Глава 8 - Детство Аси
Она спустилась вниз, к выходу из подъезда, но не вышла. Прислонилась лбом к холодному стеклу двери. Как будто так можно было охладить мысли.
Всё в теле болело: не физически, а иначе - будто кто-то внутри неё зашевелился и начал выламывать ребра изнутри. Внутри всё зудело. Всё кричало.
Что это было?
Кто я такая, если позволила это?
Почему не ударила, не закричала, не убежала сразу?
Пальцы дрожали. Руки были чужие. Голова тяжёлая, как мокрая подушка после плохих снов.
Она вышла всё-таки. И пошла. Куда - не знала. Просто ноги шли. Через мост, вдоль дороги. Машины рычали и проносились мимо, как будто жизнь решила доказать, что умеет быть быстрой и слепой.
Остановилась на пустой детской площадке. Присела на качели. Они скрипнули, как будто обиделись.
И вот тогда - пришло. Воспоминание. Рваное, нечёткое, как старая касета, которую накручивают карандашом раз за разом.
Санкт-Петербург. Старый дом с лепниной, пахнущий кофем, книжной пылью и маревом интеллигенции. Большая гостиная, бабушкины портреты, разговоры вполголоса о Чехове, Тарковском, «душевной чистоте» и «высоком вкусе». Но в этом тепле было что-то липкое - как патока, в которую проваливались чувства.
- Ася, не сиди на полу. Садись за стол, как нормальная девочка.
Она тянулась за игрушкой - плюшевым котом. Не за книгой. Это и было преступлением.
- Ты хочешь быть глупой? Или некрасивой?
В три года - хочется просто быть.
В пять - начинаешь хотеть быть «правильной».
В семь - уже умеешь не плакать при людях.
В девять - знаешь, что лучше молчать, чем говорить не то.
- Твоя дочь слишком молчаливая, - говорили знакомые.
- Она у нас вдумчивая, - отвечала мама, улыбаясь выученной улыбкой. - Она наблюдает.
Ася действительно наблюдала. С четырёх лет - за тем, как родители обнимаются только на людях. С пяти - как бабушка говорит: «Нам повезло, что у неё лицо тонкое, интеллигентное. Не такое, как у той соседской девчёнки.»
С шести - за тем, как отец отводит глаза, когда она спрашивает, почему он никогда не бывает дома вечером.
А потом - одиночество.
Комната с книжными полками. Ни игрушек, ни беспорядка. Только правила. Только порядок.
- Ты не должна так смеяться. Это вульгарно.
- Не ешь руками. Ты что, зверь?
- Зачем ты нарисовала это? Это безвкусица. Перерисуй. Вот - смотри, как красиво.
Каждый день - экзамен. Каждый день - как стеклянная клетка, в которой ты должен улыбаться, дышать тихо, говорить правильно.
- Нам с тобой повезло, Асенька. У тебя правильная семья. Не забывай об этом. - как на повторе говорила бабушка.
Но в голове - тишина. Звенящая. Как в церкви после службы. Где нельзя говорить. Где даже слёзы - предательство.
Она впервые попробовала закурить в 13. Не потому что хотелось. Потому что очень хотелось не быть собой. Хоть чуть-чуть. Хоть на вдох.
Она спряталась в туалете. Закрылась. Подкурила. Сделала одну затяжку - и её вырвало. Сигарета упала в раковину. Сгорела.
- Ася, у тебя глаза красные. Всё в порядке?
- Да.
- Умница. Вижу, не врёшь.
С тех пор она научилась врать так, что верили даже самые внимательные.
- Ты как мать твоя, упрямая.
Слово поперёк - и сразу в угол. Голос бабушки. Как щёлканье пальцев у дирижёра. Один раз - и вся оркестровая тишина должна смениться нужным аккордом.
- Мы интеллигенция. У нас всё должно быть красиво. Иначе зачем жить?
Красота без тепла. Вежливость без любви.
Ася качается. Медленно. Туда-сюда. Скрип качелей перекрывает пульс в висках.
После ночи она не чувствует ни рук, ни ног. Чувствует только - стыд. Тонкий, прозрачный, но липкий. Как медленно стекающее что-то грязное по коже.
Она позволила. Не потому что хотела - а потому что не знала, как сказать «нет». Потому что тело реагировало, а мозг - молчал. Он всегда молчал, когда надо было кричать.
А потом - встала и ушла. А это уже - победа.
И всё же внутри гудело одно:
Зачем ты туда пошла?
Зачем осталась?
Почему не закрылась?
Качели останавливаются. Тишина. Холодно. Но хорошо. Ася достаёт телефон. Пальцы медленно скользят по экрану. Контакт: Кира. Один вызов. Без фотографии. Только цифры. Смотрит. Не удаляет. Но и не пишет.
Она чувствует, как в груди снова зарождается старое знакомое ощущение - не паника, нет. Просто пустота. Только теперь она - не её. Она как будто из чужих рук. Впрыснута насильно. Осколками после попытки быть «как все».
Вернувшись домой, Ася раздевается. Душ. Долгий. Горячий. До красных плеч. Стирает всё - запахи, мысли, ощущения. Стирает себя до чистого полотна. Потом - зеркало.
Смотрит.
Глаза - серо-голубые, покрасневшие. Волосы прилипли к лбу. В уголке губ - трещина. Как напоминание: не открывай рот, если не готова. Она смотрит в глаза себе. И впервые за долгое время шепчет вслух:
-Я - не грязь.
И даже если голос дрожит - это уже начало.