Часть 7.Как вампир.
За один день среднестатический человек видит примерно триста-пятьсот незнакомых людей. Чужие лица забываются в памяти мгновенно или спустя два-три шага вперед. Мёртвых среди живых различить трудно, потому что они одинаковы поведением, вышколенным так, что не подловить, не понять. Эти живые трупы прячутся за масками с застывшими улыбками в целях собственной безопасности, ведь инстинкты самосохранения функционируют до тех пор, пока не погаснет сознание. А другие, со слабым разумом, не сумевшие совладать собой и спрятаться ... лежат в психиатрических больницах или на дне реки.
Ампутация чувств, выжранный разум и полное онемение сердца. Я не чувствую себя. Совсем. Стены потемнели, вырисовывая очертания невидимых чудовищ. Комната погружена в жёлтую полутьму, благодаря одинокому фонарю с улицы. Темноты я всё равно не боюсь. Какой смысл бояться тех, кто стоит за ней, когда меня вообще нет. Тело холодное, словно с морга. Набираю в грудь побольше воздуха, открываю рот с потрескавшимися губами и беззвучно кричу. На выдохе правую щеку обжигает собственная ладонь, затем со всей силы ударяю левую. Быстрые, злые, больные шлепки рассекают застывшую тишину. Поднимайся, мразь! Поднимайся, я сказал! Мысленно кричу, давая себе пощечину вновь и вновь. Останавливаюсь, когда перестаю что-либо видеть из-за слёз. Щеки полыхают, кровь горячо бежит по телу, невидимые чудовища отпускают меня. Всего лишь на время. Я знаю, что на самом деле они живут за стенами моих глаз. Медленно переворачиваюсь на бок, опираюсь ладонями об пол и заставляю себя подняться — удается лишь с третьей попытки. На нетвердых ногах добираюсь до ванной комнаты, яркий свет слепит меня на мгновение. Замираю у бортика ванны, полной тёплой воды.
Люди придумали Бога и религию, потому что наука не смогла дать точного опредления смысла жизни. Те люди, которые пытаются «оживить» мертвых, дать им надежду и волю к жизни, сами никогда не теряли смысла существовать или же притворялись, что испытывали это. В неврологии считают, что из-за сильного удара по психике человека, при которой его мозг не способен вылечить самого себя, возникает постоянно усиливающийся когнитивный диссонанс. После которого мозг не может ничего придумать, кроме как давать команду на самоуничтожение. И человеку, намеренному реально совершить самоубийство, уже ничего не поможет. А если заставить его жить дальше, то он проведет остаток своей жизни в мучении или же сообразит «засыпать» под алкоголем или наркотиками.
Схватившись руками за эмалированный выступ, я погружаюсь в воду до основания шеи. С фырканьем отклоняю голову назад, когда кислорода больше не остается в лёгких. Шарю по грязной раковине и вытаскиваю из кучи пустых и полупустых косметических упаковок шампунь. Лью на голову и начинаю с остервенением мыть до щипания в глазах. Опускаюсь вновь в воду, споласкивая волосы. Мягкое на ощупь полотенце на плечах мимолетно возвращает мне давно забытое чувство. Забота. С противным скрежетом закрываю кран льющейся воды, рву туалетную бумагу и обматываю ею бритву, взятую с края бортика. В шестой раз кладу обратно бритву на полку. Насколько же ещё меня хватит. Щелкаю выключателем в ванной и включаю свет на кухне. Я боюсь сказать, что умираю. Нет, это не больно. И тогда остается только одно — лепить на свою фантазию собственную маску, под которой будешь выходить на улицу. Это необходимая обязанность или формальность — скрывать себя.
17.09.15
Хрустящие воздушные хлопья быстро намокают в белой миске, залитые молоком, купленным позавчера в круглосуточном магазинчике на углу квартала. Я лениво гоняю их ложкой по тарелке, сидя на стуле, скрестив ноги. Протираю припухшие с утра веки, отгоняя остатки сна, и пытаюсь сфокусировать взгляд на экране телевизора, истерично верещащего с подставки в верхнем углу стены кухни. Репортёрша с неестественно красными губами взволнованно и громко вещает о чёрном тумане, появившемся из ниоткуда и надвигающемся с севера на наш город. Изображение сменяется, и показывается пожилой мужчина с проседью в волосах, названный синоптиком. Он растерянно указывает на проекционную карту, где находится туман, говорит о возможности нового природного явления, но не может точно сказать, опасен ли этот туман для жителей. Хоть какое-то разнообразие в моей жизни . Смотрю на время и понимаю,что осталось совсем мало времени до первой пары и если,я сейчас не подниму свою задницу с стула,то опоздаю и получу не удовлетворительную оценку.Я вылезаю из-за стола, оставив не тронутым завтрак, и быстро собираюсь. Ещё несколько минут трачу на поиски пропавшего носка, затем запираю дверь и дёргаю ручку, проверяя надёжность замка. Стараюсь тихо спускаться по заплёванной, грязной лестнице в пятиэтажном жилом здании самого неблагополучного района в конце города. Выйдя из подъезда, направляюсь к старому красному фольксвагену, припаркованному на другой стороне улицы. С облегчением отмечаю, что мой старик цел и невредим. Машину ни разу не разбили и не угнали благодаря моей дружбе с влиятельным парнем на этом районе. Его многие боялись и уважали, а мне просто повезло, что он мой друг с детства. Открываю дверцу и вдруг слышу шипение, доносящееся откуда-то издалека. Оглядевшись по сторонам и не найдя причины странного звука, я устраиваюсь на сидении, вставляю ключ в замок зажигания и поворачиваю, но вместо привычного урчания мой фольксваген молчит. Предпринимаю ещё несколько попыток оживить машину, уговаривая всеми возможными ласковыми словами старика завестись, но тот упрямо не подает признаков жизни. Раздраженно выдохнув, бью кулаками по рулю и прислоняю затылок к мягкой обивке спинки, успокаиваясь. Сквозь стекло мой слух улавливает какие-то странные приглушённые звуки. Поразмыслив и решив воспользоваться общественным транспортом, сердито открываю дверцу и выхожу из машины. В этот момент подул холодный ветер, спутывая волосы.
В институт я не опоздал.День мой прошел ,как и все дни в моей жизни. Без приключений. Иду по улице обратно домой. Вспоминаю недавние слова Артема:
" Ты ее не любишь, любишь или будешь любить. Выбирай, мой добропорядочный эгоист. Шутка, ты вовсе не хороший для друга, но не плохой для садиста. Банальный ты, Паш , в черных адидасах принц ледяной. С небьющимся сердцем похуистичным, тянувшим от тяжести энергичных опарышей. Они жрут твои светлые стороны, угасающее доверие и просто молчание. Ты много смеешься, лающе, громко и горько, лживо прищуриваясь одним мутным глазом. В зрачках твоих тает грязный, мартовский снег, каплями пачкая радужки, щеки и потрескавшиеся губы. Лижешь поганым языком, сглатываешь жижу, как эмоции и чувства своих глупых недальновидных жертв. Слепых, до тошноты преданных, послушных марионеток с нитками под кожу твоих пальцев. с добросовестностью психиатра вспарываешь их вдоль и поперек — человеческие игры уже давно по горло, зато тепло, ну и что, что притворно. "
Сентябрьское солнце нехотя тонет в бутылке дешевого вина, развязывая грубый, матерный язык на избранную искренность. Увы и ах, досада жизни — правду никто не любит. Да и к черту, дьяволу, люциферу. Терпкость царапает горло, опарыши пьянеют, оставляют мебя ненадолго в покое. Специфичное достижение наряду с ненужным дипломом задрипанного колледжа — я в совершенстве научился любить и разлюблять. С такой вальяжной легкостью, как раздраженно кликать «вперед» на сотовом, вдруг услышав трек о прошлом. Многоходовка ради выгоды, любопытства, убийства времени или анестезии от гниющих органов. Я как вампир, но сосу не кровь, а любовь других людей, беспардонно и нагло греюсь чужим незаслуженным вниманием. И все равно в арсенале моих обязательных дел — портить, ломать, утонченно издеваться и целиться болью как можно метко. Знаю, я все-таки блядский садист, но не беспричинный и, возможно, понятный. Я оживаю только тогда, когда срываю нити с пальцев. Обменный баланс. Интересно, не правда ли?
Я есть, меня нет и не будет — нужное подчеркнуть. Жертва становится потребителем, обиженная девочка бьет мальчика в ответ, дура оказывается умной тварью.
Не наебывай, да не будешь наебнутым. Только мне все равно и на это.