Искры.

   Мы уже шли по Набережной. Как оно оказалось на самом деле, мы шли туда. А то, что было до этого, выглядело именно так:

   — Львёнок, а куда мы идём? — Спросила я с улыбкой и любопытством. Если он не скажет, я его достану.

   — Придём и увидишь.

   — Да у тебя вся жизнь состоит из секретов! — Я по инстинкту крепко-крепко сжала его руку, (которую, кстати, так и не выпускали!) — на это я мысленно жаловалась.

   — Да, поэтому привыкай и терпи, Мисс Любопытство.

   Я на это покосилась на него, но пошла дальше молча.

   Мы шли по Набережной, и я уже выпросила свою сладкую вату. Причём он сам мне её купил! А себе взял яблоко в карамели — я так прониклась, что у меня глаза намокли. В детстве с мамой мы шли на рынок в деревне, а он был далеко-далеко, туда нужно было идти час или чуть меньше. А мама моя очень не любила ходить одна, поэтому всегда брала меня с собой за компанию. И вот на этом рынке продавались яблоки в карамели. Каждый раз, когда мы шли туда, мама покупала мне это яблоко, чтобы я, мелкая, не ревела на весь рынок от того, что хочу домой. Глупая ситуация, но забавная и приятная для воспоминания.

   Как только я увидела надпись «глинтвейн», сразу потащила Нугзи. Но он, вроде бы, не особо сопротивлялся.

   Набережная располагалась примерно так: большая асфальтированная дорога в виде серых кирпичей, а по бокам прилавки с чем-то, что продают. В основном, это были безделушки или еда. Хотя иногда была и одежда. А от каждого прилавка гирлянда до другого.

   Так я с интересом рассматривала все прилавки с брелоками, но сейчас тащила Львёнка к глинтвейну. Первое — на улице было достаточно холодно. Второе — я хотела им согреться. Третье — мне просто очень хотелось. Вот и всё.

   Я с улыбочкой рассматривала весь прилавок, пока Гибадуллин всё заказывал. Замечательно. Мне уже нравится.

   — Безалкогольного нету, — Услышала я от продавщицы — молодой девушки с белокурыми кудрявыми волосами.

   — Тогда давайте алкогольный, — Вымолвила я, сама от себя не ожидая. Да ничего там не будет, я как-то у мамы глоток делала, всё было хорошо.

   — А восемнадцать есть, деточка? — Спросила она у меня уже более грубо. А с Гибадуллиным общалась своим голосочком ангела!

   — Есть характер. Нет безалкогольного — значит, продайте обычный, это же не мои проблемы, — И по гордому склонилась над ней. Совсем немного, но угрожающе.

   Гибадуллин в тот же час легонько меня отодвинул, и я услышала только «помолчи».

   — Простите, она у меня очень вспыльчивая, — Начал Нугзар своим нежным голоском, что мне аж мерзко стало, как он с ней говорит. — Может, всё-таки как-то возможно? — И улыбнулся ровными зубами.

   — Вам нет восемнадцати. — Подтвердила она.

   — А вам на ум и пяти нет... — И Гибадуллин моментально закрыл мне рот рукой, немного ущипнув за бок. Нет, ну а что я-то сразу, а?

   — Извините ещё раз. Мне есть восемнадцать, — На самом деле, ему не было восемнадцати, я это знала. Ему было только семнадцать. Но по виду так и не скажешь — выглядел больше.

   — Знаете, таким хамкам я и продавать не стану. — Заявила она, и я чуть ей шею не снесла. Нет, я реально сдвинулась вперёд, чтобы за что-нибудь её дернуть, но Гибадуллин схватил меня мёртвой хваткой.

   — Иди, безделушки посмотри, — Прошептал он мне на ухо с улыбкой. Язвительной. И я правда пошла. Пока не убила её.

   С радостью я рассматривала всякие прикольные штучки. Потом, минут через пять ко мне пришёл Гибадуллин. С двумя стаканами глинтвейна.

   — Можно я эту дуру прибью? Пожалуйста. — Нет, я понимаю, не положено продавать, но взбесила она меня по полной! Ну не могу я молчать!

   — Нельзя. Пошли, — И улыбнулся, протягивая мне стаканчик с напитком.

   — Ладно, теперь я тебя точно простила, — И хихикнула, не сдерживая улыбку. А сама прижалась к нему крепко и от радости.

   Мы до ночи гуляли. Долго-долго, но так радостно, что я прямо обо всем забыла. Это будет незабываемым воспоминанием. Точно.

   И мы всю ночь напролет гуляли, гуляли, гуляли...

* * *

   Мы уже стояли у подъезда. Стояли, болтали, смеялись и вообще веселились. Очень мне нравилась атмосфера. Я как-то, по застенчивому, держала в руках сумочку и стаканчик от глинтвейна.

   Мы стояли под фонарем у подъезда в неловком молчании. Я смотрела на него с каким-то ожиданием, щеки горели от смущения. Даже непонятно, какого.

   — Закрой глаза, — Тихо попросил Гибадуллин, как-то странно переминаясь с ноги на ногу. Я даже занервничала.

    — Ты что, опять что-то выдумал? — Не поняла я и нахмурилась.

   — Просто закрой, — И немного успокаивающе улыбнулся. Но я всё равно ничего не понимала.

   Сначала минуту поглядела ему в глаза, мало ли, но послушно опустила ресницы, доверяясь ему полностью.

   И почувствовала прикосновение к губам.

* * *

   Гибадуллин явно колебался над своим выбором, но всё же решился. Да, сейчас вот можно. Именно сейчас.

   Он попросил закрыть ее глаза — так было просто легче это сделать. А потом приблизился к губам. И взрыв. Взрыв эмоций.

   Его реально, будто ударило разрядом тока. Она целовалась очень даже неумело, наверное, в отличие от него и других его бывших. Но этот поцелуй вовсе отличался от тех — он точно был особенным.

   Лазарева явно застенчиво положила руку на его щеку, но даже от этого по телу прошлись мурашки. Они стояли так достаточное время, что он даже не мог поверить, что это случилось, и что она его не отвергает — а наоборот.

   Земля, как будто, ушла из-под ног, и ощущение пришло только тогда, когда с неба стали капать капли дождя. Причём очень-очень сильные. Но они даже тогда не отстранялись, целовались, целовались, целовались...

   А когда отстранились, еще несколько минут просто смотрели друг на друга. Гибадуллин с какой-то улыбкой, радостной от того, что он ее поцеловал, а она с улыбкой, но более серьёзной. Он сразу подумал, что это был ее первый раз, поэтому она так и отреагировала.

   Дождь, кстати, так и не прекращался, лил, совершенно не собираясь заканчиваться. С ее ресниц капала вода — тоже из-за дождя, а губы были каплю опухшими от поцелуя и мокрыми — опять из-за дождя.

   Спустя пару минут неловкого молчания, Лазарева всё-таки заговорила.

   — И что это сейчас было? — Спросила та почти шёпотом, застенчиво и со смущением. А может, и капелькой строгости.

   Гибадуллин подумал над тем, что ответить, но пока молчал. Даже почесал затылок от неловкости, смотря ей прямо в глаза, но быстро выдумал что-то самое тупое.

   — Ну, когда люди любят друг друга, они иногда целуются, слышала о таком? — Спросил он с улыбкой, приближаясь к ее лицу. После восстановления дыхания хотелось целовать ее дальше и дальше. — Или вдруг завтра конец света, а мы так и не поцеловались?

   Она засмеялась на это так беззаботно и приятно для ушей, что у него даже немного закружилась голова. Нет, он реально сойдет с ума.

   — Чудик, — И, улыбаясь, погладила его по щеке — даже от этого на теле пробежались небольшие мурашки.

   Нугзар в ту же секунду заулыбался. — О, новое прозвище, — И уже не сдерживаясь, опять приблизился к ее губам, раскрывая их своими. Она снова ответила, почувствовав руку на талии. Дождь так и лил, но они будто вовсе не обращали на него внимания. И хотя они были уже насквозь мокрыми — им было абсолютно наплевать.

   Пока их не прервали. Громкий возглас дошел до ушей, и они сразу отстранились.

   — Сколько можно уже! Как только не стыдно! Эх, молодежь, вот в нашей молодости такого не было! — Оба повернули голову в сторону, и на вид открылась небольшая бабушка уже высокого возраста. А ростом она была совсем невелика — примерно с Наташин, но из-за того, что горбится, была еще ниже. Та подняла костыль в сторону подростков и пригрозила им, после чего ушла.

   Лазарева пару секунд еще посмотрела на него серьёзно, но потом захихикала, положив лоб на его грудь. Он тоже заулыбался. Выглядели и были они очень беззаботными.

    — Это Маргарита Егоровна, соседка, — Проговорила та в смехе и сама потянулась за поцелуем. Они простояли так долго, пока не промокли до конца. Распрощались ребята быстро, но с какой-то грустью. Лазарева напоследок чмокнула его в губы и убежала в подъезд с красными щеками. А Гибадуллин, как самый настоящий идиот, прислонился к стенке подъезда, улыбаясь полностью. Какое-то время он еще тараторил что-то наподобие: «я её все-таки поцеловал». «А она ответила». «Значит, любит».

   Лазарева, кстати, тоже била себя по щекам, чтобы привести в чувства. Лев, правда, об этом не узнал.

   А может, это глинтвейн снёс им головы и свёл с ума.

* * *

   Я забежала в подъезд и прислонилась к стенке с тяжёлым дыханием. Я свихнулась. Нет, я точно свихнулась. Я сумасшедшая. Я просто сошла с ума из-за него! Что со мной такое, черт возьми?

  Сердце колотилось настолько быстро, что я думала, оно порвётся или выпрыгнет. Мысленно оно уже вовсе стало пеплом. Такой переизбыток эмоций я ещё не ощущала. Никогда.

   Я провела по лицу, пытаясь стереть воду от дождя, но это не помогло. Я всё равно была насквозь мокрая и счастливая — это главное. Да, я так была счастлива, что буквально искрилась. Ужас какой, я реально ненормальная.

   То ли от шока, то ли слабости, то ли радости, я скатилась вниз по стене, глубоко вздохнув. Посидела там минут пять, а потом подскочила с пола, потому что услышала, как кто-то выходит из квартиры. Ещё увидят меня такую дурочку, с ума сойдут. Не надо мне таких почестей.

   По-быстрому я нажала кнопку лифта, и он в ту же секунду открылся. В лифте я стояла молча, неподвижно, но радостно. А ещё, кстати, держала букет ромашек. И откуда он только узнал мои любимые цветы?..

   В лифте я думала о том, что скажу маме насчёт цветов. Вот спросит она у меня: «от кого?», а я что скажу? Что я с Гибадуллиным целовалась и это он мне подарил? Так, что ли?

   Поэтому всё, что пришло ко мне в голову: «подарил знакомый». А что я ещё могла придумать? Это всё, на что меня хватило.

   В квартиру я попыталась зайти максимально тихо, чтобы меня не заметили, но как раз в ту секунду Миша выбежал с кухни и встал в коридоре. На голове у него было ведро, а между ног была лошадка на палке. В руках — поварешка. Я даже застопорилась...

   А потом, через пару секунд, из комнаты выбежал Дима, тоже с такой лошадкой, но на голове у него было не ведро, а полотенце...

   — О, привет, Наташ, — Улыбнулся брат, смотря на меня снизу. Я кивнула и помахала рукой, убирая ромашки за спину.

   — Привет, дочь, мама там кушать приготовила, пойдёшь с нами? — Я не решилась говорить чего-то колкого, поэтому кивнула и улыбнулась. Вроде даже искренне. А потом, когда оба «ускакали» в спальню мамы с Димой, я пробежала в комнату и положила свой букетик на стол.

   А с кухни потихоньку забрала вазу и налила туда воды. Цветы поставила на столе в комнате и, поправив их, заулыбалась. Потом как-то загадочно поставила локти на стол и задумалась о последнем событии. А после опять постучала по щекам, лишь бы выкинуть из головы. Я реально с ума сойду. Этого мне ещё не хватало. Ты что со мной сделал, Гибадуллин...

   Я мигом переоделась в домашнюю одежду — это была какая-то милая пижамка с мишками — и расчесала волосы. Было бы неплохо забежать в душ, но я была настолько уставшей, что меня на это не хватило. Схожу завтра. Потом меня отвлек крик мамы, примерно с ванной.

   — Дочь, посоли картошку, а то я совсем не успеваю, — Крикнула она мне, и я наконец-то отвлеклась от этих дурацких мыслей. Ладно, они не дурацкие, но очень приставучие.

   — Сейчас, мам, — И ушла на кухню солить картошку. Там сидели Дима с Мишей. Уже без кастрюль, полотенец и лошадок. Ну вот, нормальная семья вернулась, а то я уже испугалась.

   Потом прибежала мама и стала накладывать ужин. К моменту, было где-то восемь часов вечера, может, даже попозже. Но я как-то не особо задумывалась над этим, меня всё же волновал Львёнок.

   Эмоции во мне точно бушевали. Меня отвлекло то, что мама поставила тарелки с картошкой перед всеми. В детстве, когда мы с мамой варили картошку, она всегда просила меня её солить, и у меня как-то на «ура» это получалось. За то потом я всем хвасталась, что мы вместе приготовили кушать. Хотя я только её солила и всё. Тогда это была гордость для меня.

   Мы принялись есть, и я сразу почувствовала странный привкус.

   — Ташка, пересолила, чуть поменьше надо было, — Улыбнулась мне мама, и я закивала. Правда соленой была. Даже сильно.

   — Вроде, как обычно добавляла.

   — Ты сколько ложек положила?

   — Полторы, — Нахмурилась я и пожала плечами.

   — Чайных? — И я застопорилась.

   — Столовых... — Мама в ту же секунду заулыбалась от моей нелепости, но это было не в обиду. Да и вообще все за столом заулыбались.

   — Ты что, у нас влюбилась, что ли, раз пересолила? — Подшутил Дима, а я лживо помотала головой по сторонам и продолжила есть.

   Наврала.

* * *

   Наверное, мы бы переписывались всю ночь, если бы я была вампиром и не имела желания спать. И если бы моей маме было наплевать на то, что я не сплю в два часа ночи.

   Она зашла ко мне в комнату, уже спящая и капельку прикрикнула за то, что я не сплю, а завтра в школу. Но мне все еще хотелось говорить с ним дальше. Не смотря на то, как я завтра встану.

   Маму я отправила спать — как и она меня. Пришлось сейчас выключить свет, улечься под одеяло и сделать вид, что я сплю. Что бы не спалили.

   — «Я тебя завтра зацелую», — Пришло мне сообщение и я заулыбалась во всю ширь. Так тепло стало в душе. По родному.

   — «А сейчас можно?)», — Сообщение было игривым, но Нугзар, кажется, воспринял его всерьёз.

   — «Выйди на балкон. Пожалуйста)». — Я, кстати, не сразу поняла, зачем, но потом все же додумалась. И каплю занервничала — я целоваться не умею.

   Таким образом, я на носочках, максимально тихо, подошла к балконной двери и открыла ее, тоже, как можно тише. Мне надо было не спалиться перед мамой.

   Потом я вышла на балкончик и опять потихоньку закрыла дверь, уже снаружи. Дальше сразу увидела Львёнка, он стоял, опираясь на перегородку и улыбался. Я тоже заулыбалась. Странно было ощущать то, что сейчас я могу целовать его и делать, что хочу. Странно было осознавать то, что еще утром я этого не могла.

   Я тоже поставила руки на перегородку, максимально приблизившись к его лицу. И натянула уголки губ, высоко и искренне. Было немного неловко, но я пыталась.

   — Ну и что ты на меня так смотришь? — Улыбнулась я и вздохнула. Опять от радости.

   — Как «так»? — И усмехнулся, как-то даже соблазнительно. Посмотрев на мои губы, он перевел взгляд обратно.

   — Не знаю, — И я заулыбалась совсем. Подумала, не заметит ли меня мама.

   Потом Гибадуллин предложил мне перелезть перегородку, но я перелезла и села на нее, продолжая искриться от радости. Львёнок подошёл поближе, вовсе вплотную, оставляя руки на талии. У меня от этого пошли мурашки, причем сумасшедшие.

   И мы соприкоснулись губами. Опять, вновь наслаждаясь с такой силой, что описать было невозможно. Мне, конечно, было непривычно, может, стеснительно, но по родному приятно. Смешанные были чувства, но теплые и нежные.

   И хотя на балконе было холодно, с ним было до жути тепло. Сейчас я точно была уверена, что мне снесло голову. И ему, скорее, тоже.

   Потом мы отстранились, что бы отдышаться, хотя я этого не очень хотела и Львёнок перешёл к моему лицу, зацеловывая каждый сантиметрик. А я, как дурочка улыбалась, пока это не закончилось и почесывала по макушке. 

   И мы долго так сидели, пока я не услышала звуки с кухни. А если мама зайдет и проверит? Поэтому я мигом глянула на дверь и перепрыгнула через перегородку на свою сторону. Быстренько поднялась на носочки, чмокнула Гибадуллина в уголок губ — что бы не баловать лишний раз и прошептала что-то наподобие:

   — Я напишу, — И оставив его в недоумении, убежала в комнату, закрыла шторы максимально тихо и забралась под одеяло. Потом только услышала, как тихонько открылась моя дверь и из-за нее выглянула мама. Я краем глаза увидела, но быстро закрыла их, что бы не увидела она.

   Я выдохнула и взяла телефон, где уже висело сообщение.

   — «У тебя все хорошо?»

   — «Да. Мама проверяла, сплю я или нет, не переживай». — И сама от какой-то глупости улыбнулась. Убежала смешно и внезапно.

   — «А-а-а, я уже подумал, что тебе не понравилось и ты сбежала)», — Я отнеслась к этому серьезно, но улыбалась.

   — «Если бы мне не понравилось, я бы тебе сказала».

   — «Но ты не сказала, значит, тебе понравилось?)», — Эти его скобочки меня забавляли. Наверное, я была уже с красными щеками, одновременно сонная.

   — «Значит, так». — Какое-то время мы молчали, но потом я кинула ему еще сообщение. — «Львёнок, я уже спать пойду», — А сама уже прикрыла глаза, держа телефон в руке. — «Запиши какое-нибудь голосовое, а? Я так усну быстро)». — И сама поставила скобочку, как он. А сейчас мне просто хотелось послушать что-то от него.

   И минут через восемь мне пришло голосовое сообщение, на что я продолжала тянуть уголки губ. Радостно было, что записал.

   — «Привет, Лазарева, без понятия, зачем тебе меня слушать, поэтому буду говорить что-то дебильное. Я записываю это в четвертый раз, и сначала я хотел говорить что-то нормальное, но... Но не быть мне Шекспиром, да», — Я уже улыбалась так, что было видно зубы. — «Поэтому», — Он сделал паузу. — «Поэтому будем говорить что-то дурацкое и бессмысленное. А, да, я это уже сказал, точно. Так вот, Принцесса, будешь слушать мой бред и планы на завтра. Завтра утром ты проснешься, соберешься, выйдешь на улицу и там буду стоять я. Твой самый замечательный, любимый, и красивый — немножко дебил — но парень. Мы вместе пойдем в школу, там проведём полдня, а потом пойдём гулять. Где конкретно будет проходить прогулка... Нет, свидание, ты узнаешь завтра», — Это мне не понравилось. Я ж любопытная!

   — «И я так делаю, что бы ты обо мне думала. И вообще, передай там своим тараканам в голове, которые делают тебе сны, что бы добавили туда меня», — Каким еще тараканам?! Я хмурясь, уже почти засыпала. — «Поэтому сегодня я тебе приснюсь. Наверное. А мне приснишься ты, это я точно знаю, потому что ты снишься мне каждый день, уже неделю. Знай это. Так, надеюсь, ты уже спишь. А то зачем я тогда это записываю? Не для того, что бы ты слушала же!», — Во сне я хихикала.

   — «Вот так вот. Надо уже заканчивать, а что бы закончить, надо сказать что-то стоящее. Я знаю, как быстро ты вырубаешься, поэтому вряд ли ты это услышишь. И слава богу, если это так. Принцесса, я люблю тебя так сильно, что мне буквально сносит голову. Знаешь, вот, когда ты была там, на балконе, я подумал, что ты ненормальная, но красивая, честно. Потом я видел тебя тогда, когда ты несла домой учебники. Да, Лазарева, это был отдельный вид искусства. И я видел еще много чего от тебя, хоть ты и не замечала. Но я тебя просто очень сильно люблю. Ты как солнышко. Только мое и личное. И я сейчас ощущаю себя максимальным дураком, потому что говорю какой-то бред, но ты на миллион процентов улыбаешься. Если, конечно, не спишь. А ты спишь. Вот и правильно. Поэтому знай, я тебя люблю. Сладких снов, Принцесса».

   Мое лицо и улыбку надо было просто видеть. Я на каких-то фразах молча и тихо визжала, потом улыбалась, где-то и возмущалась. Но была такая радостная. Не важно, что срок знакомства маленький. Важны чувства. Эмоции.

   И хотя моих сил не было на сообщение, я записала голосовое. Шепотом, что бы не услышали. — «Спокойной ночи, Шекспир хренов», — Я записывала это в смехе.

   — «Я тут ей поэму сочинил, а она даже не сказала, что взаимно меня любит. Все понятно». — Это тоже было голосовое. Ну, я и записала ему еще одно.

   — «Не выпендривайся, Львёнок. Но я тебя люблю. Все, я вырубилась». — И продолжала улыбаться.

   И последнее. — «Вот, это уже как надо. Спи, давай, и ни дай бог ты завтра утром будешь злая, я же тебя знаю. Сладких снов». — И отправили друг другу сердечки.

   А я, с улыбкой до ушей, выключила телефон и улеглась спать...