Глава 21
Лилиана Андреа Висконти
Я прижалась к неодушевленному предмету, будто он мог меня спасти. Я жалась к нему, как будто могла стать с ним одним целым и вероятно, до меня бы никому не было дела.
Никто бы не смел меня коснуться и причинить боль.
Но я не понимала стадий этой тупой и яркой боли, не понимала, что мне придется ещё вынести, чтобы снова стать живой? Или окончательно умереть? Сколько осталось мучаться?
Ведь я итак была уже сломана.
Какая ещё существует боль способная сломать настолько, что единственным выходом для меня была смерть, а жизнь – наказанием?
Мой муж. Человек, который клялся мне в любви. Клялся в том, что не причинит мне боли. Что приложит мир к моим ногам, нанес сокрушительный удар.
— Макарио, — я захлебывалась рыданиями, — пожалуйста, пожалуйста, не надо, молю тебя!
Мой муж надвигался на меня с ножом в руке. В его глазах. Всегда светящихся и родных глазах застыли чувства.
А улыбка....
Боже, эта улыбка разбивала окончательно.
Безумная. Ужасающая. Улыбка моего конца.
Я видела перед собой совершенно другого человека. И я не хотела его знать. Яркая вспышка заволокла силуэт Макарио и я оказалась по другую сторону мира.
Подвал был мрачным и холодным, с низким потолком, который казался еще ниже из-за тусклого света, пробивающегося сквозь маленькое окно, забитое старыми досками. Стены покрыты сыростью, а пол из неровных бетонных плит источал запах плесени. В углу лежал старый матрас, обитый потёртым материалом, который когда-то был ярким, но теперь выглядел как тень самого себя. Лишь редкие звуки капающей воды нарушали гнетущую тишину, создавая атмосферу безысходности
— Пап? Папа!
Я попыталась встать. Слабость в теле ломала кости и сбивала меня с ног. На руках и ногах красовались синяки — результат неудачных попыток выбраться из этой тёмной тюрьмы. Ребра обжигали кожу, а ссадины на лице были рычагом потоков новых слез. Я не верила, что отец поступил так со мной. Я знала, что он жестокий человек, но все равно любила его, ведь я его ребёнок.
Его плоть и кровь.
За все мои четырнадцать лет он оставил достаточно шрамов на моем теле, ещё хуже в сердце. Я не ходила в школу, потому что папа считал унизительным, если его дочь, принцесса мафии будет учится на равне с отпрысками, как он выразился. Поэтому мне пришлось наверстывать знания в тайне от него и сейчас, я знала всю компьютерную систему лучше всякого специалиста широкого профиля. Я не любила мафию, оружие, кровь, наркотики – всё, что с ней связано, а особенно, не любила поступки своего отца.
Как он мог забирать у детей последние шансы на жизнь? Как он мог воровать то, что люди жертвуют, чтобы спасти этим деткам жизнь?
Я не могла понять своего отца. Я очень сильно любила его, несмотря на то, что он делал. Я старалась закрывать глаза на все его грязные дела и пришлось играть против него. Благодаря Лекси, моей лучшей подруге и моему гениальному мозгу, я создавала собственные программы и шифры. Мы отслеживали транзакции моего отца, а так же поставки всего, что он отсылает и что присылают ему. А потом, взламывали всю его систему, пробирались на неохраняемые склады, вычищая их до чиста и возвращали всё детям.
Подгузники, лекарства, пелёнки, смеси, большие суммы на операции и много всего другого,
Мои программы стирали запись, на которых мы засвечивались – в картинке на мониторе всегда было всё спокойно.
До сегодняшнего дня...
Я всхлипнула и задрожала от холода, не чувствуя пальцев ног и спряталась в углу. В груди выжигалась огромная черная дыра от предательства собственного отца. Меня разрывало от ненависти и одновременно любви к нему.
Внезапно раздался щелчок
открывающиеся двери – скрип эхом нарушил оглушительную тишину.
Вздрогнув, я прижала к груди своего плюшевого медведя. Яркий свет ослепил меня и я зажмурилась, а когда открыла глаза, то увидела несколько пар ног.
— А она, хороша, Антонелло, — я медленно подняла голову, встречая омерзительную улыбку, — надеюсь, на вкус она такая же, как ты обещал.
Мой живот скрутило в рвотном спазме. Я не была дурой, чтоб понять смысл слов этого человека.
— Не переживай, Лоренцо, я хранил этот лакомый кусочек для особенного случая, — мой отец противно рассмеялся, наклоняясь ко мне. Он больно схватил меня за волосы, я заскулила. — Ну что, тварь, допрыгалась?
Его хватка стала более болезненной. Мое тело пульсировало в агонии.
— Пап, — прошептала я потрескавшимися губами, — не отдавай меня, папо....
Отец грубо отпихнул меня от себя – я ударилась головой о стену, в глазах заплясали звёздочки. Его нога прилетела прямо в живот, выбивая весь воздух из легких. Мои глаза вылупились, дыхание перехватило. Боже так больно.
— Не называй меня так, шлюха! — шипел он прямо у моего лица – его слюни брызгали на мое изувеченное лицо, — пришло время платить за свои выходки, Лилиана! Противная сука, вылитая как свой...
— Антонелло, отпусти девушку, а то нам ничего не останется, — я замерла, не в силах пошевелиться. Мужчина опустился на корточки передо мной, но я не могла разглядеть его лица. Голос был мерзким, не смотря на то, что пустое помещение искажало его. — Здравствуй, Лилиана, — грубые пальцы коснулись моей челюсти и сжали. Я поморщилась от боли и отвращения, — такая прекрасная, сломленная, непокорная, — с улыбкой в голосе шептал он. — Тебе понравится, все, что мы с тобой сделаем. Из этой комнаты ты выйдешь совершенно другим человеком.
Нет. Отец не может так поступить со мной. Я боялась пошевельнуться, затаив дыхание, слушала их разговор.
— Держи, Антонелло, ты заслужил, — что-то зашуршало, — твоя дочь стоит дороже, но это, все у меня было. За такую красоту не грех отдать все свои сбережения.
— С тобой приятно иметь дело, — отец довольно расхохотался, пуская по моему телу мурашки, — Ну что ж, развлекайтесь мальчики, эта шлюха заслужила жесткое наказание!
Он говорил так, будто я была куском мяса. Снова смех нескольких мужчин заставил меня вскочить на ноги, не смотря на боль, которая разрывала тело. Отец продал меня, отдал на растерзание психам, которые собирались трахнуть ребенка. Никто не ожидал моей смелости и воспользовавшись этим, я ударила одного из них в пах. Двое налетели на меня. Я сжала зубы, ударяя правой ногой одного в живот, другого по трахее – мужчина упал, захлёбываясь собственными слюнями.
Но потом, боль, которая лишила меня координации и всякого шанса на спасение, стала моей гибелью.
— Тебе пиздец, шлюха, — рыкнул отец, наступая на мой живот, ломая рёбра. Из меня вырвался животный крик, — Кричи, Лилиана, кричи. Ты будешь вымаливать прощение у этих мужчин на коленях, чертова сука!
Отец плюнул в меня и направился к выходу, оставляя вместе с тремя мужчинами, которые выглядели...
Сердце заколотилось в ушах.
— Ну что, шлюха, пора расплачиваться!
Мое тело взлетело на воздух и приземлилось в центре комнаты, на тут жуткий матрас, который они притащили. Я закричала, пытаясь бороться, кусала руки, которые до меня тянулись, чувствуя себя грушей для битья.
— Не рыпайся! — удар.
Зрение помутнело. Я застонала от боли.
— Пап, — я закашляла кровью. Чьи-то руки срывали с меня одежду, — Па..п...
— Не забудьте позвать меня, когда начнется самая интересная часть, — сказал отец одному из мужчин, игнорируя меня.
Я ничего не значила для собственного отца.
— Мы бы не забыли про тебя.
Я чувствовала как мое сердце разбивается. Невыносимая агония разгоралась во мне. Мой папа. Мой отец. Я зарыдала в голос, продолжая сопротивляться. Но им это нравилось. Черт, нравилось!
— Нет! Нет! Нет! — мое горло болело, когда я кричала.
Чья-то рука ударила по лицу и сжала шею, а затем дыхание коснулось ухо, убивая меня.
— Ты никогда больше не скажешь нет, никогда! Мы выбьем из тебя все дерьмо!
— Макарио, Макарио, — стало трудно дышать, — пожалуйста...
Я надеялась, что в моем муже есть капля человечности. По необъяснимым причинам я чувствовала, что он не мой отец, не такой, как те люди в подвале. Макарио оказался прямо передо мной и я замерла в оцепенении. В нос ударил запах его аромата, который раньше успокаивал меня.
— Что, Лили, — мой муж наклонился ближе – кончик лезвия коснулся кожи. — О чем ты меня просишь?
Я всхлипнула, зажмуриваясь до боли. Мне было трудно дышать. Насколько трудно, что лёгкие болели.
— Не трогай меня, пожалуйста, не делай мне больно, я прошу тебя... Я... прости меня... я не хотела... не хотела говорить этого...
Вмиг, настала тишина. Его прикосновение замерло – нож больше не двигался как и он сам. Я услышала звон. Теплые руки обхватили моё лицо, заставив вздрогнуть, вызывая новый поток нескончаемых слёз.
— Посмотри на меня, — ранено прошептал Макарио, — открой глаза и посмотри на меня, Лили, — я медленно разлепила слезоточивые веки, встречаясь с глазами своего мужа, полные боли и предательства. — Ты думала, что я причиню тебе боль? — Обвинительный тон заставил меня нахмуриться. — Ты думала, что я возьму тебя против твоей воли? Ты обвинила меня в этом дерьме?
Замешательство осело в груди. Мне словно вырвали язык, потому что я не могла вымолвить ни слова, поражённая обидой своего мужа. Он даже не пытался скрыть, как мои действия и предположения оскорбили его.
— Но... зачем т-тогда, этот нож, — моя язык заплетался, — Зачем он, если ты не причинишь мне б-боли?
— Разве Габриэла не рассказывала о наших традициях? — свирепо задал вопрос Макарио.
Я безмолвно покачала головой.
Макарио выглядел ошеломлённым. Он сделал несколько шагов назад, оставляя меня одну и внезапно, стало так холодно. Мой муж втянул шумно воздух и схватился за голову.
— Черт, — из его груди вырвался смешок. Он снова посмотрел на меня глазами, полных эмоций. — Габриэла чертова сводница!
Макарио быстро направился ко мне. У меня снова перехватило дыхание.
— Лили, не бойся, — он выставил руки вперёд, видя мой страх, — я никогда не причиню тебе боли, котёнок, — мужчина нежно коснулся моего лица и я позволила, тая от этой нежности, — никогда.
В этот момент, я поверила ему. Я не знала, какая была причина этого, но я верила, что Макарио не причинит мне зла. Спустя пару минут, я спросила:
— Что это за традиция? — Макарио до сих пор гладил меня по щеке, но напрягся от моего вопроса, — И почему Габриэла должна была рассказать мне об этом?
— Пойдем, — Макарио отстранился и взял меня за руку, ведя к кровати.
Я помедлила, видя этот белый ужас. Макарио пробежался взглядом по моему бледному лицу, затем посмотрел на кровать и свечи. Мой муж сдул все свечи – фитиль тлел, оставляя запах клубники в воздухе и снова взял меня за руку.
— Лили, я клянусь, что не сделаю ничего, пока ты сама этого не захочешь, — игриво проговорил он, усаживая меня на кровать.
Вспышка гнева забурлила по венам. Всё-таки, он может быть козлом.
— Я никогда не захочу ничего с тобой, — уверенно ответила я, но не настолько уверенная, какой была раньше.
Я была близко к тому, чтобы ударить его. Макарио поиграл бровями, закусывая губу.
— Время покажет...
— Так, всё, я ухожу, — я резко встала, собираясь уйти, ненавидя себя, что позволила доверится, но большая тёплая ладонь не позволила это сделать, — Отпусти меня!
— Лили, вернись, — я тяжело вздохнула. и вернула свой взгляд на мужа, — Пожалуйста, прости, — затем губы Макарио прижались к моей ладони. — Я не хотел тебя напугать или обидеть.
Жар опалил то место, где его губы касались кожи. Он не торопясь отстранился, всё так же следя за моими эмоциями на лице. Медленно, его палец поглаживать запястье на том месте, где грохотал пульс, мечтая выбраться наружу. Самое главное было в этом, что действия Макарио успокаивали. Все, что раньше казалось не имело равновесия, пришло в норму.
Почти.
— В нашей семье есть традиция. Когда двое, любящих друг друга женятся, то в первую брачную ночь жених должен вырезать невесту из платья, как новую жизнь, новое начало. Вырезание символизирует, что теперь мы, одно целое, котёнок.
Ох.
Мое тело напряжённо так, что тело кричит в знает протеста. Двое любящих людей. Мы такими не являлись, но почему-то эта мысль ранила меня. Мой голос звучит так же уязвимо, как я себя чувствую:
— Но мы же не любим друг друга, — лицо Макарио мгновенно темнеет, то как он смотрит на меня, заставляет ужас увеличится в сто раз. — Если эта традиция священна, то мы её нарушим. Я не думаю...что... Мафия позволяет подобное.
Он медленно наклоняет голову влево, его глаза прикованы к моему лицу. Я сглатываю, молясь чтобы жар на щеках был менее заметен. Затем, уголок его рта приподнимается в довольной ухмылке.
— Ты права котенок, традиции нельзя нарушать. — я удивляюсь, — Я не вырежу тебя из платья, даже если моей любви было бы достаточно для нас обоих.
Моё сердце.
Макарио поднимается на ноги, заставляя меня уменьшится в размере. Он поджимает губы все с той же улыбкой на лице и снова касается моей щеки.
Этот жест слишком интимный и слишком частый.
Я не отстраняюсь, загипнотизированная тьмой и загадочностью своего мужа.
— Я заставлю тебя полюбить меня. — мои глаза распахиваются, — Я убью в тебе всю ненависть ко мне и заставлю увидеть во мне обычного человека, который без ума от тебя.
Макарио быстро отстраняется, оставляя меня смущённой и с целой кучей вопросов в голове. Я наблюдаю как он выкидывает свечи в мусорное ведро, затем меняет постельное белье на чёрное. Я мнусь, ощущая всю тяжесть платья и не знаю, куда себя деть. Я бы пошла в свою комнату, но понимала, что ничего этим не добьюсь. Макарио бы приволок меня обратно, позволив я себе такую выходку.
Когда Макарио закончил с делами, он повернулся ко мне:
— Тебе есть во что переодеться? — его вопрос застал меня врасплох.
Я перевела взгляд на кресло, стоящее рядом с кроватью и кровь отлила от лица. Макарио проследил за этим, обнаруживая откровенную кружевную сорочку и что-то пробурчал себе под нос. Он нырнул в шкаф и достал серую футболку со спортивными штанами.
— Держи, — хрипло произнес он, — Ты утонешь в этом наряде, но это лучше, что я могу тебе предложить.
Я быстро схватила одежду из его рук, чтобы наша кожа не соприкоснулась. Я не могла потерять остатки самообладания.
Прошмыгнув в ванную, которая была больше чем моя, быстро приняла душ. Одежда Макарио была огромной на моем маленьком теле. Это даже мягко сказано, но прикрывала все места. Я не заметила, как вдыхаю его аромат, всё больше вдыхая запаха.
Кедр. Корица. Цитрусы.
Боже.
Я распахнула глаза, встречаюсь со своим счастливым отражением в зеркале. В горле образовался ком – жестокие иглы впились в сердце.
Что же я делаю?
Я не могу потерять себя. Не могу. То как он смотрит на меня, эти ямочки, горячие мускулы и забота о нас с Деймоном...
— Чёрт, чёрт, чёрт! — рычу я, крепко зажмуриваясь. — Не влюбляйся, Лили, не влюбляйся!
Глупые слезы потекли по щекам. Нет, я не могла в него влюбиться. Это невозможно.
Нет. Нет. Нет.
Он похитил меня, причинил боль, заставил выйти замуж, а я влюбляюсь в него? Я все ещё его ненавижу, верно? У меня что, стокгольмский синдром? Прыснув холодной водой в лицо, я вытерла слезы. Если есть хоть один шанс сбежать от этого грязного мира, я его использую.
Даже если моё сердце было уже у самого дьявола.
Разворачиваясь, чтобы вернуться в комнату, я ухватилась за стену. В области груди кольнуло – боль стрельнула по всему телу.
Только не это.
Я присела на край унитаза. Мушки перед глазами становились больше, а боль как яд расползалась дальше. Аритмия. Я вынула Амиодарон из лифа и наклонившись над раковиной, запила щедрой порцией воды – прохлада немного остудила голову и понемногу становилась легче. Болезнь сердца сразила меня в пятнадцать, когда душевная боль стала настолько велика, что сердце начало отказывать. Мое тело хотело выплюнуть его, как будто оно было паразитом. С тех пор таблетки всегда были под рукой.
Приступ мог начаться в любую минуту, которой у меня могло просто не оказаться.
Когда стало легче, я вернулась в комнату. Макарио, оперевшись о подоконник, смотрел куда-то вдаль. Во рту пересохло. Его спина мускулистая, не громоздкая, но крепкая напрягается от каждого тяжело вздоха Макарио или от движений, которые он создавал. Когда он слышит меня, резко разворачивается. Беспокойство накрывает его лицо.
— Ты в порядке?
Я пристально смотрю на него и медленно киваю. Мужчина ещё секунду смотрит на меня и я вижу неодобрение на его лице, но все же кивает. Он проходит с другой стороны кровати, чтобы раскрыть одеяло и страх снова сковывает мышцы.
— Мы будем спать в одной кровати? — беспокойство обнимает меня за плечи. Макарио улыбается. — Это не смешно! Я не буду спать с тобой в одной постели.
Макарио качает головой, продолжая свою работу. Гнев затапливает меня от его веселья.
— Ты слышишь? — кричу я. — Я сказала, что не лягу в одну кровать с убийцей!
— Ауч. Приму твои обзывания, как за комплимент, — он взрывается смехом. Я сжимаю кулаки, — Н-е-е-ет, котёночек, не смотри на меня так, теперь, — он кивает в сторону моих рук, — я знаю, на что способны эти коготки! Как я и говорил, я не трону тебя, пока ты сама этого не попросишь.
— Я никогда тебя об этом не попрошу, никогда! Твои кровавые руки не коснуться меня!
Улыбка медленно стёрлась с его лица, от ямочек не осталось ни следа. Его челюсть дёрнулась. Я сделала шаг назад.
— Ложись, — приказывает он.
Мои брови взлетели вверх.
— Лили, я сказал ляг. — резко огрызается Макарио, потом более мягко повторяет, — Сегодня был тяжёлый день для тебя, пожалуйста, ляг и поспи. Хотя бы сейчас не дай мне чувствовать себя мудаком более, чем я есть.
Моё сердце гулко трепещет в груди. Моё дыхание становится поверхностным, когда его доброта и забота кладет меня на лопатки. Я медленно залезаю под одеяло, обескураженная тем, насколько огромна кровать и прячу своё лицо. Грохот раздается слева от меня, а затем что-то тяжёлое приземляется на холодный пол. Я выныриваю из под одеяло и воздух со свистом покидает мои лёгкие.
Макарио улёгся на пол, абсолютно без нечего. Без подушки, без одела, без какого либо матраса. Его рука была закинула под голову, а взгляд устремлён в потолок.
Ради меня. Чтобы я чувствовала себя в безопасности, он предпочел холодный и твердый пол, когда кровать была чертовски огромной.
Я качаю головой.
Боже это абсурд! Это вовсе не сходится с его поведением несколько дней назад!
Я снова поворачиваю голову вбок, игнорируя свой мозг.
— Почему ты лег на пол? — раздалось в темноте.
Господи Лили, прикуси язык!
— Я же сказал тебе, что люблю тебя и добьюсь любой ценой. — устало бормочет Макарио, — Не знаю, сколько раз мне потребуется повторить тебе всё это. Или сделать что-то вроде такого или большее ради тебя. Но если это то, что поможет завоевать твое сердце, я готов на все.
Признание сотрясает мои внутренности и всё тело. Глаза начинает щипать и я сильно закусываю губу до крови.
Убийца не может быть настолько хорошим.
— Ты причинил мне боль, Макарио, — голос надломился — Мы уже обречены.
Макарио резко перекатывается, оказываясь со мной лицом к лицу. Я прогоняю не пролитые слёзы.
— Нет, Лили, пока мы дышим, пока я дышу, я сделаю всё, чтобы сделать тебя счастливой! — свирепо зарокотал он — Даже если не судьба, я пойду против судьбы!
Больше ничего не говоря, уставшая, я перевернулась на спину. Его обещания цепляли уголки живого в моей душе и я знала, что он обязательно исполнит каждое из них. Вопрос был в том, сбегу ли до этого времени или всё же отдам всю себя без остатка? Он уже убивал меня.
Собой.
Убийца, состоящий из атомов ослепляющего света.
Макарио Стэнфорд Висконти
Ночью я не сомкнул глаз, насторожено следя за своей женой. Лили мило сопела, растянувшись поперек кровати. На фоне большого матраса, она выглядела крохотной, но то как она развалилась...
Я сделал себе мысленную пометку купить кровать побольше.
Когда моя жена вышла из ванной комнаты, вся бледная чуть с посиневшими губами, моё грёбаное сердце забилось в конвульсиях. Грудную клетку и все мое существо разрывало от беспокойства. Что произошло за десять минут, пока её не было? Я не мог сказать, был ли это стресс или же же какая-то болезнь, чтобы дать себе ответы. Конечно, Лили добровольно не согласится, чтобы наши врачи обследовали её, но я не мог изводить себя мыслями, что моя жена смертельно больна.
Без Лили этот мир был бессмыслен.
Я покачал головой, стряхивая с себя дурные предположения и ледяной страх, который болью отдавался в сердце.
В случае чего, даже смерть не сможет забрать её из моих рук.
Я поднял свою задницу и застонал. Черт, нужно купить срочно купить ковры в комнату, если мне придется ближайшие ночи проводить на полу. Я провел ладонью по лицу Лили. Ее кожа была фарфоровой – моя рука была большой по сравнению с её лицом и кожа темнее в несколько раз. Только чёрные ресницы и такого же цвета брови ярко выделялись на её лице.
Черт.
Она была прекрасна.
Сильная душевна боль проносится сквозь меня, поджаривая внутренности, разрушая меня в щепки. Я отстраняюсь, пошатываясь и еле как дышу.
Я так сильно люблю её, что готов отдать всё за её любовь ко мне.
Стук в дверь врывается в мое сознание. Я ещё раз смотрю на Лили, прежде чем открыть дверь. Габриэла и ещё несколько женщин выстроились впереди меня, ожидая чего-то.
— Что вам, черт возьми, надо в такую рань?
Габриэла поморщилась от моего негодующего тона и отмахнулась.
— Мы пришли забрать простыни, — Габриэла непринужденно улыбнулась, пытаясь сгладить углы.
Моя бровь опасно взлетела вверх и сомкнулись в центре. О каких простынях шла речь?
Блять.
Точно.
Я сложил руки на груди.
— Черта с два, вы получите простыни, — прорычал я. Женщины между собой испуганно переглянулись, лишь Габриэла выдерживала мою ярость, — Никто не посмеет взглянуть ни на часть того, что принадлежит моей жене!
Женщины зашептались, зеленяя от страха, недовольство исказило их лица. Злость забралась в каждую клеточку моего тела, растекаясь по мышцам.
— Макарио, это же традиции, — Габриэла коснулась моей напряжённой руки, — ты же знаешь.
Я выдернул свою руку. На мгновение закрыл глаза, я был в секунде от того, чтобы потерять самообладание, затем снова прорычал:
— Мне плевать на эти традиции! Пусть их чтит Сальваторе, любой другой грёбаный Капо, поддерживая свой статус! Я сказал, что вы не получите ничего, что принадлежит Лили. Ни за что на свете, я не позволю кому-то пялится на невинность своей жены, если конечно никто не хочет чтобы весь Нью-Йорк и другие территории были залиты кровью! И тем более, я никогда не подвергну её такому унижению! И если сейчас, вы разбудите Лили, я приложу максимум усилий, чтобы ваши хозяева приструнили вас!
Глаза налились кровью. Габриэла не вздрогнула, даже в тот момент, когда моё лицо оказалось в нескольких дюймах от её. Что, блять, творилась с этой женщиной, которая хотела всем добра?! Она делала в точности всё наоборот. Возможно, я пожалею о словах, которыми мог обидеть эту женщину, но Лили...
Она пробуждала мою тёмную сторону, не прилагая никаких усилий.
— Пойдёмте, девочки, — опасный огонёк блеснул в её карих глазах. Она довольно. Слишком, мать его довольно, улыбнулась, так, что её улыбка начала резать глаза, — Я услышала, что хотела.
Какого...
Я в шоке таращился в удаляющуюся спину. Перед лестницей Габриэла замедлила шаг и... подмигнула! Женщина, которая была слишком ранимая, больше говорила, чем смеялась, сейчас мне, мать его, подмигнула!
Я сцепил крепко зубы и захлопнул осторожно дверь,чтобы не разбудить свою жену. Облокотился на неё руками – грудь сотрясали непрерывные вздохи.
— Что-то случилось? — невинный, чуть хрипловатый голос от сна раздался позади. Я мигом развернулся. — Ты поссорился с Габриэлой?
В горле будто застряла кость. Лили сидя устроилась в моей пустели, как что-то божественное среди черных порывал, которые окутывали её тело. Рыжие волосы растрепались во сне и жёстко красиво констатировали с её образом. Моя футболка поползла вниз, оголяя острые выступающие ключицы. Господи, боже. У меня перехватило дыхание. Её носик смешно морщился, когда она потирала сонные глаза и смотрела так...
Боже. Боже Боже.
Блять, я на коленях перед этой женщиной.
Она даже не могла представить, какую власть имела надо мной.
Оскар развалился рядом с девушкой и довольный, вилял хвостом при виде меня.
Я прищурился.
Даже собака считала меня неудачником и влюбленным подростком. Докатились. Я завидовал псу, потому что ему позволено было прижиматься к Лили, а мне нет!
— О нет, с Габриэлой тяжело поссориться, — я присел в кресло, хрустя шеей. — Я отстаивал твою честь, потому что она и еще несколько дамочек пришли, чтобы забрать простыни.
Лили не понимающе уставилась на меня.
— Простыни?
Боже, Габриэла хоть в этом могла её предупредить!
Я отталкиваюсь, чтоб быть ближе к котёнку. Мои глаза встречаются с её взглядом и я признаюсь:
— Ещё одна традиция в Итальянской Мафии, — я прочищаю горло, — В первую брачную ночь обязательно застилают белое постельное белье, чтобы на нем осталась кровь, как символ чистоты невесты, — мой тембр голоса поник от внезапной бледности моей жены. — А потом простынь развешивают на всеобщее обозрение, так сказать доказательство что брак невероятной чистоты.
Лили сжала одела – костяшки её пальцев побелели, как она сама. Губы приобрели синий оттенок.
— Я... я...
Мир останавливается. Жгучая ледяная волна захлёстывает меня и сквозь призму, я вижу как Лили начинает подать на спину и хрипеть. Ее руки сжимают собственное горло как будто она хочет вырвать себе трахею.
Я буквально вскакиваю с места – мои ноги подкашиваются и только страх спасает меня от падения.
— Что Лили?! Где болит?!
— Т...т..а-блтеки, — дрожащими руками она показывает на свою грудь, — т-т-а-ам.
В ушах грохочет пульс. Мои руки разрывают футболку на её теле, открывая взор на бежевое бельё. Я не обращаю на это внимание, ныряя пальцами под ткань и нащупываю белую крохотную коробочку. Лили еле дышит, хватая ртом как можно больше кислорода. Я открываю пачку и закидываю таблетку в её рот, протягивая стакан воды, стоящий рядом с кроватью.
— Пей, милая, пей, — я глажу её по волосам, пока Лили жадно глотает воду, кашляя.
Я продолжаю шептать все милые слова которые только есть на свете. Моё тело содрогается от мощных толков сердца по рёбрам, глаза начинают слезиться, пока булькающие звуки вырываются из её рта.
Господи, лучше бы она осыпала меня проклятиями!
Мы сидим так несколько минут. Мои руки чешутся, чтобы набрать Майкла. Он был лучшим врачом из нашего состава. Но боясь, что моё вмешательство может снова напугать Лили, обрываю эту возможность.
— Тебе лучше? — я целую её в волосы, чувствую как слеза скатывается по моей щеке.
Блять. Я превращаюсь в сопливую киску!
Отстраняюсь, быстро моргаю и впиваясь в её лицо взглядом, сканируя каждый участок. Лили морщится и еле слышно говорит:
— Лучше, — она тяжело вздыхает, спас-с-ибо...
Я перекладываю Лили обратно на кровать, бережно накрываю одеялом. Мои рука дрожат, а ноги подкашиваются.
Да черт, меня трясет!
Я не помнил, когда в последний раз меня била такая крупная дрожь и я позволял страху и переживаниям стать моими спутниками в жизни.
Мою руку нестерпимо жжет, как от кислоты. Я разжимаю кулак и впиваюсь на пачку таблеток в своей руке.
Амиодарон.
Я сильно хмурюсь и перевожу глаза на свою бледную жену.
— От чего эти таблетки? — мягко спрашиваю я, но резкость в моем голосе, все равно что раскат грома.
Лили бегает глазами от моего лица к таблеткам и вертит головой.
— Не твое дело, — шипит она. — Спасибо, что помог, но не лезь в то, что тебя не касается!
— Меня это, блять, касается, потому что моя жена чуть не умерла у меня на руках! — ору я.
Паника пробегает по её лицу и я сжимаю челюсть до хруста. Мне стоит унять свой гнев, потому что Лили ещё слаба. Не думаю, что я переживу еще один её приступ. Придется откачивать уже не её, а меня. Черт! Как я вообще буду работать, когда меня не будет рядом? Мне точно придется укрепить охрану, потому что Фаби с Марко и Данте были заняты, охраняя мою сестру.
Что ж, прости, любимая, но тебе придется терпеть пять человек в своем обществе.
Я провожу пятерней по копне своих волос и больно тяну за корни, упираясь локтями в колени. Я убивал, резал, сдирал кожу, пытал, кромсал на куски и ни разу, моя рука не дрогнула. Ни разу во мне не было жалости к ублюдкам. Ни разу меня не задевало их выражение лица. Ни разу.
Но моя жена разбила меня окончательно.
На кусочки.
Нежное касание жалит мою руку. Я медленно поднимаю свои глаза – в них как будто насыпали горсть песка и встречаюсь с Лили. Она высовывает язык, чтобы облизать пересохшие губы.
— Со мной всё в порядке, Макарио.
Я качаю головой.
— Ни хрена не в порядке! — она отшатывается от моей вспышки гнева. — Либо ты говоришь мне долбанную правду, либо мы едем в госпиталь!
Лили поджимает губы и отворачивается. Моя грудь вздымается от яростного дыхание и я прилагаю максимум усилий, чтобы не взорваться. Я поставил Лили условие, но она не знала, что независимо от её ответа, мы всё равно поедем в больницу.
— У меня была аритмия, — я замираю и не дышу. Меня будто окатывает ледяной водой. — У меня не было приступов с семнадцати лет, сейчас снова появились.
Я смотрю на свою жену, такую хрупкую и невинную, не в силах пошевелиться.
У меня не было приступов с семнадцати лет, сейчас снова появились.
Эти слова бьют меня снова и снова, снова и снова, потому что я знал, что причина этих приступов я. Мои глаза превращаются в узкие щели. Я ведь ничего толком не знаю о своей жене. Совершенно ничего. И понятие не имею, врождённые это проблема или... из-за жизни до меня?
Я стискиваю кулаки, чувствуя как кожа натягивает кости. Вены проступают на моих накачанных руках и я пытаюсь успокоиться. Или хотя бы сделать вид. Меня накатывает чем-то тяжёлым с новой силой и я размышляю о крови, которая обязательно польется из людей, если всё же прошлое причинило Лили такую боль, что это отразилось на её здоровье.
Про себя я тоже не забуду. Я тоже был виноват.
В этот раз, пожалуй, позволю Данте надрать мне зад.
Только в этот раз.
Я аккуратно присаживаясь на постель и вместо приятного мягкого матраса, ощущаю груду камней. Неуверенность плещется в моих венах. Я все же беру ладонь своей жены в свою, ожидая худшей реакции. Она не отстраняется и не вырывает руку, как я предполагал.
— Лили, прости меня, — я целую её руки и первый всхлип сотрясает её грудь. — Пожалуйста не плачь. Ты разбиваешь мне сердце.
Она поворачивается ко мне лицом и начинает рыдать навзрыд, мне с трудом приходится сдерживать свои эмоции, стремящиеся омыть мои черты лица.Я всё же теряю самообладание. Лили забирается ко мне на колени и обхватывает руки мою шею, цепляясь за меня так сильно, что мне нечем дышать. Её тепло, её запах, её боль заставляет грудь разрываться.
ГОСПОДИ.
Я не знал, что у меня всё ещё есть сердце.
Я крепче обхватывая её маленькое тело, вдыхая её аромат. Боже, как она пахнет.
— Я клянусь своей жизнью, что не причиню тебе боли, никогда. Я отдам всё, Лили, всё этому миру, чтобы ты была счастлива, — я обхватываю руками лицо своей жены, смахивая дорожки слёз, — чтобы Деймон был счастлив. Я так люблю вас, что иногда думаю, моя грудь лопнет! — еле заметная улыбка появляется на её губах и клянусь себе, заставлять улыбаться её чаще. — Просто, пожалуйста, дай мне шанс, — ещё одна слеза выкатывается из её глаз – я смахиваю её, — дай нам шанс. Даже если ты меня ненавидишь, попробуй позволить себе полюбить меня, пожалуйста.
Я никогда не говорил этого слова, но рядом с Лили, сказал его миллионный раз. Я никогда не умолял кого-то о чём-то, но сейчас готов был упасть на колени, чтобы добиться хотя бы щепотку её любви.
Я не знал как жить без Лили.
Она была моим воздухом. Она была моим всем.
Тишина давит на стены. Проблеск надежды зарождается во мне, когда Лили медлит с ответом. Затем её улыбка меркнет, как маленький огонек надежды в мой душе.
— Н-н-нет, — я чувствую, как падаю. Она яростно машет головой, уже более решительней, — Нет!
Слова снова ударяют меня по живому. Лили отскакивает от меня, забиваясь в самый дальний угол, а мои руки всё ещё парят в воздухе. Её заплаканные глаза сияют как звёзды, когда она со смесью страха и ненависти смотрит на меня. Я бы узнал этот взгляд из тысячи. Обычно так на меня смотрят люди, которых мы убиваем, когда понимают, что их ждёт.
Комната начинает вращаться перед моими глазами. Я даже не был уверен, способен ли я слышать звуки вокруг себя. Моё сердце сжимается в груди, когда водоворот смеси самых разных чувств захлёстывают меня и вскакиваю, громко хлопнув дверью.
Я любил её до потери пульса. Я старался быть хорошим. Я защищал её и верил, что она ни в чем не виновна, что она совершенно случайно оказалась на нашем судне! Я черт, возьми, был готов отдать жизнь за эту девушку!
Я понимал, что я жестоко наломал дров, но я надеялся, что Лили немного смягчиться.
Хоть на чуть-чуть.
— О, босс, куда летишь? — Фаби вылетает из проёма кухни, перекрывая собой проход. Он хмурится и сканирует мое лицо, — Что-то ты сегодня какой-то не такой.
Я скриплю зубами, когда его веселье не достигает моего настроения.
— Ты теперь и до Макарио докопался? — Марко еле плетется, прижимая мешочек со льдом к своей голове. — Доброе утро, босс.
Марко, с огромными заплывшими синяками под глазами, одет в свой вчерашний костюм – его галстук отсутствует, рубашка топорщится из брюк. Что-то красное привлекает моё внимания и я обнаруживаю следы от помады. Я качаю головой. Эти двое сведут всех нас в могилу прежде, чем нас убьют.
Он морщиться, когда Фаби взрывается смехом.
— А я говорил тебе, что это ядерная бомба!
Брюнет прислоняется к косяку, складывая руки на груди и упивается страданием своего друга.
— Чёрт, — стонет Марко, ненадолго отнимая от лба своё спасение. — Ты можешь заткнуться? Я вообще не понимаю, как ты стоишь на ногах!
Фаби ухмыляется и кидает на меня взгляд. Я еле сдерживаюсь, чтоб не свернуть ему шею.
Сейчас он меня чертовски бесил.
— Потому что, меня учил пить эту дрянь босс, — он кивает в мою сторону, — и как ты помнишь, я обниматься с унитазом двое суток, а потом ещё сколько же спал. Так что, ты ещё легко отделался!
Марко устало поворачивает голову в мою смотру, кидая на меня умоляющий взгляд и говорит:
— Пожалуйста, босс, сделай этому миру милость, — я судорожно вздыхаю, — убей этого придурка!
— Не думаю, что это очистит мои грехи, теме более, Ад ждёт своего короля, — бормочу я. — Где вообще ваша мамочка? — Шиплю я, теряя терпение. Я даже не могу пройти на кухню в своем собственном доме! — Почему вы шляетесь тут без дела?!
Фаби округляет глаза. Марко быстро выпрямляется, как будто ему не было только что плохо и моментальная бледность покрывает их лица невидимой коркой. Я практически никогда не выходил из себя и не был таким устрашающим как сейчас. Они застали такие моменты столько раз, что мне хватит пальцев одной руки, чтобы пересчитать их.
— Данте в офисе, — напряжённо произносит Фаби. — Он собирает новый отчёт Сальваторе. Похоже, кто-то очень сильно точит на нас зуб.
Антонелло.
Новая вспышка ярости искажает мое лицо. Фаби бледнеет ещё хуже, а за ним Марко. Они оба делают шаг назад – Марко спотыкаяется о свои ноги и чуть не падает.
— М-мы по-о-ойдем босс, — быстро татаротит Фаби, хватая за локоть своего друга, — Не будем тебе мешать...
Я провожаю взглядом их удаляющиеся спины и испускаю нервный вздох.
Всё-таки, порой, мне жаль Данте.
Я беру ключи от своего пикапа и набираю номер Майкла.
— Да, босс, — я слышу копошение с другой стороны и хор сливающихся голосов. — Что-то срочное?
Открыв дверь своей машины, завожу мотор и выезжаю на дорогу.
— Жду тебя через час в офисе Сальваторе.
Не дожидаясь ответа, бросаю трубку.
Мне нужна, блять хорошая взбучка.
Мне нужно кому-то набить морду, иначе я убью кого-нибудь!
* * *
— Итак, Антонелло залёг на дно, наши люди прочесывают острова, — Данте переводить экран на спутниковую карту. — Здесь и здесь последние точки, где его видели наши люди.
Лос-Анджелес. Ирландия. Ливерпуль. Италия. Африка. Нидерланды. Австралия.
Я напрягаю свой мозг, пытаюсь докопаться до сути, что это могло значить. Не думаю, что страй ублюдок путешествовал по миру, скорее пытался нас запутать. Следом появляется следующая фотография. Камера видеонаблюдения с отеля, где четко видно лицо ублюдка. Сальваторе, до этого с ледяным спокойствием слушая Данте, встаёт со своего места и приближается к экрану.
— А ты, постарел, дядя, — Сальваторе смеётся не своим смехом и по коже ползут мурашки. Он поднял стакан с виски. — За твое здоровье!
Я пялюсь на него, когда он осушает стакан одним залпом.
— Что? — он возвращается на свое место и вскидывает бровь.
Ухмылка ползет по моим губам.
— Думаю, насколько туго нам будет с Авророй и как сильно мы будем по тебе скучать, когда поместим тебя в наркоцентр.
Сальваторе бросает на меня свирепый взгляд и медленно отнимает от губ стакан.
— На что ты намекаешь?
Я ухмыляюсь и опираюсь локтями на поверхность стола.
— Люди на восемьдесят процентов состоят из воды, ты же, — я киваю в сторону бутылки, — из виски. Пора заканчивать пить, братец. Иногда я тебя терпеть не могу, но не очень хочу видеть тебя в смирительной рубашке.
Сальваторе закусывают внутреннюю сторону щеки и усмехается.
— Всё-таки, ты бессмертный, Макарио. Так открыто говоришь только ты, неужели, мне стоит надрать тебе зад, чтобы хоть чуть-чуть приструнить твой язык?
— Попробуй.
Сальваторе не мигая смотрит на меня и постепенно перевоплощается в свою суть.
В безжалостного Капо.
Я этого и добивался. Мои нервы были на пределе и мне было плевать, на кого сегодня я выпущу пар. По виду Сальваторе, я мог сказать, что тот тоже не против вцепиться мне в глотку.
— Данте, подготовь ринг, — Сальваторе растягивает пиджак и вешает его на стул, разминая шею. — И передай Николасу, чтобы узнал, что значат эти острова и где было сделано фото сукина сына
— Будет сделано, Босс.
Данте сворачивает экран и отключает аппаратуру. Я переключаю внимание на него.
— И забери двух назойливых придурков из моего дома. Мне достаточно утреннего цирка.
Лицо Данте темнеет. Он сжимает зубы и кивает.
Так то, лучше.
По крайней мере, на одну проблему будет меньше.
Почему же я не чувствую облегчения?
* * *
Лифт издает противный писк. Двери открываются темнота въедается в глаза. Я делаю первый шаг внутрь и слышу как нутро стонет от предстоящего облегчение. Мы спустились на самые низшие этажи, расположенные в нашем офисе, где тренируем своих бойцов.
В центре этого подземного царства расположен ринг — круглая площадка, обрамлённая старыми, но крепкими канатами. Пол ринга выложен изношенными матами, пропитавшимися потом и кровью. На углах ринга стоят старые деревянные брусья, обтянутые кожей, которые служат для поддержки и в каком-то роде, создания уюта в суровом месте. В воздухе витает запах пота и кожи, смешиваясь с легким ароматом сигар.
— Как дела с Лили, все хорошо? — Издевательски протянул Сальваторе. Он закатал рукава рубашки. — Я слышал, ты отменил традицию простыней. Почему?
Я не торопился с ответом. Сняв футболку, повесил на один из стульев и остался только в спортивных штанах.
— Потому что я не буду унижать свою жену этой дерьмовой бессмысленной традицией, — буркнул я и перелез через прутья. — Тем более, она моя, Сальваторе, никто не посмеет взглянуть то, что принадлежит мне. Я не ты.
Мышцы загудели. Сальваторе прищурился и криво улыбнулся. Я оценил его лицо, находя за этой улыбкой что-то скрытное.
— Ты прав, ты не я, — брат повторил за мной всё действия, оказываясь стоять на против меня. — Но есть много способов, как следовать традициям и не унизить свою жену.
Я вскинул бровь, отмечая горькое веселье и намёк в его лице.
— Объяснишь? — я встал в боевую стойку.
— В следующей жизни, братец. — Сальваторе отошёл дальше от меня, занимая позицию. — Я не делюсь своим, ни в каких смыслах.
— Да мы с тобой оказывается, оба собственники? — Смеюсь я.
Сальваторе довольно улыбается.
Сначала мы начали с легкой разминки. Сальваторе и я двигались по кругу, прислушиваясь к ритму своих сердцебиений.
— Опять твоя любимая игра?
Сальваторе сжимал кулаки, его мышцы были напряжены, как пружина, готовая к прыжку.
— Ты ведь, знаешь, не зря меня называют хищником, — я оценил между нами расстояние и сумасшедшая ухмылка поползла по губам. — Люблю играться со своей добычей.
Я был более гибким и ловким, движения напоминали танец – я легко уклонялся от воображаемых ударов, демонстрируя свою скорость. Когда мы сблизились, Сальваторе первым атаковал. Его мощный прямой удар стремительно полетел в лицо, но я успел увернуться, наклонившись вбок и тут же ответил серией быстрых джебов — три удара подряд попали в грудь Сальваторе.
— Что, стареешь, старина?— пропел я. Дыхание сбивалось. — А я то думал...
Брат, почувствовав удары, лишь усмехнулся и шагнул вперед, используя свою силу. Он замахнулся правым хуком, но я снова уклонился, проворным движением ускользнув в сторону.
— Не забывай, кто я, Макарио.
Жнец.
Я понимал, что нужно использовать свою скорость в борьбе с физической мощью Сальваторе. Брат был выше и крупнее, поэтому я сделал шаг назад и резко бросился вперед, нанося боковой удар в живот старшего брата. Удар оказался точным — Сальваторе согнулся от боли, но сразу же собрался и, используя свой вес, попытался схватить меня за плечо и перевести в захват.
Я расхохотался. Кровь забурлила.
В этот момент началась настоящая борьба. Мы сцепились в объятиях – лица находились в нескольких сантиметрах друг от друга. Сальваторе пытался удержать меня, и я это позволил: резким движением Сальваторе выбил одну из опор и заставил меня потерять равновесие. Я прокатился на полу и вскочил на ноги, готовый к следующему раунду.
Нико не собирался сдаваться. Я поднялся с пола, лицо было покрыто потом, но в глазах горел огонь, мышцы благоговейно заныли. Сальваторе пошел в атаку — на этот раз с комбинацией из двух прямых ударов и мощного апперкота. Я успел блокировать первые два удара, но апперкот пришелся в челюсть так сильно, что мое тело отшатнулось назад.
Я никогда не пропускал ударов.
Даже Сальваторе. Нам всегда было сложно соревноваться вместе, потому что победителя не было. Но сейчас, я смеялся сквозь боль. Не физическую, совсем не физическую.
Образ Лили вспыхнул в моей голове и сознание отключилось.
Ненавижу тебя.
Я собрался с силами и снова проявил ловкость.
Нарцисс.
Голова закружилась.
Монстр
Сальваторе использовал момент замешательства и провёл низкий удар ногой по колену, но я не почувствовал боли.
Чудовище.
Я упал на одно колено, но сразу же схватил Сальваторе за ногу и потянул на себя. Это движение вывело брата из равновесия, и он оказался на земле.
Позволь себе полюбить меня.
Я не успел среагировать, когда Сальваторе ударил меня в челюсть один раз, затем второй. Я не пытался что-либо сделать с этим.
— Дерись со мной! — прорычал Сальваторе и встряхнул меня. — Давай!
Сквозь затуманенный взгляд я посмотрел на разбитое лицо брата и рассмеялся – кровь потекла из уголка рта и окрасила зубы.
— Мне так хорошо, Сальваторе, хочу ещё!
Брат нахмурил черные брови и тень замешательства пробежала по его напряжённому лицу. Он отпустил меня и я упал на маты, затем, корчась от боли опустился рядом.
— Да что с тобой такое? — выдохнул он.
Я продолжал улыбаться быстро дышал, когда моральная боль ломала меня. Я думал физическая затмит мой разум, моё сердце, Лили. Но ошибался.
— Женщины, Сальваторе, женщины,— прошептал я, чувствую как воздух ускользает из горла. — Смертоносное оружие, которое поставит любого на колени...
Сальваторе хмыкнул и помог мне присесть. Правый бок нестерпимо болел, но я игнорировал это.
— Вы вчера только поженились, что уже произошло?
Я печально усмехнулся.
— Всего лишь, признался ей в любви, — глаза Сальваторе округлились, что было редкостью. — Но... кроме монстра она во мне никого не видит.
— Может, стоило дать ей время? — Я в шоке уставился на него и вскинул брови. — Мы все её здорово напугали, дай ей время свыкнуться с мыслью, что теперь её семья сборище жестоких убийц, а её муж – самый отбитый среди них.
Я покачал головой, не веря своим ушам.
— И это говорит мне, ты Сальваторе? — Фыркнул я. — Да, всё-таки Аврора потихоньку ставит твои мозги на место. Где была раньше эта девочка?
Сальваторе кулаком ударяет меня в плечо – из горла вырывается стон боли.
— Хватит издеваться, будь хоть раз в жизни серьезным. Лили не та, за кого мы её принимаем. Я в этом убедился, когда она избила Барбару, — лицо Сальваторе сморщилась, будто он хотел блевать. — Она мне нравится, Макарио, она та – кто закроет собой кого-либо из нас в случае опасности, несмотря на то, сколько мы плохого сделали ей.
— Я в раю? — хохотнул я. — Такое ощущение, что я умер, услышав из твоих уст подобные слова.
Сальваторе пожал плечами и дёрнул подбородком в мою сторону.
— Я знаю, что я мудак, но я Капо, я вынужден читать людей по всем возможным жестам. Если бы Лили была как-то связана хоть на йоту с Антонелло, то она бы упивалась над болью Авроры, Лили бы не вступилась на глазах влиятельных людей. — Имя моей сестры Сальваторе произнес настолько нежно, что сердце защемило. — Я отозвал свой приказ, потому что, — Сальваторе запнулся и прочитал горло, как будто не мог собрать свои мысли в кучу. — Потому что тут что-то не так, Макарио.
Синие глаза Сальваторе засияли уязвимостью. Мой взгляд скользит по его лицу, затем я хмурюсь.
— Выкладывай как есть.
Сальваторе нервно вздыхает и убирает потные волосы со лба.
— Она не должна мне нравится, Макарио и я не должен испытывать чувство защиты по отношению к Лили, но... Блять, я не знаю, когда я вижу Лили, что-то отзывается внутри. — Желудок наполняется свинцом – ревность вспыхивает во мне, как спичка, прежде чем я успеваю подумать. — Черт, угомонись, Макарио, даже не подозревай меня в таком дерьме! В моих глаза только одна женщина и это Аврора! — Рявкает брат и я прикрываю глаза, переводя дыхание. — Это что-то другое, — бормочет он. — Что-то другого уровня, как будто я хочу её защитить, а не потому что должен. Наш отец что-то понял и это сильнее меня подкосило. От одной только мысли водить Лили за нос, чтобы использовать её в наших целях...
Сальваторе замолкает и зажумирвает веки.
— Блять, я больной придурок, я не знаю эмоций! Я Капо, у меня на плечах огромная ответственность за жизни тысячи людей и я должен быть всегда на чеку, даже к тому, что остаётся загадкой, как Лили оказалась на нашем борту, но моё нутро игнорирует это, понимаешь?
Я молчу, потому что у меня нет слов. Сальваторе был неприступным и ему всегда было безразлично на жизни посторонних людей и он никогда не заботится, но сейчас, я знал, что появление Лили, выбивает его из колеи.
— Я не знаю, что со мной, но я просто попрошу тебя, дать ей время привыкнуть ко всем нам. Не дави на неё и не сбрасывай очередные бомбы, когда твои гормоны начинают плясать.
Я еле заметно кивнул. Когда мы поднялись в офис, напряжение возросло. Сальваторе был напряжён, как и я. Майкл, при виде нас впал в ужас.
— Не смотри так на нас, будто первый раз видишь раны на наших телах. — Пробурчал я, откидываясь на спинку стула
Майкл сглотнул, посмотрел на Сальваторе, который стирал кровь со своего лица.
— Ты просил меня приехать, чтобы я мог осмотреть вас?
Я выгнул бровь и поднял указательные пальцы вверх, чтобы он продолжал. Вынув из своей косухи пачку таблеток кинул на стол – они прокатились прямо Майклу в руки.
— Мне нужно знать, от какого именно вида боли эти таблетки и насколько всё серьезно.
Майкл покрутил коробку в руках, затем сощурился вчитываясь в название. По мере того, как бледнело лицо Майкл, я чувствовал как у меня начинают трястись руки.
— Это, — он сглотнул и со смесью страха посмотрел мне в глаза. Сальваторе прекратил своё занятие и внимательно слушал нас. — Серьёзный препарат и его принимают в критических случаях. Причин может быть много начиная с обычной сердечной недостаточности до самых худших. Чье это?
Мое горло сжалось и сердце готово было разорваться на атомы.
— Это таблетки моей жены, — сипло произнес я.
Сальваторе дёрнулся.
— Лили больна? — я уловил нотки волнение в его тоне. — Макарио?
Я схватился за голову, больно дёргая пряди.
— Я не знаю! С утра мы разговаривали, затем её губы посинели и она упала почти в обморок.
Майкл достал смартфон и что-то начал записывать в телефон. Губа Сальваторе кровоточила, но брат казалось этого не замечал, поглащённый страхом за мою жену.
Что с ним такое?
— Я записал твою жену в наш госпиталь, чтобы ей провели обследование. Не затягивайте с этим и приезжайте, когда появится любая возможность. — Майкл поджал губы. — Я не хочу тебя пугать, но готовься к худшему, возможно у Лили будут ограничение в жизнедеятельности, вплоть до погоды на улице. Сейчас, старайся сделать так, чтобы она не мёрзла, низкая температура тоже может спровоцировать приступ.
После всех рекомендаций, Майкл уточнил, не нужна ли нам медицинская помощь, на что мы отказались, ушел.
Сальваторе повернулся ко мне.
— Следи за этой девочкой, Макарио, — произнес он с полной решимостью в голосе.
Теперь я намерен залечь на дно и не пугать Лили. Если это хоть как-то поможет моей жене.
Я готов на любые жертвы, только бы Лили жила.