Прости меня
Утро было немного прохладным и ясным. Наспех позавтракав, я свалил всё в рюкзак и помчал в конец улицы. Нёсся как на крыльях, как будто мне не на рыбалку предложили сходить, а пригласили на первое свидание.
Нетерпеливо потом топтался у Чонгука во дворе, пока он собирался, и всё время поглядывал на часы. Хотелось побыстрее, чтобы побольше времени провести вместе.
Мы выбрали уютную полянку, заросшую травой и одуванчиками, у самой воды, расстелили старое покрывало, покидали сумки и уселись у самого края берега.
Наблюдаю незаметно за Чонгуком, разбирающим всякие крючки и наживки в своей коробке, и так тепло внутри, как будто солнце проникает сквозь кожу и греет где - то в районе сердца. Хочется, чтобы лето никогда не заканчивалось. Чтобы не нужно было уезжать и опять весь год ждать следующих каникул.
- Не смотри такт Хён. - Говорит негромко, даже не поднимая головы от своего занятия.
- Как? - смущаюсь и тоже начинаю вытаскивать свой спиннинг из чехла.
- Просто не смотри, а то у меня из рук всё валится.
- Ладно. - Улыбаюсь и достаю первого попавшегося червя из банки.
- Лучше на кукурузу. - Чонгук пододвигает ко мне маленькую жестяную баночку с консервированной кукурузой.
- Угу, - тут же соглашаюсь. Это же Чонгук сказал, а он всегда прав.
- И кидай подальше. Отец недавно такого карпа поймал, еле вытащил из воды.
- Вы с ним весь год рыбачите?
- Бывает... - встаёт и, замахнувшись, закидывает леску в воду. - Зимой прикольно, только лунки долго долбить надо.
- Я зимой никогда на речке не был. У нас в городе и речки - то нету. А тут я только летом.
- А ты приезжай на зимние каникулы.
- Правда?
- Ага, - садится на примятую траву и смотрит вдаль. - Мы с тобой и речку посмотрим, и порыбачим. У меня коньки есть, может даже и покатаемся.
- Я не умею, - смотрю на его загорелые плечи, выглядывающие из-под майки. Он так вырос за прошедший год, не то, что я.
- Ты плавать тоже не умел. А сейчас даже Тэхёна обгоняешь.
- Точно. - Тоже встаю, чтобы закинуть. Далеко с первого раза не получается, и я перебрасываю несколько раз.
- Ты только с бабушкой живёшь? Ну там, дома? - Чонгук перекатывает сухую травинку между губами, и я замечаю, что они потрескались, обветрились.
- Да, - ложусь на траву, опираясь на локти. - Мама умерла, когда мне часа два было отроду.
- Извини. - Чонгук хмурится, а я, напротив, улыбаюсь.
- Ничего. Я не знал её никогда, только по бабушкиным рассказам. Когда теряешь, не успев узнать, это не слишком... больно, что ли.
- А отец где?
- Не знаю. Бабушка молчит, как рыба. Даже с Юра не смог ничего вытянуть.
- Может потом сами расскажут.
- Когда подрасту? - дразню его, вспоминая вчерашний разговор.
- Ага, - смеётся, и я вижу, как пляшут солнечные зайчики в его глазах. - Ты завтракал?
- Местами.
- Как всегда, спешишь куда-то, летишь, - тянет за лямку свой рюкзак поближе. - Плохо, что твоя тётя Юра такая добрая, я бы на её месте тебя ремнём иногда...
- Да брось. Это всего лишь завтрак.
- У тебя всё так - «всего лишь»...
«Не всё. Ты для меня очень важен. Тебя я бы не пропустил ни за что».
Конечно же, мои мысли остаются при мне, и я просто смотрю вдаль: на деревья на той стороне реки, на гладь воды, на стрекоз, прячущихся в камышах, которые двухметровой стеной возвышаются шагах в пяти от нас. Тут почти весь берег зарос камышами, и только несколько таких вот полянок, как эта, притулились у самого берега. Открытых, позволяющих видеть почти всю реку.
За деревьями со стороны дороги послышался звук мотора, и Чонгук замер с рукой в рюкзаке, откуда собирался достать мне еду.
- Кого там несёт ещё? - всё же достаёт аккуратно упакованные бутерброды и банку с Пепси.
- Может из наших кто, тоже на рыбалку?
- У нас в посёлке такой машины нет.
- Откуда знаешь? - вглядываюсь в заросли, но не вижу вообще ничего.
- По звуку слышу. Зря что ли отцу помогаю в гараже. Всех наших знаю.
- Может, городские... - скорее утверждаю, чем спрашиваю, и беру протянутый мне бутерброд.
- Не люблю городских. - Чонгук открывает банку с шипящей газировкой и тоже отдаёт мне.
- А я?
- Ты исключение. Ешь давай.
Звук приближающегося автомобиля становится громче, и вскоре прямо на нашу полянку вваливается здоровенный чёрный внедорожник, сминает колёсами сочную траву, ещё влажную от росы, и жёлтые сладко пахнущие одуванчики. Джип останавливается в полуметре от края, почти над водой, и мотор затихает.
Несколько минут стоит гнетущая тишина. Машина стоит, кажется, занимая всё пространство, но из неё никто не выходит, не слышно вообще никаких звуков.
Потом медленно отъезжает стекло с водительской стороны, выпуская в прозрачный утренний воздух клубы дыма. Лёгкий ветер сразу разносит странный сладковатый запах, и я удивлённо понимаю, что пахнет не табаком.
- Это кто? - я почему-то шепчу, замирая с поднесённой ко рту водой.
- Не знаю. Просто сиди и не обращай внимания. Сейчас уедут.
- А если рыбаки, а мы на их месте?
- Не рыбаки это. Жуй давай.
Чонгук хмурится, а мне всё это не нравится, потому что даже в нехороших ситуациях он старается изобразить спокойствие и уверенность, чтобы другие не волновались.
Украдкой рассматриваю машину, мне интересно кто там и зачем они тут.
- Отвернись. - Чонгук дёргает меня за рукав футболки. - Не смотри на них.
- Почему? - я в замешательстве и не могу понять его тревоги.
- Так надо, - одновременно с поднявшимся в машине шумом Чонгук начинает сматывать свою удочку. - Собирайся. Найдём другое место.
- Да зач... - не успеваю договорить, как меня прерывают оглушительные звуки музыки из машины.
Почти одновременно открываются все двери, и оттуда вываливаются трое. Белокурый водитель в спортивном костюме, коротко стриженный черноволосый парень, почему-то в рубашке и брюках, и лысый, в самой обычной футболке и джинсах.
Водитель выглядит самым старшим из них, наверное как папа Чонгука, остальные двое скорей всего студенты. У одного из них, у того, что в рубашке, я замечаю здоровенное кольцо на пальце с большим чёрным камнем и висящий на шлёвке пояса брелок - небольшой раскладной ножик. Я когда-то видел такой в магазине, но бабушка не разрешила мне купить.
- О, рыбачки! - первым нас замечает именно парень с кольцом.
- Рыбачок и рыбачка, - весело вторит ему водитель. - Как рыбалка, ребятки?
- Нормально, - почти спокойным голосом отвечает Чонгук, но я вижу как бледнеет его лицо.
- А что же ты, парень, такую красавицу да к речке потащил, ты б её в парк какой - нибудь свозил мороженое поесть, на каруселях покататься, - гогочет окольцованный и направляется прямо к нам.
Смотрю на Чонгука и вижу только злость и испуг в его глазах. Чего он так боится?
- Собирайся, - почти шепчет мне, заметив, что я замер с рюкзаком в руках.
- А вы что, уже уходите? - водила закрывает дверь машины и тоже идёт прямиком к нам.
- Нас дома уже ждут, - врёт Чонгук, в спешке пихая в свою сумку покрывало.
- Так ещё подождут, - водила останавливается рядом с нами и сверлит Чонгука взглядом. - Ты вроде парень большой, а боишься, что мамка ругаться будет?
- Мы пойдём, - подаю голос я, тоже начиная понимать, что что-то не так.
- Кто сказал? - окольцованный в пару шагов оказывается за моей спиной и хватает меня за руку. - Тебе, милая, сколько лет?
- Двенадцать, - отвечаю почти правду, так как день рождения только в августе будет.
- Большая малышка уже, - криво выдавливает из себя подобие улыбки. - А скажи-ка мне, солнышко, парень твой тебя не обижает?
- Нет, - пытаюсь выдернуть руку и замечаю, что водила держит Чонгука за плечо, не давая ринуться мне на помощь.
- А целуется он хорошо? - к нам подходит третий, бритый наголо и с сигаретой в руке.
- Не знаю... - тяну и уже почти что плачу.
- Что же ты, пацанёнок, девочку свою премудростям не учишь? Вырастет неумёхой, - ехидно скалится лысый, выпуская дым прямо в лицо Чонгуку.
- Я не девочка! - выкрикиваю почти в истерике и, вырвавшись, кидаюсь к Чонгуку.
От неожиданности моего заявления водила просто выпускает Чонгука из рук, и я, как ребёнок, зависаю на его груди, обхватив за плечи и уткнув голову ему в шею. Мне страшно. Я хочу домой.
- Мужики, да это в натуре пацан! - окольцованный хватает меня за шкирку и, оторвав от Чонгука, резко стягивает шорты до колен, оставляя меня только в трусах.
- Не трогайте его! - Чонгук рвётся вперёд, но его тут же опрокидывают на траву.
- Жалко что ли? - водила наступает ему ногой между лопаток и прижимает к траве. - Мужики, вы когда-нибудь пацана в жопу ебали?
- Мы чё, педики? - возмущается лысый, но в глазах уже животный азарт.
- Да ты глянь на эту мордаху, даже разницы не заметишь. Дырка, она и в Африке дырка, - водила кивает в мою сторону.
Стою, даже пошевелиться не могу от страха. Смотрю на распластанного и брыкающегося Чонгука, а кровь так сильно стучит в висках, что кажется, ещё секунда, и я просто потеряю сознание.
- Чё, пацанёнок, поделишься с нами своим дружком? Сам, небось, уже попробовал, - лысый масляно смотрит на меня. - Так что, умеешь уже что-нибудь, или учить будем?
- Что?.. - мой голос шелестит не громче ветра в траве.
- Да хоть отсосать?
Моргаю, чувствуя, как начинают мутнеть глаза от подступающих слёз.
- Беги! - слышу хриплое сквозь пьяный гогот и понимаю, что кричит Чонгук. Мне кричит.
Смотрю на него распахнутыми глазами и ноги как будто в землю вросли. Чонгук начинает вырываться с удвоенными усилиями, заставляя всех троих отвлечься от меня и удерживать его.
- Чимин, беги! Позови кого-нибудь... - Чонгука дёргают за волосы, и последние слова теряются в рывке.
Плюю на рюкзак и на все брошенные вещи и, сам не понимая как, проскальзываю между расставленными руками лысого.
Кеды скользят в траве, но я не позволяю себе упасть, с небывалой для меня скоростью выскакиваю на пригорок и лечу в сторону посёлка. Тут же сваливаюсь в небольшой овраг и больно ударяюсь ногой. Голоса за спиной звучат как лязг металла.
- А у этого тоже жопа ничего так, аппетитная. Как думаешь, троих выдержит?
- Ещё и добавки попросит.
- Держи его...
Зажимаю уши руками, но даже так слышу крик кого-то из них мне вслед.
- Малышка, если хоть слово тявкнешь кому-то, то найдём и убьём!
Поднимаюсь на ноги и бегу не разбирая дороги. Ещё несколько раз падаю, разбивая коленку в кровь и раздирая ладонь. Несусь сквозь деревья, даже не уворачиваясь от веток. Хлещут по лицу жёсткими листьями, но мне совсем не больно. Единственное, что я сейчас чувствую - это страх. Холодный ужас от того, что я понял, о чём они говорили и что они хотели сделать со мной. И что, наверное, сделают с...
Перед глазами встало бледное лицо Чонгука, а в ушах шумело последнее выкрикнутое мне вдогонку: «Найдём и убьём!»
В рекордные сроки я добежал до своего двора и на дрожащих ногах залетел в сарай. Втиснулся между кроличьими клетками и тюками с сеном и замер как мышь. Посильнее зажал уши ладонями и до ломоты зажмурил глаза. Меня трясло. Было страшно за Чонгука, но ещё больше за себя. Хотелось одновременно орать и звать на помощь и стать немым навсегда, чтобы и слова вытянуть не смогли. Никогда и никто.
Не знаю, сколько я там сидел так, но через какое-то время просто отрубился, то ли от усталости, то ли от пережитого.
Очнулся, когда услышал как надрывно лают собаки у соседей. С опаской выполз из своего укрытия, вслушиваясь в шум на улице. Кажется, плакала женщина, но по голосу я не смог определить кто. Были ещё голоса, женские и мужские, где-то плакал ребёнок. Эти все звуки прошли вдоль нашей улицы и стихли, оставив после себя почти звенящую тишину.
Выйти я побоялся. Так и просидел почти до темноты. Плакал, периодически вырубаясь на поверхностный сон, подолгу сидел и вслушивался в звуки за стенами сарая.
Криков и плача я больше не слышал, единственным звуком был вой сирены скорой помощи, пронёсшийся в конец улицы, а потом ещё раз, когда она уезжала от дома Волковых...
Юра нашла меня в сарае вечером, когда забежала покормить кроликов.
- Ты что тут? - вытащила меня на свет тусклой лампы и всплеснула руками. - Да где же ты так? Побитый весь, грязный, лицо исцарапано. Чимин?
- Упал... - хриплю и боюсь поднять глаза.
- Упал он, - Юра обнимает меня и начинает плакать. - Горе ты моё. Я уже полпосёлка оббегала, обыскалась. Думала в полицию идти. Боялась, чтобы и с тобой, как с Чонгуком, не... - и заплакала ещё сильнее.
- Что с Чонгуком? - голос предательски дрожит.
- Ох, не нужно тебе знать. Не нужно. Не для твоих это ушей, - обнимает меня за плечи. - Пошли в дом, Чиминни. Отмоем тебя, накормим.
- С Чонгуком что? - упираюсь и впервые за всё время повышаю на Веру голос. - Он жив?
- Жив он... Скорая увезла ещё днём в область.
- Жив... - как эхо повторяю за тёткой.
- Только вот не известно, что лучше: жить после такого, или... - замолкает, понимая, что я вслушиваюсь в её слова. - Чим...
- Замолчи! - вырываюсь из тёплых рук и бегу в дом.
Там, даже не раздеваясь, в грязной футболке и вывалянных шортах зарываюсь с головой под одеяло.
Размазываю по щекам слёзы, и где только берутся. Содрогаясь в немых рыданиях, мысленно ругаю Веру. Зачем она так сказала?! Разве умереть может быть лучше, чем жить? Зачем она так о моём Чонгуке?..
Распахиваю глаза под одеялом и перестаю дышать на какое-то время от осознания случившегося.
Он просил меня позвать на помощь. Он надеялся, что я приведу кого-то из взрослых... А я предал его, испугался за свою шкуру. Сидел, как крыса в сарае, пока он там... А ведь он меня спасал... Такой ценой.
На мой вой в комнату влетела тётка и тут же стала вызывать скорую по телефону. Я не помню, как меня забирали, помню только как Юра держала мою голову у себя на коленях и что - то всё время мне говорила и гладила по волосам.
Смутно помню как потом в больничную палату приходил полицейский. Что-то спрашивал, а я даже слов не разбирал и на всё отвечал: «Я не знаю...»
Меня выписали через четыре дня. Дали тётке рецепт на какие-то успокоительные таблетки и отправили домой.
В посёлок я больше не заезжал, прямо из больницы меня забрала бабушка. Всю дорогу мы с ней молчали, дома она тоже меня ни о чём не спрашивала, и я был безмерно ей за это благодарен.
Тётка Юра первое время приезжала к нам в гости каждый месяц, привозила всякие баночки с вареньем и солёными огурцами, подолгу сидела с бабушкой на кухне.
О чём они говорили, я никогда не спрашивал. О Чонгуке тоже. Я и так всё знал: мы больше не друзья. Я - предатель и трус. С того солнечного дня Чонгук больше никогда не будет моим.