Искры.

   Лев выходил из школы с Даней. У Буланова там была какая-то очередная попытка позвать Шабаеву в кафешку, и надеяться на то, что она вновь не про динамит его. Так всегда и было. Поэтому выходили вдвоём.

   Даня хотел ещё одну татуировку. А когда Нугзар услышал то, что конкретно хочет Ломбарди, заржал на всю улицу. Направлялись они каждый к своему дому.

   — Я хочу ещё одну татуировку. — Произнёс друг сосредоточенно и смотрел на свои кеды, шагая по дороге.

   — Ещё одну? — Удивился Лев и глянул на друга. Но был ещё один вопрос. — И какую?

   — Если Аня согласится со мной на сегодняшнюю прогулку, то я набью её имя. Здесь, — И указал на своё предплечье. Ничего себе. А если ничего не выйдет, всю жизнь с «Аня» ходить будет?

   — Идиот, — Усмехнулся он. Вот так любить какую-то девчонку? Ну идиот! — А если не согласится?

   — То это будет провал века. — Нугзар снова усмехнулся и похлопал Ломбарди по плечу. Дальше они шагали молча, изредка перекидываясь парочкой фраз и шуточек. А потом шли по улице, где никогда не было фонарей. И, хоть сейчас там не было особо темно из-за времени, всё равно мрачно.

   — И зачем мы сюда пошли, надо было другой дорогой, — Этот район, почему-то никогда не был особо приятным. Кто-нибудь постоянно что-то творил. И тут было не по себе, даже не смотря на то, что они парни. Но вдали виднелось пару фонарей, от того не было так жутко. Свет успокаивал.

   Нугзар с Даней резко подняли готовы на те фонари. Виднелись два силуэта. Оба насторожились. Но подойдя капельку ближе, Лев прикусил губу. Разговоров слышно не было, но новенькая девчонка вжалась в дерево, а Полина стояла рядом с ней. Точнее, прижимала к дереву и выглядела максимально грозно. А у Лазаревой особого страха тоже не было, но всё-таки, если приглядеться, можно было увидеть и его.

   Губа у неё была разбита, от неё по подбородку стекала струйка крови. Рядом стояло ещё несколько одноклассников. Сердце отчаянно забилось, увидев эту картину. Даня глянул на друга, хмурясь, а Нугзар всё же взаимно перевёл взгляд.

   — Ты иди, а я разберусь, — Проговорил Гибадуллин, прикусив губу, глядя на то, как новенькая зажмурилась и что-то сказала.

   Даня почему-то улыбнулся. — А между вами что-то есть, да? — И по-дурацки усмехнулся, склоняя голову на бок.

   — Иди уже, — Фыркнул Нугзар, и как друга толкнул собеседника в плечо. Тот перебрал пальцами, прощаясь, и с улыбкой ушёл в сторону своего дома.

   А Лев направился в сторону новенькой и Абрамовой.

                                   * * *

   Злость просто горела в теле Полины. И она сама не понимала, почему так плохо относится к Лазаревой. Но, а что? Она пришла, значит, завоевала внимание всех, потом устроила всем контрольную, на которую сама не пришла! А потом ещё и с её парнем замутила. Бывшим... Но скоро станет не бывшим! И с Миланой Липовой они были одинаково злы. Этот гнев был таким, что на секунду девчонка почувствовала себя мерзко. И почему-то ей даже извиниться захотелось перед Лазаревой, но она не стала. И Милану предаст, и Марка, который должен уже выйти и «спасти» новенькую. Странное чувство было у неё внутри. Она сама себя не понимала. Но и злость тоже присутствовала.

   Школьница уже услышала шорох и незаметно для всех обрадовалась, поняв, что это Марк, но голос позади оказался стальным и холодным. Не таким, какой она ждала. Другой. Родной и чужой одновременно.

   — Руки от неё убери.

   Звучало это так грубо, что она чуть не вздрогнула. Но воздержалась. Шорох в кустах донёсся до ушей, и она мелькнула там взглядом. Марка видно не было. Убежал, что ли? Подонок!

   Полина обернулась, перед этим на секунду закрыв глаза. Господи, о чём она думала, когда стала издеваться над девчонкой Льва? Да, она его любит, да, хочет мести, но со Львом связываться...

   Уже напуганная школьница куда-то убрала весь свой гнев и капельку отошла от новенькой. Лицо Наташи было испуганным, но максимально противным для неё. Почему, когда она ловила Лазареву и хотела поговорить — ненавидела её, а сейчас?... Что сейчас изменилось? Она явно запуталась.

   — Вы что тут устроили?! — Нахмурился Лев, а у Полины всё внутри сжалось. Задрожало. Да, у неё была ужасная обида на Наташу, но... Но не настолько, что бы бить. Сейчас хотелось просто надеяться на то, что с ней ничего не будет или она просто провалится под землю. Хотелось тишины. Спокойствия. И надежды на лучшее. Но было лишь последнее.

   — Лев, я правда не хотела... — Голову предательски закололо. Диалог закончится, и она разревётся. Так, что бы выместить все чувства. Все те, что накопились за долгое время.

   Несколько человек тупо убежало. Со стыдом, с позором. А она стояла. Как вкопанная. И считала себя мразью за всё то, что успела сотворить. И за то, какие планы мести придумывала с Миланой. Ей лишь повезло, что она ещё не успела их осуществить. Так быстро она еще не меняла мнение. Металась туда-сюда и не понимала, что творит.

   Гибадуллин что-то фыркнул ей, но она не расслышала. В ушах звенело. Это стало нормой — панические атаки. Она и сама не знала, как они появились, но она резко выходила из себя, злилась, а потом жалела обо всём, что сделала. Только в тот момент она ещё не понимала, из-за кого они случаются.

   Парень ещё пару минут постоял с новенькой, и напоследок что-то сказал Полине, но она опять не услышала. И даже не поняла, как оказалась полностью одна. Одна. На тёмной улице. В истерике. — Вот же идиотка, Абрамова... — Прошептала она себе и закрыла рот ладонью, облокотившись на дерево, где недавно стояла Лазарева. Она что-то придумает. Что-то, что бы всё исправить. Но пока она не знала, каким образом это сделает. Точно так же, как и не знала, зачем она это всё сделала и почему только сейчас осознала все действия...

   «На самом деле, злодеи разбитые. Им тяжело, в них накапливается столько боли, что просто невозможно держать в себе. Поэтому они не придумывают ничего другого — как выместить её на вас»

   Она плакала. Тихо, без единого звука. Но горько. Полина прижалась к стене какого-то дома неподалеку, закрыла рот рукой и ревела. Как дура. Местами поступок её смешил. Она такая идиотка, что ей самой с себя было смешно. Человеку сделала зло, а сейчас ревёт и жалеет. Дура.

   Но ей правда было тяжело. И, возможно, слезы шли не из-за всей ситуации, а из-за всей жизни. Из-за всего того, что накопилось. И из-за матери. Отца у неё не было. Впрочем, как и хотя бы одного адекватного человека в её жизни. И она влюбилась. По уши влюбилась в Льва. А ему плевать на неё было. Игрушка. Все. Ничего. Ничего нет. И не будет. Никогда.

   Она никем для него не была. Но он для неё был всем. Даже не любовью, а спасательным кругом. Последней вещью, за которую можно было ухватиться. Крепко-крепко и держаться. Так, как держаться над обрывом. Отпустишь — разобьёшься. И она разбилась. Точнее, не она, а её сердце, душа. Сердце разбилось — душа замёрзла. И она уже ничего не знала. Не знала, что будет делать после расставания с Львом. За кого теперь хвататься, как за спасательный круг?

   И она не знала. Спиной прижималась к холодной стене, вновь закрывала рот рукой. И рыдала. Рыдала, рыдала, рыдала... Так плачут при очень сильной боли. А потом она подумала о том, что новенькая наверняка лежит где-нибудь в объятиях Льва, раз уж она его девушка и так разозлилась, что не сдержалась. Стена была бетонной, но её это не волновало — она стала бить по ней кулаком, так сильно, что появилась кровь, но она даже боли не почувствовала. Ей было больно в душе, это волновало, а то, что в теле, в жизни — плевать. Била, била, била по ней, пока её не остановили. Не схватили за локоть и не развернули к себе.

   — Ты что творишь?! — Немного шёпотом проговорил неизвестный ей парень. Незнакомец. В неблагополучном районе. Ну всё, она обречена. — Эй, ты в порядке? — Он внимательно всматривался в её лицо. Наверняка, увидел слезы. И тушь, что давно потекла. Полина, правда, не знала, насколько сильно.

   Девчонка не сказала ни слова — не смогла. Только пустила ещё кучу слез и разревелась так громко, что до глубины души. Кажется, даже незнакомец глядел на неё с сожалением.

   — Господи, да ты же ледяная! — Парень тут же снял с себя кожанку и оставил на плечах школьницы. Та глянула на него с не до конца сомкнутыми губами. У парня были тёмные-тёмные волосы, даже темнее, чем у Льва — подумала она. Глаза были такими же тёмными, шоколадными. Широкие плечи, вид мужественный. И выглядит неплохо. Вроде, более благополучно, чем показалось ей ранее.

   А Полина вновь заплакала. Горько. С обидой. И гневом. — Со мной все в порядке, правда, — Зачем-то стала уверять она паренька, и тот грустно усмехнулся.

   — Вижу, — И улыбнулся. С нежностью. Но тогда девушка подумала, что ей лишь показалось в порыве истерики. Незнакомец взял её ладонь и рассмотрел. Сильно ободрать руку она не успела, но следы крови были. — Здесь неподалёку кафе есть. Пойдём, будем отогревать тебя.

   Та замотала головой. То ли от неловкости, что ему придётся с ней возиться, то ли от чего-то ещё... Чувствовала себя ужасно и плохо понимала, почему. Наверное, из-за вреда, что принесла новенькой. Или из-за вреда, что принесли самой ей.

   — Давай, не делай себе хуже, — Он ухватил её за руку, и Полина медленно попятилась за ним в неизвестном направлении.

                                      * * *

   — Ты в порядке? — Я вообще без понятия, каким чудесным образом тут оказался Гибадуллин, но я рада, что это так. Проблема в том, что свои слабости я ему категорически показывать не собиралась — в том числе и слезы. Но как-то не очень выходило.

   — В порядке, — И вздохнула, глянув вдаль. — Спасибо, — Честно, я ещё так никогда не пугалась. Но до сих пор не понимаю, почему Абрамова говорила про Льва. В смысле флиртовала с ним? А ещё думала, что сердце сейчас, наверное, выпрыгнет. Не по себе.

   — Так, пошли, у меня квартира здесь недалёко, успокаивать тебя будем, — И сделал шаг вперед, но я не пошла. Славно, что в темноте не было видно слёз.

   — Нет, не надо... — Ответила я еле-еле и полу-шепотом. Настолько было сложно говорить. Возможно, ничего особого и не произошло, но мне реально было ужасно страшно. Я не знаю, что это такое — травля. До сегодняшнего дня.

   — Пошли, пошли, — И зачем-то ухватил меня под руку. Крепко, но бережно. А я, с каплю открытыми губами, последовала вперед. А что, куда мне идти? Я сейчас за угол зайду, а она меня опять поймает! И, в итоге я пошла.

   Всю «прогулку» мне почему-то казалось, что что-то случится. И, хотя, Гибадуллин шел рядом, я дергалась от каждого шороха. И все больше, и больше чувствовала себя беспомощным котёнком. Хотя при Львёнке не хотела этого. Где твоя гордость, Лазарева? Пропала. Нету.

   Но как-то было спокойно от того, что меня держат за руку, а еще на плечах висит его джинсовка. Уже второй раз. Чувствую себя крутой. Да, было страшно, но чуть спокойнее. Чувство защищенности чувствовалось. И так мы дошли до его подъезда. Он был совсем недалёко от моего, буквально рядом.

   Не при том, как он открывал подъездную дверь, не в лифте — он руку не отпустил. И мне это понравилось и одновременно смутило. Так, что щеки, наверное, залились краской. Это придавало какой-то смелости, несмотря на то, что хотелось реветь и губа ужасно жгла, а затылок побаливал от удара об дерево. Остальные части тела, вроде, были в порядке.

   Квартира у Гибадуллина была достаточно пустой, как мне показалось, но уютной. Что-то в ней было. А еще в ноги бросились коты — Яша, рыженький, и ещё один — беленький с чёрными пятнами. Его имя я не знала. Яша сразу отошел, а незнакомый кот мотался в ногах.

   — Кузя, свали, видишь, у меня тут дела, — Пригрозил тот ему, и, как я поняла — Кузя, отошел в сторонку. А мне, несмотря на отвратительное настроение, стало смешно. И я со смущением прикрыла рот ладошкой, хихикая. Нугзар поднялся, потому что развязывал шнурки на кроссовках, и глянул на меня. Рассматривая. И тоже криво улыбнулся. А потом мы прошли на кухню.

   Благородно на кухне Львёнок поставил воду в чайнике греться, а после протянул мне чай — повторюсь, я его терпеть не могу, но отказываться было ужасно неловко.

   Но Суслик точно в цель попал — ненавижу чай с бергамотом, и именно этот вкус чая оказался передо мной. А я с натянутой улыбочкой благодарности стала его пить. Холодно мне уже особо не было, здесь было тепло, но я бы выпила что-то горячее. Правда, не чай. Но я же не настолько наглая! Хотя, я бы сейчас попила «несквик».

   Спасали меня только сладости, что тоже поставил на стол Лев. А конкретно — это была моя любимая печенька. И она как-то скрашивала горьковатый вкус чая. А Нугзар с невозмутимым взглядом за мной наблюдал, тоже попивая такой же чай. А потом я отвернулась, по морщилась от горечи чая (для меня он всегда казался горьким) и повернулась обратно. Но «Нугзи», кажется, что-то заподозрил.

   — Что-то не так? — И нахмурился. Возможно, пытался угодить. Или просто понимал моё состояние. Хотя, какая ему на меня вообще разница?

   — Нет-нет, все так, — И улыбнулась. По странному улыбнулась. Фальшиво, наверное.

   — Нет, говори, что-то точно не так, — Уголки его губ совсем каплю поднялись, но он хмурился.

   — Просто... — И опустила взгляд, широко, но скромно улыбаясь. Не успела ничего сказать, как оба телефона, что лежали на столе, зазвонили. Один мой — другой его. На моём высветилось «Мамуля», а у Львёнка «Тётя Лена».

   — Зная тётю Лену...

   — И мою мать — то они что-то задумали, — И улыбнулась. Не могут же они в одно время позвонить, что-то точно задумали. Надеюсь, не, к примеру, полёт на Марс. Гибадуллин улыбнувшись, кивнул. — Поставь на громкую, — И выключила звонок милой песенки на телефоне. А Лев поднял трубку, и, как я и просила, поставил на громкую связь.

   — Да, теть Лен? — Он приставил динамик телефона ко рту, но с коварным ехидством глядел на меня. Чего это? Знает что-то?

   — Привет, Львено-о-к! — Протянула она в улыбке, а Нугзар поморщился. А что, не нравится ему такое прозвище? Но меня удивило поведение Елены Михайловны. Она другая в жизни, не такая, как в школе.

   — Я ко вторым гостям не пойду, — Ответил он с неким недовольством, а в трубке послышался шёпотом:

   — Ташка не отвечает, блин! — И я сразу узнала этот голос. Мама. Точно вместе, а я говорила.

   — Марина Степановна, ваша Ташенька с удовольствием сидит прямо передо мной и попивает чай с бергамотом, — И улыбнулся. А я дала ему подзатыльник, но он перехватил мою руку. И теперь одной рукой он держал телефон, а второй — мою руку. И пытаться вырваться было бессмысленно. Я хмуро уставилась на него, а он только улыбнулся.

   — Правда, что ли? Так она же чай терпеть не может! С бергамотом больше всего!

   — Мама, блин!! — Вскрикнула я, а Лев вскинул брови. Вот надо же ей ляпнуть!

   — Да? А я думаю, Марина Степановна, что у неё такое лицо, — И хохотнул, отобрав мою чашку с чаем, которую я по началу не собиралась отдавать. Руку он мою так и держал, просто телефон положил на стол.

   Мама тотчас захохотала, как и Елена Михайловна. — Она у меня какао любит, — И посмеялась.

   — Мам, а давай вы потом обсудите мои вкусы, а? — И цокнула. Гибадуллин потянулся к моему уху и шёпотом продолжил. Так, что бы в трубке слышно не было.

   — Мелкая, не ворчи, интересно же. Я с твоей матерью отношения налаживаю! — И отодвинулся обратно. Рука, которую он держит, тот час превратилась в средний палец, а Нугзар уставился на неё, будто это что-то великое. И хихикнул.

   — Да, Марин, подождите пока. Так вот, Львёнок, — Продолжила она с улыбочкой.

   — Да, теть Лен! — Я беззвучно захихикала и закрывая рот ладонью, откинулась на спинку кресла. Настроение как-то поднялось, хотя та ситуация всё ещё лезла в голову.

   — Нугзар, Наташенька, у нас безумно заманчивое и быстрое предложение, от которого вы просто не имеете права отказаться! — Мы с Гибадуллиным переглянулись. Что-то плохое. Сто процентов. — Короче, завтра утром мы едем на отдых.

   — И нам уже сняли там небольшой домик.

   — Чего-о-о? — Протянула я, придвинувшись поближе. Так, а я не поняла! — Вы с ума сошли? — И меня вообще не волновало, что я разговариваю со своей учительницей.

   — Ташка, это отдых, а ты возражаешь! — Меня всегда бесило это прозвище. Напомню, мою кисть так и держат. — И я уже собрала все твои вещи.

   Гибадуллин продолжил мою фразу:
— Я у вас тоже спрошу — вы с ума сошли? — Он вздохнул. — Во-первых, у меня завтра работа, — О, работает? Прикольно. — Во-вторых, у меня завтра планы. В-третьих, я вообще терпеть не могу отдыхи, мне прекрасно живется в квартире. И Лаза... И Ташенька тоже, — И по-добродушному улыбнулся, поглядев на меня. Кулак опять стал средним пальцем.

   — Лев, я отцу то позвоню, он твои салончики позакрывает нафиг, — «Нугзи» поменялся в лице, а я захихикала, как можно сильнее закрывая рот рукой.

   — Да-да, Ташка, тут квартира грязная, полы помыть надо, — И всё стало наоборот. Я поменялась в лице, а Гибадуллин захихикал. Вот, что-что, но убираться я просто ненавижу. И была ещё той неряхой. Ну ненавижу я убираться! Постельное белье менять особенно. Это ж какие мучения — один пододеяльник заправить!

   — Это шантаж! — Так вышло, что мы сказали это одновременно, и средний палец стал большим. Показывала Львенку, что он молодец.

   — Это жизнь, — Ответила Елена Михайловна, а я закатила глаза. — Дорогие, завтра в шесть утра поезд.

   — Да, Таш, я вещи уже все твои собрала. Поэтому, когда домой пойдешь, аккуратно.

   А дальше Гибадуллин сказал то, за что позже я его чуть не убила: — Марина Степановна, да я её хоть у себя дома отставить могу, если вы беспокоитесь, — И улыбнулся, а я сглотнула. Чего?! Чего-чего?! И моментально я приставила указательный палец другой руки к виску. Он что, с отклонениями? Тупой? Какое оставить? Не буду я у него ночевать!

   — Правда, Нугзарчик? Отлично, так даже лучше будет! Я как раз хотела предложить!

   — Мам!! — Я уставилась на Дикобраза, а он опять придвинулся к уху.

   — Закройся, мы месть будем придумывать, — Это совсем каплю успокоило. На одну секунду! Какая нафиг ночевка?! Вы что, мне тут ад решили обустроить?! Я — и он?!

   — Натусик, всё, очень тебя люблю, давайте там с головой, и завтра в половину шестого надо быть у нашего подъезда. Люблю. — И отключились. А я с вот такущими глазами уставилась на Суслика. Мне крышка.

Мой ТГК: kepka.my | это кепочка