16
«Некоторые разговоры случаются только ночью. Только между двумя, кто больше не может молчать.»
Они гуляли почти до рассвета.
Москва была странно тёплой этой ночью. Мягкий ветер пах пылью, липами и асфальтом после весеннего ливня. Улицы пустели медленно. Где-то ещё доигрывали клубы, гудели такси, ссорились парочки у подъездов. Но в этом маленьком периметре, где шли они — было тихо.
Глеб говорил. Непривычно много.
Не из желания произвести впечатление — просто хотел, чтобы она знала.
О детстве. О том, как в семнадцать убежал в Питер играть в переходах. Как ел три дня один батон, а потом его приютила бабка на окраине и разрешила ночевать на кухне.
Как впервые понял, что сцена — единственное, что делает его живым.
О голосе, который он чуть не потерял после вируса.
О том, что петь — больно, но не петь — ещё хуже.
Она слушала, как будто всё это не про музыку, а про нее саму. Как будто он рвал кожу на голосовых связках, как и она — на душе. Как будто каждый его аккорд — это её шаг в никуда.
Дана долго молчала. Но в какой-то момент сказала:
— У меня есть брат. Рома. Старший. Он... хороший.
Улыбнулась коротко.
— Всегда был хорошим. Даже слишком. Слишком правильным. Слишком взрослым. А я — слишком в другую сторону.
Глеб посмотрел на неё с теплом.
— Ты говоришь о нём — как о родителе.
— Он и был им. С тех пор как... мать... — она махнула рукой, не договаривая. — В общем, он всегда вытаскивал. Изо всего. Даже когда я сама уже не хотела, чтоб вытаскивали. И я ему очень благодарна за это, но сейчас... — Дана резко замолчала.
Она остановилась у перил старого моста. Снизу журчала грязная Яуза, отражая небо и огни как разбитое зеркало.
— А сейчас? — тихо спросил он.
— Сейчас он знает всё. Где я. С кем. Что беру. Что таскаю. Кто платит. — Она скривилась. — Стыдно перед ним. До тошноты.
Помолчала.
— Он приходит. Пытается говорить. Кричит. Молчит. Смотрит на меня как на потерянную. А я не знаю, как быть найденной. Не умею.
Глеб кивнул. Не стал лезть с «я помогу», не стал говорить «всё будет хорошо». Он знал, как это не помогает.
Иногда нужно просто стоять рядом.
И быть.
Уже светало, когда они дошли до её дома.
Он был высоким, дорогим, стеклянным. Те самые элитные башни, что сияют над городом, как упрёк. Здесь была охрана, домофоны, сканеры и консьерж, который смотрел на Глеба подозрительно.
— У тебя квартира здесь? — удивился он, глядя на неё.
Она кивнула.
— Не спрашивай, как. Думаю, ты сам догадываешься откуда у меня деньги на такую квартиру.
— Окей, — тихо ответил он. — Не спрашиваю.
Она остановилась у двери, достала ключ-карту, но не вставила.
Повернулась.
— Ты всё ещё не знаешь моего имени, — сказала она.
Улыбнулась, но взгляд был уставшим.
— Я хочу знать, — признался он. — По-настоящему. Не «Черри». Не прозвище.
Она посмотрела на него долго. Словно что-то взвешивала. Пыталась решить — можно ли?
— Дана, — сказала наконец. — Меня зовут Дана.
Имя упало в воздух между ними — как камешек в гладкую воду. Создав круги.
— Дана, — повторил он.
Так мягко, будто это слово было песней.
Она кивнула.
— Спасибо, что был сегодня рядом.
— Спасибо, что позволила.
Она улыбнулась ещё раз — чуть смелее.
Потом открыла дверь. И исчезла за ней.
А он остался стоять.
Словно получил доступ к новой части карты.
Словно только теперь начал по-настоящему идти.