Эйдос

Пролог

Когда я был маленьким, меня часто обижали.

Правда, я всегда был маленьким как снаружи, так и внутри. Вечным ребёнком, который познал мир слишком быстро и слишком рано. Жаль, что не надолго.

Почему?

Потому что мир жесток. И вы даже не представляете, как детям в нём тяжело.

Мне, наверное, было тяжелее всего. Потому что я пытался спасти уже давно погибнувший мир.

Наш мир.

Пытался спасти игрушки — единственные вещи, которые не могли принести мне боли.

Игрушка 1

Брум, брум, брум!

Маленькая машинка весело пищала у меня в руках, когда я катал её туда-сюда. Я — шестилетний мальчик, который пытался найти счастье среди океана печали, царившей в нашей бедной семье. В семье, где не было денег, не было отца, не было справедливости, не было смеха, не было ничего хорошего.

Улыбка растянулась на моём лице во весь рот, когда машинка обогнула валявшуюся в одиночестве игрушку — одинокую, потому что у нас больше не было других игрушек, — и продолжила свой путь в неизвестность. Туда, где должна быть радость для любого ребёнка.

Но не для меня.

— Дай, дай! — завизжал мой брат, который был старше меня на год, и сверкнул глазами, полными злых чертят.

— Ты не умеешь с ней облящаться! — возразил я, надувая свои пухлые губы и щёки.

Он попытался отобрать у меня маленький автомобиль, но я вовремя отдёрнул руку, когда он потянулся за ней. Малыш повалился на пол лицом вниз и громко заплакал. Так, чтобы пришла мама и наказала меня, ведь брат любил, когда меня били, и весело верещал при этой картине.

Несправедливо, не правда ли?

Сзади послышался топот, руки обхватили меня, поднимая ввысь. Пол отдалялся от меня с ужасающей быстротой, страх разрастался в груди с такой же скоростью.

— Не хорошо жадничать и обижать своего брата, — усталым надломленным голосом проговорила мама, качая головой.

Он такой же жестокий, как и все. Он не заслуживает моей игрушки. Я всего лишь её защищал.

Мгновение — и боль пронзила всё тело, заставляя истошно закричать и горько плакать, но мама била меня беспощадно.

Била за то, что я хотел спасти игрушку от коварных рук брата.

Била для того, чтобы я страдал.

Страдал всю жизнь.

Игрушка 2

Смех.

Лязг машинок.

Бренчание колёс маленького паровоза.

Мягкое падение плюшевого медведя.

И всё это на фоне одиночества, которое мучило меня каждый раз, когда я был в садике. Играть со мной — это был позор для каждого ребёнка, который как можно скорее заходил в комнату, чтобы успеть раньше меня забрать все игрушки.

Забрать и никому не отдавать.

И от этого мне было одиноко. И больно. Что могли эти жестокие дети сделать с игрушками? Разрушить их? Разорвать? Убить?

Но я больше не мог этого вынести и подошёл к небольшой компании ребят. Моё приближение заставило их повернуться и с презрением посмотреть на меня. Но я даже не знал, за что меня так не любили, почему меня все сторонились и никто со мной не общался. Зачем они причиняли мне боль.

— Можно поиграть с вами? — тихо спросил я дрогнувшим голосом в воцарившейся тишине.

— Нет, — хором ответили все они, с ещё большим презрением глядя на меня, но было уже поздно.

Руки сами потянулись к мягкой игрушке, которую держала маленькая девочка, сидевшая передо мной. Я хотел всего лишь одного — спасти этого медведя, спасти себя от одиночества.

— Отдай! — завизжала малышка и потянула на себя игрушку, однако я крепко держал лапу медведя в своих пухлых ручонках.

Мгновение — и треск оглушил всех детей. В воздухе повис пух и солома, а вместе с ними и истошные рыдания девочки.

Игрушка порвалась.

Медведь лишился лапы точно также, как и я лишился доверия к людям.

— Нельзя рвать чужие игрушки, это плохо! — закричала воспитательница садика, громко топая ногами и хватая меня за руку, чтобы поставить в угол.

Но до этого хорошенько меня отшлёпать, чтобы я сам кричал и плакал, не в силах сдержать боль, рвущую меня на части и заставляющая меня страдать.

Ведь люди жестоки, они беспощадны, они не остановятся даже перед игрушкой, которую я всего лишь хотел спасти.

Игрушка 3

Мягкий песок в руках.

Такой горячий, нагретый на солнце, которое всех радовало в этот день.

Всех, кроме меня.

Меня могли обрадовать, нет, даже осчастливить только игрушки.

Они были в моих руках: фигурки в виде черепах, крабов и других пока неизвестных мне животных, крохотные лопатки, маленькие вёдра, полные песка, словно золота.

Пирамиды из песка возвышались передо мной, печенья с этими животными «жарились» на солнце, лопата в руках копала глубокую яму, точно могилу.

От этой мысли я прекратил это занятие и улыбнулся. Мне не часто выпадал шанс улыбнуться, почувствовать, что такое радость и беззаботность, ощущение того, что ты кому-то нужен, будь это даже игрушки.

Игрушки, которые помогали мне избавиться от одиночества, не видеть этот жестокий мир.

Но он всё равно снова ворвался в мою жизнь, когда я услышал позади себя топот маленьких ножек. Я обернулся — передо мной стояла та же компания ребят, с которыми я недавно попытался поиграть.

Из-за которых я снова страдал.

— Тебе не положено играть, — строго сказала та самая маленькая девочка, у которой медведь лишился лапы.

Из-за неё же самой, из-за её жестокости и жадности.

Я открыл рот, чтобы хоть что-нибудь ей сказать и как-то защитить себя и игрушки, но меня опередили.

— С тобой даже разговаривать не положено, — сказал какой-то мальчик и, подойдя ко мне, резко повалил на песок, крепко удерживая меня руками.

— Тебе и жить то не положено.

Разглядеть, кто это сказал, я не успел — песок полетел мне в глаза, попадая в лицо, в голову, в уши, за ворот, во всё тело, пока оно полностью не оказалось под толстым слоем песка. Всё, кроме лица, чтобы я мог видеть ухмыляющиеся лица ребят, которые похоронили меня заживо, которые выкопали мне могилу.

Могилу боли, отчаяния, одиночества.

Могилу всей моей жалкой жизни.

Игрушка 4

Дом.

Даже в этом месте я не мог спрятаться от тех бед, из-за которых я страдал.

Из-за которых страдали игрушки.

Каждый раз я пытался их спасти, уберечь от коварных рук детей, закрыть им глаза, чтобы они не знали, что такое боль, чтобы не видели эту жестокую и несправедливую реальность.

Реальность, в которой я жил и умирал одновременно.

Тоска заполняла мою душу, когда я одиноко сидел в углу из-за того, что снова провинился, из-за того, что я всего лишь пытался спасти игрушки в садике.

Как же несправедливо.

— Эй, — вдруг тихо позвал меня брат, топая ножками по полу и медленно подходя ко мне. — Не хотесь иглушку?

Он протянул мне маленького медведя, который печально посмотрел на меня своими глазами-бусинками.

В груди всё сжалось от отчаяния, беспощадно терзавшей сердце, чтобы превратить его в ничто, сделать его таким, каким оно было у всех.

Безжалостным.

— Но мне нельзя, — покачал я головой, вспоминая слова мамы, которая запретила мне играть с братом и брать в руки какие-либо игрушки.

А ведь их у нас было слишком мало.

— Ну на, дерзи, — ещё ближе протянул мне медведя брат.

Тревога застучала в сердце, кричала внутри меня, билась о рёбра, но я не обращал на неё внимания. Мне всего лишь хотелось одного — спасти игрушку.

Спасти свою душу от одиночества.

Руки обхватили маленькое тельце медведя, погладили его по голове, чувствуя под пальцами мягкую искусственную шерсть. Улыбка появилась на моём лице прежде, чем брат истошно закричал и заплакал.

— Он отоблал у меня мифку! — визжал он, топая ножками как слон.

Но ещё больший топот раздался тогда, когда мама вошла в комнату с нахмуренным и усталым лицом. В две секунды она отдала медведя моему брату, подняла меня с пола и начала бить.

Беспощадно бить за то, в чём я не был виноват.

Как же подло. Жестоко.

Убийственно.

Игрушка 5

Магазин.

Длинные полки с едой, одеждой, техническими товарами, продуктами, косметикой.

Но не менее длинная была полка с игрушками.

Куклы, машинки, медведи, собаки, гусеницы, мячи...

Всё, о чём я так мечтал и чего мне так не хватало, чтобы быть счастливым.

Ведь игрушка никогда не сделает тебе больно, не ударит, не обманет, не бросит, не скажет пакость. Она только будет радовать ребёнка. Такого ребёнка, как я.

Маленького, беззащитного, слабого, одинокого, измученного людьми и их жестокостью.

— Купи, купи! — верещала маленькая девочка, указывая тоненьким пальчиком на куклу в коробке.

Женщина, её мать, с улыбкой на лице достала с верхней полки игрушку и отдала её дочке. Та засмеялась, заулыбалась, и выглядела вполне счастливой.

Если бы в её глазах я не заметил злых чертят, которые хотели разрушить эту хрупкую куклу, похвастаться ею в садике, измазать её в краске, уничтожить её красоту, причинить ей боль. Такое я наблюдал каждый день в садике.

Видел, как страдали игрушки, чувствовал, как страдал я сам.

— Мама? — тихо позвал я, дёргая её за руку и показывая пухлым пальчиком на девочку с куклой.

Но мама подумала не то, что я хотел показать.

— У нас нет денег на игрушки, — с горечью покачала головой она, уводя меня как можно дальше от полок с игрушками. — У нас вообще ни на что нет денег.

Несколько слёз прокатилось по моей щеке, причиняя больше боли, чем несбыточная мечта быть счастливым. Мечта о том, чтобы спасти не только все игрушки, но и мир от той жестокости, которая нас убивала.

Сколько же игрушек погибнет из-за таких детей? Сколько игрушек будут ещё страдать? Страдать, как я?

Как же больно. Смертельно больно. Нестерпимо больно.

На следующий день я нашёл куклу, купленную девочке, изуродованной в помойке. Из моей груди вырвался истошный крик.

Крик отчаяния.

Игрушка 6

Ветер.

Ветер, ветер, ты могуч, ты гоняешь стаи туч...

Вспомнил я мультик, который недавно посмотрел в садике. Потому что у нас дома не было телевизора. Вообще никакого, только старое радио и небольшой кнопочный телефон.

Как же ничтожно.

Песочница, в которой я сейчас сидел, казалось, была и то больше, чем наша квартира. Ноги куклы медленно шагали по краю, рискуя упасть, но я крепко держал её за талию, на которой не было одежды. Нам не хватало денег на свою одежду, не то что ещё на какую-то игрушку.

Но мне было больно смотреть на то, как кукла мёрзла на ветре.

Я будто бы чувствовал себя на её месте — босым, обнажённым, холодным, опустошённым.

Чувствовал себя так, словно никому не был нужен. Никому, кроме игрушек. Ведь иначе кто их будет защищать? Кто их будет оберегать от коварных и жестоких детей?

— Можно? — стеснительно улыбаясь, тихо проговорила маленькая девочка, которая незаметно подошла ко мне и указала пальчиком на куклу.

Я всмотрелся в неё. Нет, не в её облик, он мне совершенно был не нужен, а в её глаза. Пытаясь разглядеть их сквозь её чёлку, я заметил, что в них не было тех злых чертят, которые были у всех, что эта малышка ничего не собирается сделать с моей игрушкой.

Довериться? Но я так давно утратил это понятие — доверие. Что это такое?

Но я решил рискнуть, потому что даже с игрушками я никак не мог спастись от одиночества. Спасти мир.

— Держи, — я встал с песка и протянул девочке куклу.

Она взяла её в руки, повертела с разных сторон, внимательно осматривая, отчего я почувствовал тревогу в душе.

Малышка, посмотрев мне в глаза, широко улыбнулась и, весело заверещав, со всей силы ударила куклой об край песочницы, об дощечку.

Удар, удар, удар.

Девочка кинула мне в лицо сломанную игрушку и убежала, громко смеясь.

А во мне истошно вопила боль, разрывая душу на мелкие кусочки, на осколки, окрашенные кровью. Слёзы ручьями полились из глаз, которые в отчаянии уставились на изуродованную куклу.

Нельзя в этом мире никому доверять...

Игрушка 7

Голоса.

Я всё время их слышал даже тогда, когда вокруг стояла оглушающая тишина. Чьи-то разговоры, крики, вопли, смех, угрозы.

Угрозы в мою сторону. Смех надо мной. Разговоры о том, как бы заставить меня снова страдать.

Машинка дрогнула у меня в руках, когда я почувствовал сзади себя чьи-то шаги и более громкие голоса. Тревога захлестнула меня прежде, чем я обернулся. Страх пронзил душу, сердце сжалось от отчаяния, разрушавшего его.

Ребята, с которыми я когда-то давно хотел поиграть, с угрожающими лицами смотрели на меня. В руках каждый держал игрушку, машинку, куклу или мяч. В их глазах играли злые чертята, губы растянулись в ужасающей улыбке, которая обозначала только одно — мне пощады не дадут.

— Фто делаешь? — спросил один из них, мальчик на вид старше меня на год. Как мой брат, которого я ненавидел из-за несправедливости.

— И-играю, — запнувшись, ответил я, сжимая в руках машинку, но понимая, что она меня не спасёт.

Что меня уже ничего не спасёт, да я и сам никого никогда не спасу.

— А можно мы с тобой поиграем? — хитро блеснув глазами, широко улыбнулась маленькая девочка, которая стояла ко мне ближе всех.

Я открыл рот, чтобы ответить, но это оказалось роковой ошибкой — малышка резко запихнула мне в рот голову плюшевого медведя, которого до этого держала в руках. Я хотел было вынуть игрушку и закричать на помощь, но мои руки крепко сжали другие ребята, которые начали меня бить. Бить куклами, мячами, машинками.

Игрушками, которые я так отчаянно пытался спасти.

Боль разливалась по всему телу, страдания заполнили душу, мучения сковывали меня, заставляя кричать в голову медведя. Рыдяния сотрясали меня, но это не останавливало ребят, которые беспощадно били меня, попадая мячом в глаз, куклой в волосы, машинкой в лицо. Щека окрасилась кровью, которая смешалась со слезами.

Смешалась с той болью, которую я испытывал каждый день всё больше и больше.

Смех ребят чуть ли не оглушил меня до смерти.

Мир просто погибал от жестокости, и мне уже было его не спасти.

Игрушка 8

Дождь.

Никогда не любил дождь.

Он делал мир более серым и равнодушным, навевал тоску и печаль, от которой я и так пытался избавиться, чтобы ощутить, что такое счастье. Увидеть реальность с более светлой стороны, хоть я и знал, что это просто невозможно.

Мир делали люди, а людей не изменить. Их не спасти.

И эту горькую правду я понял только сейчас, когда одиноко шёл по улице из садика домой. Мама сегодня не смогла меня забрать, но, так как наш старый дом находился недалеко, меня смогли отпустить одного.

И я познал эту истину только тогда, когда сам на себе её испытал всего лишь в свои шесть лет. Возможно, это даже слишком рано и такой бы ребёнок ничего не смог понять вообще из того, что с ним происходило, но я понял.

Потому что так сложилась жизнь.

Шлёп, шлёп, шлёп.

Лужи попадались на моём пути, а я их даже не обходил, а ведь за мокрые ботинки мама могла меня отругать и побить. В очередной раз.

Потому что мама любила причинять мне боль, как это делали и все остальные.

Но почему? Почему именно со мной? Разве я какой-то особенный? Разве это так особенно то, что я хотел спасти игрушки? Сделать мир лучше?

Оказалось, что да.

Словно магнит, я почувствовал игрушку, беспомощно, одиноко валявшуюся на дороге, по которой бешено мчались машины. Дождь и грязь сделали своё дело — плюшевый медведь некогда белый стал чуть ли не чёрным, мокрым и противным на вид. Наверное, поэтому никто не хотел поднять его и взять с собой, прекратить его страдания.

Но это мог сделать я. Мальчик, который хотел спасти мир и сделать его лучше, избавить от боли как себя, так и всех людей. Показать, что такое доброта и как она важна даже для игрушек.

Мгновение — и я бросился на середину дороги, чтобы как можно скорее добраться до медведя, печально смотревшего на меня.

Но я не успел добежать.

Огромная машина, ехавшая с не менее огромной скоростью, сбила меня.

Сбила насмерть.

Эпилог

Несколько секунд — и на дорогое столпились люди, пытаясь найти моё тело.

Но его не было.

Они смогли найти только игрушку. Нет, даже не медведя, тот вообще исчез. Они нашли куклу маленького мальчика, у которого были человеческие глаза.

Такие глаза, которые все ненавидели.

И в этом была разгадка всей моей особенности.

Потому что я был чист, тогда как все люди были полны грязи, лжи и жестокости.

И от этого они ненавидили меня.

Но зато любили меня игрушки, которые остались спать в моей крохотный кровати, лежать на полу, смотреть в окно и думать, куда же я делся? Что со мной случилось?

Почему умер я, а не весь мир?