Глава 4: Запах Разбитого Стекла
Холодный гранит парапета вдавливался в ребра Минхо. Он судорожно глотал ледяной ночной воздух, пытаясь заглушить тошноту, подкатывающую волнами, смешанную с привкусом текилы, стыда и Джисоновых губ. Парк был пустынен, залит мертвенным светом фонарей, отбрасывающих длинные, искаженные тени. После побега из «Эхо» он бежал куда глаза глядят, пока ноги не подкосились возле детской площадки. И тогда его вывернуло наизнанку. Жестко, мучительно, прямо на промерзшую землю под скелетом качелей. Теперь он сидел, дрожа всем телом, обхватив колени, лицо мокрое от слез, слюны и холодного пота. Рубашка липла к спине. В ушах все еще звенело – звон разбитого стекла, смешанный с приглушенными звуками их выступления, доносившимися издалека. Они играли без него. Без своего басиста. Без своего «якоря».
«Боже… Минхо?»
Тихий, осторожный голос заставил его вздрогнуть. Он не слышал шагов. Рядом стояли Сынмин и Чонин. Сынмин (22, звукорежиссер) смотрел на него своими большими, всепонимающими глазами, в которых читалась не жалость, а тихая тревога. В руке он сжимал бутылку минералки. Чонин (23, их ритм-гитарист, парень с тихим нравом и страстью к астрономии, работал лаборантом в колледже) выглядел растерянным, но его рука уже тянулась, чтобы помочь Минхо подняться.
«Мы… мы тебя искали,» – тихо сказал Чонин. Его взгляд скользнул по жалкой фигуре Минхо, по следам рвоты на земле. «Банчан сказал… что ты сбежал. Плохо стало.»
Минхо только сдавленно крякнул. Слова застряли в пересохшем горле, перекрытом комом унижения. *Они знают. Все знают. Чанбин и Банчан видели…*
Сынмин молча присел рядом, открутил крышку бутылки и протянул воду. «Прополощи рот.» Его голос был ровным, без осуждения. Он всегда был таким – наблюдательным, тихим, понимающим без лишних слов. Минхо машинально взял бутылку, с трудом прополоскал рот, выплюнув мутную жидкость. Вода была ледяной, но горечь внутри не смывалась.
«Джисон…» – начал Чонин, но замолчал под взглядом Сынмина.
«Он звонил,» – просто констатировал Сынмин, помогая Минхо подняться на дрожащие ноги. Минхо почувствовал, как его телефон невыносимо давит в кармане джинсов. Он вытащил его. Экран светился в темноте: **15 пропущенных вызовов: Джисон**. И несколько сообщений, предвкушение которых заставляло желудок сжиматься с новой силой. Он судорожно сунул телефон обратно, как раскаленный уголь. «Не брал,» – хрипло прошептал.
«Они… хорошо отыграли?» – спросил он неожиданно для себя, голос сорвался на шепоте. Даже сейчас. Даже после всего.
Сынмин кивнул, его лицо оставалось непроницаемым. «Хёнджин кричал в микрофон вместо тебя. Феликс прыгал как угорелый. Джисон…» – он сделал микро-паузу, – «…Джисон играл так, будто хотел сжечь сцену дотла. И гитару заодно.»
Минхо закрыл глаза. Представил. Джисон в центре сцены, в свете софитов, весь – энергия, гнев, замешательство? – выплескивающийся через струны. Играл ли он *ту* мелодию? Ту, что звучала как разбитое сердце? Без его, Минхо, басового фундамента? Без его поддержки? Боль в груди стала острой, физической. Он сглотнул.
Чонин осторожно взял его под локоть. «Пойдем. Отведем тебя домой.»
Они шли молча. Сынмин шел чуть впереди, его фигура в темном худи казалась призрачной. Чонин поддерживал Минхо, который шатался от слабости и нервного истощения. Никто не задавал вопросов. Никто не пытался утешать пустыми словами. Эта тишина была милосерднее любой жалости. Они просто были рядом, принимая его разбитость как данность. **"Иногда молчаливая поддержка – это единственная мягкая ткань, которую можно подстелить на осколки собственного падения."**
* * *
Квартира Минхо была маленькой, уютной и сейчас казалась чуждой, наполненной призраком только что пережитого кошмара. Сынмин молча вскипятил чайник. Чонин усадил Минхо на диван, накрыл пледом, хотя тот дрожал не от холода. Они посидели еще несколько минут в тишине, прерываемой только шипением чайника и далекими гудками машин. Потом Сынмин поставил перед Минхо чашку с мятным чаем.
«Он приедет,» – не вопрос, а утверждение. Голос Сынмина был тихим, но абсолютно уверенным.
Минхо кивнул, не в силах вымолвить слово. Страх сковал горло. Что он скажет? Что *Джисон* скажет?
«Позвони, если… если будет совсем хреново,» – сказал Чонин, вставая. Его взгляд был мягким, понимающим. Он знал о звездах, о бесконечности вселенной, и, возможно, именно это позволяло ему видеть человеческую боль в правильной, не такой уж катастрофичной перспективе. Но сейчас даже эта перспектива не помогала.
Они ушли, оставив Минхо наедине с чашкой чая, пледом и нарастающей паникой. Он сидел, уставившись в стену, слушая, как тикают часы. Каждый тик – отсчет до неминуемого. Телефон лежал рядом, черный и немой экран – обвинение. Он не проверял сообщения. Не мог.
И вот он услышал. Резкий, требовательный стук в дверь. Не звонок. Стук кулаком. Знакомый. Джисонов.
Минхо замер. Сердце бешено заколотилось, угрожая выскочить из груди. Он хотел не открывать. Спрятаться. Исчезнуть. Но ноги сами понесли его к двери. Рука, холодная и влажная, нащупала замок. Он открыл.
Джисон стоял на пороге. Он был в той же черной сценической рубашке, расстегнутой на груди, волосы взъерошены, на щеке – размазанная полоса туши или грима. Он дышал тяжело, как после спринта. Его глаза… Его глаза были огромными, темными, но не гневными. В них читался шок. Настоящий, глубокий шок. И что-то еще – растерянность, замешательство, даже… страх? Запах дыма, пота, дешевого пива и чего-то неуловимого, чисто Джисонового, ударил в нос Минхо.
Они молча смотрели друг на друга. Секунды растягивались в вечность. Звон в ушах Минхо усилился.
«Почему?» – выдохнул Джисон. Голос его был хриплым, сдавленным. Не кричал. Не обвинял. Просил понять. «Почему ты сбежал? Почему не брал трубку? Черт возьми, Минхо, что происходит?!»
Минхо отвел взгляд. Он чувствовал, как по спине бегут мурашки. «Я… Мне плохо стало. Физически.» Голос звучал чужим, плоским.
«Физически?» – Джисон резко шагнул в квартиру, захлопнув дверь за собой. Он стоял близко, слишком близко. Минхо почувствовал его тепло, его дыхание. «Это не просто «плохо стало», Минхо! Ты… ты…» – он запнулся, словно не мог подобрать слов. Его взгляд метнулся по лицу Минхо, по его дрожащим рукам, по жалкой позе. «В туалете… Ты смотрел на меня, как… А потом… этот поцелуй…»
Минхо сжался. «Забудь. Пьяный бред. Ошибка. Моя ошибка.» Он пытался отстраниться, но Джисон схватил его за предплечье. Сильно. Больно.
«Ошибка?» – Джисон засмеялся, но звук был горьким, безрадостным. «Ты целовал меня, Минхо! Целовал так, будто… будто ты умираешь от жажды, а я – последний глоток воды в пустыне!» Его голос сорвался. Он потряс Минхо за руку. «Это не похоже на ошибку! Это похоже на… на что-то, что копилось годами!»
**"Правда, вырвавшаяся наружу, не всегда приносит облегчение. Иногда она просто обнажает рану, делая ее доступной для нового, более точного удара."**
Минхо почувствовал, как подкашиваются ноги. Он вырвал руку. «Отстань, Джисон! Просто… отстань!»
«Нет!» – Джисон встал на его пути, его глаза горели странным, незнакомым огнем. Шок начал сменяться осознанием. Медленным, мучительным, как подъем со дна. «Я не слепой. Я просто… не хотел видеть. Не хотел верить. Все эти годы… Твои взгляды. Твоя ревность, когда я с кем-то флиртовал. Твоя готовность быть рядом… всегда. Это не просто дружба, да?» Он сделал шаг вперед, загоняя Минхо к стене. «Скажи мне правду. Прямо сейчас. Смотри мне в глаза и скажи.»
Минхо прижался спиной к холодной стене. Бежать было некуда. Скрываться – бесполезно. Семь лет лжи, семь лет боли сжались в ком в горле. Он поднял глаза. Встретил взгляд Джисона. Темный, требовательный, наполненный ужасающим пониманием. И в этом взгляде Минхо увидел не отвращение. Не гнев. Увидел… растерянность. Искреннюю, детскую растерянность человека, которому только что вручили бомбу с часовым механизмом и не объяснили, как ее обезвредить.
«Да,» – прошептал Минхо. Голос был тихим, как шелест падающего листа, но в тишине квартиры он прозвучал громовым ударом. «Да, Джисон. Это не просто дружба. Никогда не было.» Слезы, горячие и беззвучные, потекли по его щекам. «Я влюблен в тебя. Глупо, безнадежно, по-идиотски влюблен. Семь лет. И этот поцелуй… это была не ошибка. Это был конец. Конец всему этому дерьму, которое я носил в себе.»
Джисон отшатнулся, как будто его ударили. Он широко раскрыл глаза. Весь его вид выражал не просто удивление, а настоящий, первобытный шок. Он смотрел на Минхо, словно видел его впервые. Видел не друга, не басиста своей группы, а… незнакомца. Человека с огромной, неизлечимой болью в глазах, которую *он* причинил просто своим существованием. Он провел рукой по лицу, смахивая невидимую грязь. Его губы дрожали.
«Семь… лет?» – он прошел пару шагов по комнате, потом резко развернулся. «И ты… ты ничего не сказал? Никогда?»
«А что я должен был сказать?» – голос Минхо окреп, в нем появилась горечь. ««Эй, Джисон, я трахаюсь во сне с тобой уже семь лет, а в реале готов лизать твои следы»? Ты бы что? Обрадовался? Обнял? Или просто посмотрел бы на меня, как на ублюдка, и вычеркнул из жизни?» Он засмеялся, резко, истерично. «Я выбрал молчать. Быть рядом. Другом. Это было… менее болезненно. До сегодняшнего дня.»
Джисон стоял посреди комнаты, словно парализованный. Его лицо было бледным под остатками грима. Он смотрел на Минхо, но взгляд его был направлен куда-то внутрь себя, в тот хаос, который обрушился на него. Он видел их общее прошлое – совместные репетиции, ночные разговоры, поддержку Минхо в трудные минуты, его готовность бросить все ради него… – и все это обретало новый, жуткий смысл. Не дружба. Любовь. Нездоровая, односторонняя, мучительная любовь.
«Боже…» – выдохнул он. В его голосе не было гнева. Была пустота. Огромная, зияющая пустота шока. «Минхо… я… я не знал. Я действительно не…» – он снова провел рукой по лицу. «Что… что ты от меня хочешь? Сейчас?»
Этот вопрос, заданный растерянно, почти по-детски, стал самым болезненным. Потому что в нем не было ни капли надежды. Только страх перед непонятной ответственностью. Перед чувствами, которые он не мог и не хотел разделять.
Минхо посмотрел на него. На этого красивого, талантливого, эгоцентричного мальчишку, который был центром его вселенной и его личным адом. Он видел страх в его глазах. Страх перед *ним*. Перед его чувствами. Перед этой неподъемной правдой.
**"Осознание, что ты был чьим-то всем, в то время как для тебя этот человек был лишь частью фона – это как понять, что ты годами ходил по тонкому льду над бездной, даже не подозревая о ее существовании. И теперь лед треснул."**
«Ничего, Джисон,» – прошептал Минхо, опуская глаза. Слезы капали на пол. «Я ничего от тебя не хочу. Никогда не хотел. Только… уйди. Пожалуйста. Просто уйди.»
Джисон постоял еще мгновение, словно не веря, что это все. Что нет простого решения. Что нельзя отмотать время назад или сделать вид, что ничего не произошло. Потом он медленно, как автомат, развернулся и вышел. Дверь закрылась за ним с тихим щелчком. Звук был громче любого хлопка.
Минхо сполз по стене на пол. Он обхватил голову руками. Квартира наполнилась тишиной и запахом разбитого стекла. Он был один. Окончательно и бесповоротно. Цепь порвалась. Якорь остался на дне.