20
Ничего не происходит «просто так» — особенно, если рядом Глеб и полбутылки текилы.
Бар гудел. Смех, гитарные аккорды, крики каких-то леваков с другого конца зала, аромат алкоголя и прожаренных закусок — всё это создаёт ту самую атмосферу, в которой легко теряются рамки и границы.
Глеб сидел рядом с Даной, временами подливая ей бокал, то комментируя глупости Симы, то кидая в её сторону короткие взгляды — немного с прищуром, немного с интересом и много с тем самым хищным блеском, от которого у Даны появлялись бабочки в животе.
— Ты с нами как своя, Черри, — сказал Серафим, закидывая ноги на стол и чокаясь с Кириллом. — Не знаю, кто ты такая, но мне нравишься.
— Она-то тебе нравится, — хмыкнул Кирилл, — а ты ей — так себе. Не путай тепло с любовью.
— Слышь, иди к чёрту, текстовик, — Серафим показал ему средний палец. — У тебя харизма, как у хлебницы.
— Спасибо, учту за комплимент.
— А вы всегда такие? — рассмеялась Дана, оглядываясь на эту тусовку с нескрываемым удивлением.
— Мы хуже, когда трезвые, — вмешался Слэм, который пил вино из стакана для виски. — И поверь, ты поймёшь это завтра, когда голова будет гудеть, как старый гелик.
Дана усмехнулась, но всё внимание снова переключилось на Глеба. Он молчал — редко, но метко. Его рука легла на её талию, будто случайно. Но не убиралась. Пальцы лениво скользили по ткани её майки, будто он пытался запомнить её фактуру, прикосновение, запах.
Она не отодвинулась.
Она прижалась ближе.
Глеб почувствовал, как в груди что-то нехорошо щёлкнуло — не от боли, а от слишком большого количества «хочу».
— Ну всё, пошло-поехало, — заорал Сима. — Глебан влюбился! Пацаны, пьем за то, что наш братан больше не свободен!
— Он и не был. Он в отношениях с драмой. — пробурчал Кирилл, намекая на жену Глеба.
— Пошли вы, суки, — проворчал Глеб, не отстраняясь от Даны, только сильнее обнял её за плечи. — Не ваше собачье дело.
— Нууу всё, Черри, ты теперь официально член банды. Хотя нет, королева, — поклонился Серафим и чуть не уронил рюмку.
— Да заткнитесь вы уже, — засмеялась Дана, пряча лицо в ладони. Щёки горели то ли от алкоголя, то ли от Глеба.
— Ладно, Глебыч, — Слэм встал, кряхтя. — Пора закругляться, иначе завтра ты проснёшься не с текстами, а с приступом тошноты.
— Я уже не просыпаюсь, я возрождаюсь, — выдохнул Сима, хватаясь за Кирилла. — Где мои ноги? Я их не чувствую.
— Они тебя тоже, — хохотнул Кирилл и попытался подняться. Провал.
Еле как втроём — Глеб, Дана и Слэм — вытащили Симу и Кирилла на улицу. Было часов пять утра, небо светлело, но воздух всё ещё был мерзко холодный, с запахом весны, асфальта и сигаретного дыма.
— Пиздец холодно... — пробормотала Дана, выйдя на улицу с парнями обхватив себя руками.
Глеб молча снял с себя куртку и накинул ей на плечи. Она утонула в ней, как ребёнок.
— Спасибо...
— Ты моя, я ж сказал, — пробормотал он, подмигнул, как бы в шутку... но всё внутри у неё дрогнуло.
Когда наконец посадили пацанов в такси и закрыли за ними дверь, Глеб не отпустил руку Даны.
— Ну, поехали, Черри. Я тебя не отпущу в такую рань одну. И да, возражения не принимаются.
— А если я хотела домой?
— Тогда я отвезу домой. Но сначала — ко мне. Там теплее. И чай есть.
Она не сопротивлялась. И правда — хотелось тепла. И этого его взгляда, и того, как его пальцы касались её пальцев и её талии. Хотелось того, чего не было уже много лет — нежности. Не липкой, не купленной, не продажной. Человеческой.
Квартира Глеба встретила их полумраком, запахом табака и легкого парфюма. Он включил только лампу в углу комнаты.
Они сели на диван. Он налил ей чай. Черри держала кружку, как спасение.
— Ты офигенная, Черри, — сказал он наконец, сев рядом. — По-настоящему. И даже если ты одна из тех, кто живёт на грани, мне это нравится. Я давно не встречал таких, кто меня цепляет. А ты цепляешь.
Она молчала. Только смотрела. И вот в этом взгляде было всё: страх, благодарность, стыд, интерес.
— Глеб...
— Что?
— Это странно.
— Не страннее, чем мои мысли о тебе весь день.
Он потянулся.
Медленно.
Без резких движений.
Просто подошёл ближе, будто проверяя, не убежит ли она.
Она не убежала.
Она сама потянулась вперёд.
И поцеловала его.
Никакой страсти, никакой порнографии. Только мягко, тихо, как будто боялась, что сломает момент. Это был её первый поцелуй с мужчиной. Не с теми, кто насиловал взглядом и пользовался.
С тем, кого выбрала она.
Глеб не ускорил. Он замер. И только потом, нежно, будто боясь вспугнуть, ответил.
— Блять... — выдохнул он, когда они оторвались. — Ты точно под меня подкоп роешь.
— Я сама не понимаю, что со мной, — прошептала она. — Но мне не страшно как ни странно. Здесь — не страшно.
Он прижал её к себе. Тихо, осторожно. И, кажется, впервые за долгое время никто не хотел от неё ничего, кроме неё самой.
