_ГЛАВА 18_
София:
Прошло несколько изматывающих часов.
Телефон лежал у меня в руках, экран молчал, а в сердце накапливалась паника. Глеб так и не выходил на связь. Ни одного сообщения, ни одного звонка в ответ. Сначала я пыталась уговаривать себя, что он занят, что разберётся и вернётся… Но тишина становилась невыносимой.
В какой-то момент во мне что-то оборвалось.
Я психанула: со злостью кинула телефон. Вышла на улицу и села в машину.
Гул двигателя перекрыл мысли, а дорога будто тащила меня обратно, туда, к тому проклятому дому.
Когда я подъехала, ночь ещё больше сгущалась над лесом, скрывая дом за тёмным силуэтом. Машина остановилась, и я, нервно вздохнув, вышла наружу. Воздух был холодный, вязкий. Секунду стояла тишина и вдруг из глубины леса донеслось…
Не похоже на шорох зверя. Не ветер. Это был звук, похожий на крик, дикий, пронзительный, будто то был человеческий голос, рваный и искажённый, полон боли и чего-то нечеловеческого.
Я замерла, сердце будто ухнуло вниз. Глаза впились в темноту между деревьями. Лес будто ожил… и ждал меня.
Я медленно двинулась в сторону леса, сердце колотилось в груди так сильно, что казалось его услышат все вокруг.
Каждый шаг отдавался в ушах, земля под ногами предательски хрустела ветками. Крик уже стих, но тяжёлая тишина звенела воздухом.
Я проскользнула за широкое дерево, спрятавшись в его тени. И тогда увидела.
На небольшой поляне впереди, в свете тусклой луны, стоял Глеб. Его лицо и руки были в крови, одежда разодрана. Против него какой-то мужчина, массивный, с диким оскалом и злостью в каждом движении. Они сцепились, удар за ударом звучал глухо, как раскат грома в ночи.
Глеб шатался, но не сдавался, в его глазах горел тот самый огонь, который я узнала бы из тысячи, решимость довести всё до конца.
Мужчина пошёл в атаку, занося руки и в этот момент я почувствовала: если я не вмешаюсь, он не выстоит.
Сжав в руках биту до боли в пальцах, я подкралась ближе, каждый шаг осторожный и быстрый, чтобы не выдать себя. Сердце сжалось, взгляд сфокусировался только на его затылке.
И, когда оказалась на расстоянии удара, всем накопленным отчаянием и яростью я со всего размаха вогнала биту в голову того ублюдка.
Раздался глухой треск, мужчина рухнул на колени, а затем завалился на землю, обмякнув.
Я тяжело дышала, судорожно сжимая оружие, кровь будто кипела в венах.
Подняла глаза и встретилась с Глебом.
— Глеб…, — мой голос сорвался дрожью., — Кто это?, — кивнула на мужчину, чьё тело теперь безжизненно лежало на земле.
Глеб криво усмехнулся, но в его усмешке было столько усталости и боли, что от неё мне стало холодно.
— Люди… моего отца., — выдавил он хрипло., — Те, кого он держал рядом. Псы., — он кашлянул, морщась от боли и медленно поднялся на ноги, держась за рёбра.
Я инстинктивно протянула руку, пытаясь поддержать его, а в груди всё кипело от ярости и страха.
— Ты истекаешь кровью…, — выдохнула я, глядя, как он еле стоит на ногах.
Но Глеб только стиснул зубы и криво усмехнувшись сквозь боль, прошептал:
— Не впервой.
Его дыхание было неровным, будто каждое движение отдавалось болью в его рёбрах.
На лице засохшая кровь, свежие раны и всё же он держался прямо, как будто упрямство было его единственной опорой.
Его глаза сузились, когда он посмотрел на меня, больше, чем боль, в них была тревога.
— Зачем ты вернулась?, — хрипло спросил он, голос звучал резко, но под этой резкостью угадывалось скрытое отчаяние., — Это слишком опасно… я не хотел, чтобы ты здесь оказалась.
Я шагнула ближе, всё ещё вжимая в ладонь биту и стиснула зубы. Сердце колотилось так, что казалось я сейчас сорвусь, но злость и страх перемешались во мне в одно.
— Опасно?, — повторила я, всматриваясь в его лицо., — Если бы я не вернулась, ты бы сейчас лежал там., — показала на неподвижное тело у его ног.
Его взгляд изменился: сначала вспыхнуло раздражение, потом что-то вроде удивления, и, наконец, смирение. И тогда, даже шатаясь и сжимая бок от боли, он позволил себе кривую ухмылку, ту, в которой всегда было больше вызова миру, чем радости.
— Справедливо., — пробормотал он, медленно кивнув.
Глеб тяжело выдохнул, обтирая тыльной стороной ладони кровь с лица..
— Всё., — выдавил он хрипло, опираясь на дерево и переводя дыхание., — Пора валить отсюда. Иначе нас здесь похоронят вместе с этим ублюдком.
Он сделал шаг вперёд, но пошатнулся. Я сразу подбежала, подставив плечо и он тяжело оперся на меня.
Его рука легла на моё плечо так сильно, словно он держался за последнюю опору в этой ночи. Мы медленно двинулись прочь, выбираясь из тёмного леса. С каждой секундой казалось, что воздух становился тяжелее и липче, шаги отдавались гулко, будто сама тьма смотрела нам в спину.
До машины оставалось всего ничего, она уже виднелась сквозь деревья. И я поверила, что мы выбрались. Но в следующую секунду ночь разорвал звонкий хлопок.
Выстрел.
Моё тело дёрнулось, дыхание перехватило. Жгучая боль мгновенно вспыхнула в моей спине, словно раскалённое железо воткнули прямо под лопатку. Я рухнула на колени, едва удерживая равновесие, руки дрожали, а биту я выронила в траву. Воздух вышел из груди с хриплым стоном.
Глеб резко дёрнулся, глаза его налились яростью и ужасом одновременно.
— Соня!, — его голос был хриплым, почти звериным, как рев зверя, загнанного в угол.
Он бросился ко мне забыв о своей боли, а я, едва дыша, чувствовала, как тьма начинает стягивать меня вглубь, а в ушах звенит от гулкого эха выстрела, разорвавшего нашу надежду на спасение...
Глеб опустился рядом со мной, его руки дрожали от ярости и боли, но взгляд был железным, полным звериной решимости. Он быстро подхватил меня на руки, будто я ничего не весила и поднялся.
— Держись, Соня, слышишь?, — почти прорычал он, прижимая меня к себе.
В этот момент тьму леса разорвал второй выстрел. Пуля просвистела в каких-то сантиметрах позади, ударившись о кору дерева. Ещё один, звонкий, резкий. Но Глеб бежал, не останавливаясь. Его дыхание стало рваным, кровь липла на одежде.
Ветки хлестали по лицу, каждый шаг отдавался ударом в его больные рёбра, но он не сбавлял скорости. Позади ещё раз гулко щёлкнул выстрел и пуля врезалась в землю у самого его ботинка. Он только оскалился и крепче сжал меня, будто защищая собой от всего мира.
Наконец машина, стоявшая у дороги, оказалась прямо перед глазами. Глеб рванул дверь, почти впихнул меня на сиденье, а сам, тяжело дыша, забрался за руль.
В тот же миг новый выстрел оглушительно раскатился над дорогой, но пуля ударилась в металл сбоку.
Он завёл двигатель и педаль ушла в пол. Машина взревела и сорвалась с места.
Лес с его тьмой и выстрелами стремительно отодвинулся назад. Глеб стиснул руль так, что побелели костяшки пальцев, но в глазах горел тот же огонь теперь он не просто бежал. Теперь он спасал.
Он бросил на меня короткий взгляд, полный боли и отчаянной решимости:
— Я не дам тебе умереть, слышишь?
Салон машины заливало дрожащим светом фар, мотор ревел, колёса вырывали гравий из-под дороги. Глеб держал руль одной рукой, другой прижимал мою ладонь к своей груди, пытаясь согреть и не дать мне провалиться в темноту.
Я едва дышала, грудь с трудом поднималась и опускалась.
Горло пересохло и почти беззвучно с моих губ сорвался шёпот:
— Поздно…
Глеб дёрнулся, резко обернувшись на меня, глаза расширились.
Он начал отчаянно качать головой, стиснув зубы, будто хотел переубедить саму смерть:
— Нет. Нет-нет-нет! Ты выживешь, Соня, слышишь меня?! Ты должна выжить! Я не позволю тебе уйти!
Я пыталась улыбнуться, но на губах вышла лишь слабая тень.
Веки наливались тяжестью, мир растворялся в шуме двигателя.
Я заставила себя открыть глаза ещё раз, только чтобы посмотреть на него.
— Это… конец…, — прошептала я и мои глаза медленно закрылись.
Последний выдох сорвался с моих губ и тело стало неподвижным.
***
Глеб:
Я вдавил тормоз до упора, колёса взвизгнули, машина резко остановилась посреди пустой дороги.
Тишина вокруг показалась оглушающей после этого дикого, бешеного бега. Грудь сжала такая боль, что я не сразу понял, дышу ли я вообще.
— ЗАЧЕМ?!, — мой крик вырвался наружу, сорвав голос, разорвав ночь. Я ударил кулаком по рулю, металл прогнулся, а кожа на костяшках стерлась, но мне было всё равно., — ЗАЧЕМ ТЫ ВЕРНУЛАСЬ?! ЗАЧЕМ, СОФИЯ?!
Я резко повернулся к ней… её лицо было спокойным, слишком тихим.
Та самая усмешка, которая всегда жила в её глазах, исчезла. Внутри меня что-то оборвалось.
Я протянул руку, дрожащую и сжал её ладонь. Она была уже холоднее, чем я готов был принять.
— Нет… пожалуйста…, — голос сломался, и я прижал её руку к своему лицу, к губам. Слёзы жгли глаза и я не сдерживал их. Они текли по щекам, смешиваясь с кровью.
— Ты не можешь так просто… оставить меня… слышишь? Ты обещала ждать…, — я говорил рывками, слова застревали в горле.
Я целовал её пальцы, стискивал их так, будто силой можно вернуть жизнь обратно.
И впервые за долгое время я плакал. Настоящими, отчаянными слезами, как мальчишка, потерявший всё, что имел.
Я прижался лбом к её ладони, закрыв глаза и из груди вырвался ещё один хриплый, мёртвый крик, пронзённый болью и бессилием, которое невозможно было вынести.
***
Но вдруг резкий свет фар ослепил глаза. Сзади подъехала чёрная машина, мотор её урчал, как зверь в темноте.
Дверь хлопнула.
Тишину прорезали тяжёлые шаги. Человек вышел из машины и остановился прямо передо мной. В вытянутой руке пистолет, блеснувший в свете фар.
— Ну что, вот и конец, Глеб…, — произнёс он низким голосом, сдержанным и уверенным, прицеливаясь прямо мне в голову.
Я поднял взгляд.
Слёзы ещё блестели на щеках, но в глазах уже горела другая сила, ярость, звериная, всепоглощающая. Та, что рождалась только из безысходности и боли.
Я медленно отпустил её руку, провёл пальцами по её ладони. Затем резко, словно молнией, метнулся вперёд. Вцепился в пистолет, сжав его так, что костяшки побелели и с рывком развернул.
Мужчина не успел ни отреагировать, ни отстраниться.
— Это тебе за неё… — выдохнул я.
И не колеблясь ни мгновения, резким движением нажал на курок.
Раздался гулкий выстрел.
Пуля вонзилась в его грудь и нападавший дернулся, захрипел, тело гулко упало на землю.
***
Я стою, уставившись на безжизненное тело того ублюдка. В груди нет ни триумфа, ни облегчения. Только пустота.
Тяжёлое дыхание звучит, как у зверя, загнанного в клетку. В руке пистолет и он, чёрт возьми, кажется легче воздуха… и тяжелее всего, что я когда-либо держал.
Поворачиваюсь к машине.
Соня лежит неподвижно. Она слишком спокойна. Слишком тиха. Словно заснула, только вот я знаю, что больше не услышу её смеха, не увижу этих горящих глаз. Внутри что-то разрывает меня пополам.
Я подхожу ближе, почти падаю на колени возле неё. Смотрю. Долго.
Жду, что ресницы дрогнут, что она вдохнёт. Но тишина душит меня сильнее, чем собственные раны.
Опускаю голову и целую её в лоб.
Сухие губы касаются холодной кожи. В этот момент я понимаю — всё.
Ни хрена уже не будет.
— Я люблю тебя…, — мой голос глухой, сдавленный, как будто говорит не я, а кто-то из тьмы.
Поднимаю пистолет.
Направляю себе в висок.
Закрываю глаза, позволяя тьме забрать всё, что осталось.
На губах проскакивает кривое подобие улыбки, последняя.
Хлопок выстрела разорвал ночь.
Тело дёрнулось от отдачи, звук эхом ушёл в темноту. Последнее, что я ощутил, как пальцы соскальзывают с пистолета и гулкая тишина накрывает меня.
Боль была короткой. А потом стало… ничего.
Тьма. Полная. Без звуков. Без мыслей.
И в этой пустоте я, наконец, позволил себе упасть...
***
ОТ АВТОРА:
Похороны прошли тихо и скромно, словно сама земля уважала эту страшную историю, которую пришлось пережить тем, кто остался.
Их похоронили рядом , двумя близкими могилами, как символами связи, которую ни смерть, ни время не смогли разорвать.
Сестра Глеба стояла рядом с могилами, её глаза были полны слёз, а лицо исказила тяжёлая боль утраты. Она молча смотрела на свежую землю, словно пытаясь повернуть назад время и вернуть брата и Соню к жизни. Её страдание было непроизвольным и откровенным, впервые в жизни она позволила себе быть уязвимой.
Опекун Софии, человек обычно сдержанный и холоден, впервые на этих похоронах дал волю эмоциям.
Его твёрдый взгляд смягчился, губы дрогнули и сквозь сдержанное молчание пробивался глубокий, искренний протест судьбе.
Именно он организовал эти похороны, как своеобразный долг перед теми, кого потерял и перед собой. Этот поступок был его молчаливым покаянием и прощанием.
И в этой тишине, наполненной горечью и невысказанными словами, осталась только надежда, маленький огонёк в сердцах тех, кто помнил и любил.
Жизнь продолжалась, но память о них стала частью пространства, которое не могла стереть ни одна буря.
Их история стала напоминанием о том, что даже в самых мрачных тенях есть место любви, жертвенности и надежде на свет.
Конец? Возможно.
Но иногда конец...это лишь начало другого пути.
Конец.
Жду вас в своём тгк: https://t.me/normin2020 💜