру пальцами, глядя на меня из своего кресла.
Статус наших отношений не меняет того, что делиться с ним мыслями мне по-прежнему неловко! Трогать его, когда заблагорассудится, — тоже.
— Понравился фест? — интересуется.
Сложив под грудью руки, отвечаю:
— Да. А тебе?
— Мне? — произносит со смешком. — Давно так не веселился.
Если в его словах есть подтекст, то он его не расшифровывает. Я знаю, что должна показать все привлекательные стороны своей чертовой личности, заинтересовать, завладеть его вниманием, но с Даниилом Палачевым быть заметной у меня не выходит.
Глядя перед собой, я молчу. И краснею от своей неспособности с ним флиртовать.
Его долгий выдох очень говорящий, но уже через секунду он спрашивает:
— Что еще тебе нравится?
— Мне…
Кошусь на него и вижу на лице бесконечно терпение. В эту минуту оно кажется мне самым дерьмовым комплиментом на свете!
Сжав пальцы в кулак, проглатываю унижение и говорю:
— Мне нравится, как ты пахнешь.
Его брови приподнимаются, и я могу собой гордиться, ведь на пару секунд он в прямом смысле зависает. Смотрит на меня, не моргая и без веселья, хотя уголок его губ медленно ползет вверх.
Проведя по волосам ладонью, смотрит в окно рядом с собой и, подумав о чем-то, отстегивает ремень. Я слежу за ним через лобовое стекло, пока обходит машину. Смотрю на него, пока открывает мне дверь, хрипловато повелевая и протягивая руку:
— Выходи.
Броситься в ту же секунду выполнять его просьбу мешает волнение, поэтому вкладываю свою ладонь в его спустя три удара сердца.
В городе воздух суше и теплее, но сумерки дают прохладу, а фонарь, под которым припаркована «Ауди», отлично освещает занятый нами клочок пространства.
Захлопнув дверь машины, Даня подтягивает меня к себе за локоть, и в следующую секунду я оказываюсь прижатой к его груди.
Нос наполняется ароматом морского бриза, за спиной смыкаются крепкие руки. От неожиданности я не знаю, куда деть свои. Неловко кладу ладони Палачу на грудь, потом прижимаюсь к ней щекой, обнимая его каменный торс и влипая в него…
От ощущений я жмурюсь. Замираю, ведь это интимно. Я слышу стук его сердца — это чертовски интимно. Чувствую рельефы, контуры, каждую деталь его тела. Вспыхиваю и тянусь ощущениями к его паху, чтобы понять, с чем имею дело, и мой скудный опыт подсказывает, что Палач не возбужден.
Это должно радовать, но я чувствую опасный укол под ребрами — потребность иметь примитивную власть над этим большим сильным телом, и мои потаенные желания, кажется, совершенно теряют границы…
Даня кладет на мою макушку свой подбородок.
Мы дышим в тишине. Просто стоим так посреди двора, и ощущения просачиваются мне под кожу.
— Мне нравится… пицца «Шляпа». Это за парком, — говорю ему в грудь.
— Не знаю такой пиццерии, — отзывается Даня.
— Я… тогда я тебя приглашаю…
— Когда ты хочешь туда пойти?
Втянув запах его тенниски в последний раз, суетливо отстраняюсь.
Палач разжимает руки. Кладет их себе на талию, наблюдая за тем, как бесшумно пячусь назад, поправляя волосы.
Я хочу сбежать.
Снова.
Но теперь потому, что слишком боюсь сделать какую-нибудь глупость, после которой его терпение лопнет окончательно.
Страх быть брошенной присосался ко мне как пиявка. Слишком сильно, чтобы позволить себе раствориться в объятиях Данила Милохина без остатка. Позволить ему полностью просочиться под кожу. Влюбиться снова, не будучи уверенной в том, что это взаимно…
Я не могу доверить ему свои чувства. Не могу! Я не стану в него влюбляться!
Мой голос слегка дрожит, когда говорю:
— Завтра я работаю. Заканчиваю в… в девять…
— Тогда заеду за тобой в девять.
Кивнув, я подлетаю к подъездной двери и скрываюсь за ней, не оглядываясь.
Даня
«Не хочешь спросить, как я вчера добралась до дома?»
Через трубку будто током бьет, пока читаю сообщение на дисплее. Мне передается зашитый в него посыл даже на расстоянии в сорок километров: предполагаю, что Влада находится в городе, я же — на даче за его пределами.
За время нашего знакомства мы научились друг друга неплохо чувствовать, поэтому я знаю: она бесится. Во мне давно умерла потребность выводить ее из себя новыми телками, а в этот раз все вообще принципиально отличается, но ее эмоции так сильно фонят, что я не могу не реагировать.
Я был ее карманной собачонкой слишком долго. Может, не ручной, но приходящей по первому зову, а теперь меня вытряхивает из наших недоотношений с бешеной силой.
Оба это чувствуем. И меня тоже штормит.
Пробежав глазами по сообщению, быстро печатаю ответ:
«Если бы ты приехала со мной, то спросил бы».
Вчера на фест мы прибыли по отдельности. Она — с какими-то левыми друзьями, я — с Рафой, потом пересеклись. Ситуация рядовая, но зафиналился вечер эпичнее некуда, ведь обычно в четырех случаях из пяти с любых мероприятий мы с Владой уезжали вместе. Трахались, потом опять разбегались.
Этот сценарий перестал быть мне интересен. Даже когда попытался в него вернуться, понял, что меня перещелкнуло окончательно…
«Что происходит, Палач? Объясни, чтобы я понимала. Ты себе девушку завел?»
Ментально меня снова током лупит.
Этот вопрос между нами звучит впервые и, прежде чем написать ответ, сжимаю зубы и сквозь них выдыхаю.
В моей заднице такое шило, что с трудом отдаю отчет своим действиям, но точно знаю одно: время сегодня тянется до-о-лго. Еще семи вечера нет, и я просто заебался ждать, когда будет пора выходить из дома.
Даже не уверен, что до секса с моей «девушкой» когда-нибудь дойдет, но уже чувствую себя ручным, и это бесит.
Меня гнет и корчит оттого, как сильно на свою малолетку запал, а она и близко того же не испытывает. Я был готов собственному другу вломить за то, что рожа у него слишком смазливая, и между нами двумя она могла выбрать его. Но если в нем я уверен, то в ней — нет.
Не знаю, как ее на себе завязать. Заставить, блядь?
«Да, завел. Знакомлюсь с моногамией. Надеюсь на понимание», — набираю.
Мгновенного ответа на мое сообщение не приходит, поэтому бросаю телефон на кровать и иду в душ. Сняв трусы, забираюсь в кабину, но перед тем как включить воду, нюхаю свое плечо, на автомате решив выяснить, чем таким, твою мать, пахну.
Суть ситуации доходит только через пару секунд, и я, матерясь, ударяю по смесителю. То, что раньше я делал на автопилоте, теперь ступор вызывает, потому что смотрю на полку с тюбиками, не зная, какой из них взять.
— Пиздец… — подставляю лицо под воду.
Весь парфюм, который есть в моем шкафчике, — подарки от Влады. Не прикасаюсь к нему все по тем же причинам: хрен знает, чем я должен пахнуть. Сегодня, судя по всему, собой.
Сообщений на телефоне нет, когда к нему возвращаюсь. Это все то же ментальное жало: в случае Влады, молчание — признак бешенства. Но я все ей достаточно доходчиво объяснил, чтобы париться с дополнительными разъяснениями, а что касается моей девушки — за ночь она не завела традицию писать мне сообщения.
Я, кроме нее, почти ни о чем сегодня не думаю, и опять корежит оттого, что чердак у меня свистит не взаимно. А мне нужно взаимно. Это мой пунктик. Такой бзик. Потребность. Хочу, чтобы для нее больше никаких других мужиков не существовало. Либо так, либо никак.
Запрыгивая в трусы, раздражаюсь.
В прогнозе — штиль и плюс тридцать, поэтому одеваюсь в футболку и шорты, но даже это кажется тяжеловатым. Если бы не Юля, в городе вообще бы не появлялся, в ближайшую неделю точно.
Еще пару дней назад я не планировал когда-либо снова с ней встречаться, и это решение сделало меня настоящим упырем. Не знаю, чем бы все кончилось, если бы Рафа не влез. До сих пор не уверен, чего больше хочу — придушить его или оставить в живых. Я ведь решил, что они вместе пришли…
— Куда? — подает батя голос с дивана, когда спускаюсь вниз.
Обычно летом мы перебираемся на дачу, тут всего сто квадратов, но нам на двоих вполне хватает. Второй этаж — мне, первый — ему. На случай нехватки личного пространства, в городе у нас раздельные квартиры. Моя — часть родительского наследства, его — кровью и потом заработанная.
— В цивилизацию, — отвечаю.
— А-а, — тянет. — По бабам?
— Угу…
На нем только трусы — наш домашний дресс-код двести пятьдесят дней в году. Он поднимает глаза от ноутбука, который на коленях держит, и снимает очки. Это чтобы лучше видеть вдаль. Старость не радость. Стеб, конечно. Ему сорок три, и волосы все на месте. Обнадеживающе, учитывая некоторую схожесть наших генотипов, хотя я… вроде как на мать похож.
— На ночь вернешься? — интересуется.
Заглянув в холодильник, отзываюсь:
— Не знаю…
— Может, хватит по бабам? — слышу. — Может, уже одну найдешь?
Обернувшись, резонно уточняю:
— Это че? Разговор за жизнь?
— А почему нет? — батя убирает ноутбук и забрасывает руки за голову. — Я, может, сдохну завтра. Не хочу, чтобы ты один оставался. Хочу, помирая, знать, что у тебя семья есть. Мне так спокойнее будет.
— Кто за меня пойдет? — усмехаюсь. — Я же отбитый.
— Херню не неси, — раздражается. — Нормально с тобой все. Просто услышь мой посыл. Задумайся.
Запив его посыл водой, возвращаю бутылку в холодильник.
Я не против семьи. И хотел бы ее. Наверное. Но конкретно сейчас думаю о том, не подрочить ли на дорожку, ведь у меня весь день стоит бесперебойно.
Когда в машину сажусь, на улице сумерки.
Наш дом с двух сторон подперли недавно отстроенные коттеджи. Соседи приличные, мы отлично ладим, поэтому, выезжая со двора, стараюсь не шуметь мотором на всю улицу, а это сложно.
Я как заряженная батарейка, и мне терпения нужен вагон, чтобы чертей своих притормозить. Кислота в венах — это гребаный страх того, что моя малолетка рано или поздно выберет не меня, и оттого в животе завязывается узел.
Я добираюсь до «Четырех сезонов» за полчаса до закрытия.
Чтобы не торчать на парковке, решаю минут двадцать покружить по району.
С Владой в этом смысле все проще в сто раз было: я никогда не скрывал, что готов ее полчаса подождать, даже наоборот, демонстрировал. Она ловила от этого своеобразный кайф, да и я тоже. Все это было частью нашей игры «Хождение по краю», теперь же я оказался здесь на полчаса раньше, потому что слишком боялся попасть в пробку и опоздать.
Когда до закрытия клуба остается пять минут, паркуюсь напротив и оставляю включенными фары. Из здания выходят последние посетители. Я вижу, как на втором этаже гаснет свет. Его приглушают и в холле.
Уперев локоть в стекло, я подношу кулак к губам и сверлю входные двери «Четырех сезонов» взглядом.
Юля появляется в них спустя минуту.
Ощущения, которые дымятся во мне, — опасные пиздец.
Наблюдаю, как прощается с какой-то девчонкой, бросая на парковку взгляд, и мне хочется очень многого. Многого и без тормозов. Трахать, целовать, касаться, но к сексу с ней я и сам не готов.
Это клиника. Я даже не на поводке, а на цепи. Посадил на нее все свои желания, собираясь заняться с девушкой тем, чем, кажется, даже в школе не занимался: ходить за ручку и жрать пиццу, но от перспективы ведет, как от бухла.
Ерзаю по сиденью, пока Юля идет к машине, опустив лицо от света фар.
На ней джинсовые шорты и короткий топ, на ногах сланцы. Бодрящий комплект, твою мать. Напоминает о том, что я уже привык охуевать от ее «детской» внешности и теперь просто получаю удовольствие.
Пульс душить бесполезно, он подскакивает.
Юля открывает пассажирскую дверь, и я пристально наблюдаю за тем, как моя девушка обнаруживает на сиденье букет цветов. Смотрит на них пару секунд, будто они кусаются, потом вскидывает на меня глаза, еле слышно говоря:
— Привет.
— Привет, — отвечаю.
Забрав цветы, садится и прижимает букет к груди, выдавливая:
— Очень красивые. Спасибо.
Сердце грохочет — я все же погорячился. Я еще не привык: ни к голосу, ни к ее присутствию рядом — ни к чему.
Юля опускает в букет лицо и вдыхает. Когда снова смотрит на меня, понимаю, что ждать от нее первого шага бесполезно. Мы смотрим друг на друга до тех пор, пока не подаюсь вперед и не касаюсь ее щеки ладонью. Притянув к себе, вижу, что закрыла глаза и приоткрыла губы, и в данном случае это наивысшая степень доверия.
Кажется, даже дышать перестала.
Блядь, какая же она еще маленькая.
Выдохнув, целую ее по-взрослому. Примерно так же, как и вчера. По-другому я не умею, еще и ощущениями накрывает, поэтому выходит очень глубоко и первые секунды мне кажется, что целуюсь я сам с собой.
Впасть в отчаяние не успеваю.
Прохладная ладонь прыгает по моей груди, будто ищет себе место. Когда находит, Юля отвечает, и от эффекта у меня слегка выбивает пробки. Заглянув ей в лицо напоследок, вижу затуманенный взгляд и блестящие от поцелуя губы.
Что касается ее губ, то их я уже ни с какими другими не спутаю. Узнавание будет стопроцентное даже с завязанными глазами.
Пока переключаю передачу, она суетится и роется в сумке, продолжая обниматься с букетом.
— Можешь… кхм… — прочищает горло, — можешь вернуть это Рафаэлю? — спрашивает, вручая мне маленький пакет. — Это… его футболка. Передай ему спасибо…
— Обязательно, — бросаю пакет на заднее сидение, ни хрена не собираясь передавать. — Адрес пиццерии знаешь? — уточняю.
— Сейчас… — нырнув в телефон, копается.
Вбиваю названный адрес в навигатор и выезжаю с парковки. Я не устраиваю скоростной круиз по городу, не выжимаю газ, ведь никуда не спешу. Плюс ко всему сегодня не хочу проверять наши отношения с Юлей Гаврилиной на прочность. Она не любит скорость, а я люблю, — кажется, это проблема.
Всю дорогу до места Юля перебирает пальцами лепестки цветов, посылая мне короткие взгляды.
— Как день провел? — спрашивает.
— Думал о тебе, — сообщаю.
— И что ты думал? — доносится тихое.
Посмотрев на нее, отвечаю:
— Может, когда-нибудь расскажу.
На мою провокацию она реагирует тем, что снова возвращается к гребаным цветам. Я знаю, что она умеет кусаться, если сильно прижмет. Именно это она и сделала в тот день на заправке, когда я на нее надавил, — укусила. Вышло отлично, так меня по яйцам даже Влада не пинала, и по-хорошему я должен перепрошиться и стать… мягким, но я так не умею.
Я не знаю, каким она хочет, чтобы я был. Просто хуйня какая-то. Из нее ведь слова не вытянешь!
Я не спрашиваю, зачем она забирает с собой цветы, когда из машины выходим. Видя мой взгляд, поясняет сама:
— Они здесь задохнутся. Лучше попросим вазу.
Это просто цветы, но я не спорю. Я терпелив.
Придерживаю для нее дверь и пропускаю вперед, в маленькую пиццерию с панорамным окном во всю стену и видом на парк.
Почти все столы заняты: место, судя по всему, популярное.
Букет у Юли в руках делает нас центром внимания. Это настолько тупое внимание, что я бы обошелся без него: понимающие улыбки от левых людей, будто им понятно хоть что-нибудь, кроме того, что у меня с этой девушкой свидание.
Я доверяю ее выбору, когда молча направляется к столику у окна в самом конце зала. Следую за ней, оставляя между нами не больше шага, и выдвигаю для нее плетеный стул.