Искры.

   В поезде было скучно. Да, меня радовало то, что Львёнок донёс меня до дома прямо на руках — мама это заметила и улыбнулась, а я покраснела, но мне всё равно было грустно. Сначала ехать не хотела, теперь захотелось не уезжать.

   Но Гибадуллин обещал приехать сюда зимой. Я была бы рада. Когда меня донесли — мы забрали чемоданы и со всеми попрощались.

   Потом мы всей пятеркой попали на вокзал, где прошли большую кучу контролей и всего прочего. А потом мама, Елена Михайловна и Миша вновь ушли в свою каюту, а мы в свою. На этот раз я дверь на замок сразу закрыла.

   Львёнок наблюдал за моим лицом, пока я доставала плед из чемодана — в поезде было ужасно холодно, и я даже вытащила второй плед, что был побольше и тот, что я брала на запас. Правда было холодно. Тут еще и кондиционер какой-то был — так еще холоднее было.

* * *

   Лазарева лежала с закрытыми глазами и слабо улыбалась во сне. Губы у неё были капельку приоткрытыми. И такими красивыми, манящими. Сумасшедшими. Как и сам Лев. Он явно сошёл с ума — ему это даже Ломбарди сказал.

   Он всё рассматривал её губы. Да, он уже давно признался себе в том, что хочет её поцеловать. Но пока не может. Просто нельзя. Да и, вдруг, она к нему совсем ничего не чувствует... Эта мысль отозвалась в голове болью.

   Как можно за неделю по уши влюбиться? Ну как? Нет, понятно, учёные это всё уже давно доказали, но он даже не думал, что так будет с ним.

   Да Лазаревой по любому это к черту не нужно. Сто процентов. Она, может, и его возраста, но маленькая. Глупая, точно ей это не надо. Глупая не в смысле в жизни, а в любви. В этом. Это ей точно было не надо — такие у него были выводы.

   И что с этим делать — он тоже не знал. В один момент вспомнил фразу Ломбарди — «вот я влюбился в Авдеенко и всё. Я не могу её разлюбить, это просто невозможно. Это бред». — фраза была сказана до их раскрытия чувств.

   Вот и он, скорее всего, уже не мог. Да он вообще не знал, может, это вовсе мимолетное влечение? Такое же тоже возможно. И голова просто кипела от таких мыслей. Как такое вообще возможно?

   Гибадуллин не знал. И долго ещё просто рассматривал её спящее личико. Смотрел, любовался и одновременно злился на себя за это.

   Да, но он продолжал её разглядывать. Кстати, ехать оставалось час с половиной, поэтому у Наташи было только минут сорок на сон. Дальше проверить вещи, собрать и всё. Дом.

   Впрочем, те сорок минут прошли довольно тихо. Он продолжал обо всём раздумывать — она спала, ни о чём не подозревая. Потом ещё долго пришлось расталкивать её ото сна. Или будить, если говорить по-другому.

   Наташа, как и обычно, попросила пять минуточек на сон, которые он ей дал, а потом всё же разбудил. Щекотка и была вариантом — другое не помогало.

   — Ну стой, стой, ха-ха-ха, — Смеялась Лазарева, в попытках убрать его руки. Но он, естественно, был сильнее. Смеялась она так беззаботно, звонко и приятно, что на душе становилось тепло.

   Потом он всё-таки оставил её в покое и они перепроверили все вещи. Там и Тётка с братом и матерью Лазаревой забежали. Опять всё проверили и вытащили все в начало поезда, что подъезжал.

   И опять куча контролей, билетов и всякой белиберды. Как сказала Наташа — она терпеть не может все эти контроли. И он опять задумался.

   Любовь — это обыкновенное чувство, оно обычное. Это просто чувство. Но оно безумное и невероятное. Ты сходишь из-за него с ума. Ты реально становишься сумасшедшим. Ты буквально болен. Болеешь человеком, не можешь без него жить. Ты страдаешь. Но это чувство яркое, впечатляющее.

   И все же любовь обыкновенное, ничем не примечательное чувство.

* * *

   Мы стояли у подъезда, и Елена Михайловна с мамой разговорились. Так, что мы стояли там уже достаточное количество минут. Это подбешивало, поэтому я, недовольно вздыхая, цокала.

   А потом не сдержалась и подошла ко Львёнку, что стоял в телефоне. Отодвинула его мобильник в сторону и прижалась — то ли от скуки, то ли от того, что мне самой этого хотелось. Напомню, на улице шёл дождь, поэтому, когда я подошла к нему, то встала под его зонтик, а свой захлопнула.

   — Пойдём погуляем? — Я капельку хмуро глянула на него, так и продолжая его обнимать.

   — Завтра погуляем. А сейчас ливень, промокнешь и заболеешь ещё, — Чуточку нахмурился Гибадуллин.

   — Ну не-е-т. Пошли сейчас.

   — На балкон выйди, там воздухом подышим.

   — Наташ, пойдём, а то мы промокнем тут, — Перебила меня мама, и я с недовольством покосилась на неё. Блин, вот надо же именно сейчас перебить! Я хотела спросить, что там будет.

   Гибадуллин на это улыбнулся и напоследок чмокнул меня в лоб, открывая мой зонтик.

* * *

   Пока Лазарева доходила до своего подъезда, Гибадуллин мигом вынес пледы на балкон, вместе с едой. И закрыл окно на балконе, так как там было прохладно. Не то, что прохладно — некоторые капли дождя попадали на балкон.

   Так и хотелось увидеть её улыбку. Почему он так сильно привязался к ней всего за неделю? Почему? И главное — как? За неделю он чувствовал влюблённость, но никогда не чувствовал её такой. То было просто чувством — обычным, никаким. А это... Это совсем другое. Оно приятное, невесомое и нежное. Так и хотелось чувствовать его снова и снова.

   Место вышло очень даже уютным — а для полной атмосферы он даже свечку зажёг. Свечки у него, конечно, не с романтикой ассоциировались, а с кое-чем другим... Не самым приятным, но, впрочем, Лазаревой точно понравится!

   Представляя то, как Лазарева будет перелезать через перегородку, ему вдруг стало смешно. И вообще, почему постоянное «Лазарева»?... У неё что, имени нету? Но все же ему нравилось думать о её фамилии.

   Девчонка с довольным лицом вышла на балкон и сразу удивленно заулыбалась.

   — Какая прелесть! — Она сложила руки в замок на груди и светло улыбнулась, разглядывая столик. Гибадуллин улыбнулся ее виду — кстати, она до сих пор была в его толстовке.

   Лев чуть наклонил голову в бок, рассматривая ее. Такая невесомая и воздушная. Замечательная.

   — Ты перелезть сможешь? — И так же улыбаясь, задом к ней оперелся на перегородку. Но головой смотрел на нее.

   — Конечно, это же просто!

   Он только по-доброму ей усмехнулся и мотнул головой в сторону кресел. Новенькая с улыбкой плюхнулась в кресло, положив локти на подлокотники. Ну, вроде, обрадовал. И с пользой — она за то не заболела.

* * *

   Мы сидели, сидели и сидели. Болтали о многом, обо всем. Часа три, так, что уже двенадцать ночи было. Мама даже заходила, и так же удивленно ушла. Конечно, сидела то я на другом балконе.

   А болтали мы серьезно о многом. Вечер проходил очень даже уютным. За окном дождик, который я, кстати, очень люблю, справа Львёнок и стол с вкусностями. Нет, конечно, очень жалко, что он не пошел со мной под дождь, но это делает мое настроение не таким плохим.

  За вечер узнала много чего, что он работает татуировщиком, например. Он даже рассказал мне о своих родителях. И это тяжело далось. Не только ему, но и мне. Его мама была в психбольнице. Как он рассказал, скоро ему должны позвонить по поводу ее анализов. Или же его тёте.

   Папа у него был, и мне даже показалось, что он у него хороший. Просто он не принимает его внимание. И мне в голову вдруг пришла мысль — но почему ему я говорю принять его внимание, хотя сама этого не делаю с Димой? Это засело в моей голове.

   Говорили еще о некоторых вещах, но не особо важных. Эти были главными. Потом мне опять помогли перелезть через перегородку и я улыбнулась.

   Львёнок поставил две руки на перегородку и глядел на меня. А я снова улыбнулась.

   — Ну и что ты смотришь на меня? — Я довольно улыбаясь, встала в его же позу. Лица у нас были запредельно близко.

   — Нельзя? — И по-наигранному грустно улыбнулся. Словно расстроен. Лицо он свое приблизил, теперь уже до сантиметра. А я занервничала, но виду не подала.

   — Можно, — И продолжая улыбаться, потрепала его по волосам. Даже взгляд на своих губах заметила.

   — До завтра, — И теперь уже с ехидством глянув на него, смоталась к себе в комнату. Я, может, и тоже хотела его поцеловать, но целоваться не умела. И никогда этого не делала. Поэтому убежала. А что мне оставалось делать?

   Резко меня даже стыд взял. Но я улеглась на кровать, что-то рисуя в скетчбуке. Я почему-то вдохновилась и решила нарисовать Львенка. А почему бы и нет?

* * *

   Лазарева сидела и что-то увлеченно рисовала в блокноте. А он видел. Сел на балконе как можно ближе к краю, скрестил руки на перегородке и любовался. Она то кривлялась, то высовывала язык, то приставляла кончик карандаша к губам.

   У него на балконе была полнейшая тьма, так что, Ташка даже если бы посмотрела в его сторону, не увидела. За то он ее видел.

   Какая же она была мечтательная. Рисовала она красиво, словно в фильме. И так улыбалась моментами, потом, на его удивление, она даже в улыбке приставила блокнот ко лбу, и, если ему не показалось, чмокнула. Лист бумаги? Зачем? Интересно, кого она там целовала?

   «Лучше бы поцеловала меня перед уходом» — подумал Гибадуллин, но похлопал себя по щекам за эту мысль. И вообще, это не честно. У него пульс зашкаливал, когда он так запредельно близко к ней приблизился, а она взяла и убежала. Смоталась. И это еще одно подтверждение того, что ей не нужна любовь. Надо сделать выводы.

   Нугзар долго там просидел, до двух часов ночи точно. А она все не ложилась спать и не ложилась. Сидела и рисовала. Уже два часа! Нет, у него нету столько выдержки, сколько у нее. Точно нету.

   Потом он думал о том, когда она все же ляжет спать. Потому что вставать то рано. Он то выспится, а она вряд ли. Поэтому он открыл переписку с ней.

   — «Лазарева, у тебя там ночное вдохновение пришло, что ли? Иди спать уже». — Так он и написал. Прямо, четко и ясно.

   Потом глядел за тем, как она доставала телефон и хмурилась на сообщение — думала о том, как он узнал, что она не спит.

   — «А тебе откуда знать?».

   — «А это маленький секрет». — Пока писал, улыбнулся. — «Все, иди».

   — «Завтра у тебя будет допрос по этому поводу». — Ответила она ему и в комнате отложила блокнотик в сторону. Гибадуллин улыбнулся.

   — «Сладких снов, принцесса». — И почему-то даже неловко почувствовал себя от этого прозвища. Но за то ей подходило.

   — «Чег-о-о», — Ответила ему Лазарева и он улыбнулся, уходя к себе в комнату. Яша и Кузя уже спали на кровати. Недавно забрал от Леши.

   — «Ты что, обалдел?», — Добавила она ему. Лев пока промолчал — не знал, что ответить. Но улыбался, залезая под одеяло и стягивая с себя толстовку.

   — «Я тебе устрою завтра, Гибадуллин. Сладких снов, Львёнок♡». — И так он широко улыбнулся этому сообщению, что с зубами. Улыбался, и улыбался, начиная раз за разом повторяя — «А она пожелала мне сладких снов. Взяла и пожелала. А в конце поставила сердечко». — и как дурак улыбаясь, обнял край одеяла, с довольной улыбкой. Ужасно широкой и искренней.

   И так и уснул. Широко улыбаясь и думая о ней.