5 часть.
Феликс давно перестал считать дни. Время текло вязко, словно густой мёд, и каждый миг становился испытанием. Иногда ему казалось, что утро не отличается от ночи, а ночь не отличается от вечера, всё сливается в одно сплошное ожидание. Он жил внутри этой тишины, как птица в клетке, и чем дольше сидел, тем громче били крылья о прутья. Он делал всё, что говорил Хёнджин: читал, кивал, выполнял простые приказы, даже когда они казались унизительными. Внутри же медленно копилась тяжесть, и вместе с ней — едва заметная искра. Искра надежды, от которой он пытался отказаться, но не мог. Она жгла сильнее, чем кандалы. Иногда ночью он сидел у окна и представлял, как эти стены исчезают. Он закрывал глаза и видел: вот он идёт по дороге, за спиной остаётся дом, шаги становятся быстрее, сердце вырывается из груди, и он свободен. Только одна мысль всегда возвращала его обратно: Хёнджин знает. Он словно умел читать мысли, замечал малейшее колебание. Иногда, когда Феликс слишком долго задерживал взгляд на двери, тот появлялся внезапно, и в его улыбке чувствовалось предупреждение. Казалось, что дом сам следит, стены шепчут хозяину каждое движение пленника. И всё же, чем сильнее страх, тем больше тянуло за порог.
В ту ночь он снова не спал. Лёгкий свет луны падал на пол, рисуя длинные полосы. Феликс сидел на кровати, сжимая колени руками. В груди билось сердце, будто уже знало: сегодня. Он не готовил побег заранее — не было возможности. Но внутри всё кричало, что если не сейчас, то никогда. В голове рождался план, неловкий, зыбкий, но единственный возможный. Он знал, что ночью Хёнджин редко оставался в доме целиком один: иногда уходил в другой конец, иногда запирался в кабинете. Бывали редкие часы, когда дверь на первый этаж оставалась не заперта. Феликс помнил эти моменты, потому что сердце тогда начинало биться быстрее, а ноги — сами двигаться к двери. Но всегда чего-то не хватало: то силы, то смелости, то просто решимости. Теперь решимость была.
Он медлил, боялся самого себя. Мысль о побеге пугала не меньше, чем мысль о том, что будет, если его поймают. Но оставаться здесь было хуже. Он чувствовал, как собственное «я» растворяется, становится прозрачным. Иногда он слышал, как Хёнджин говорил: «Ты уже начинаешь понимать, тебе проще подчиняться». Эти слова застревали в голове и разъедали сознание. Если он не попытается — он перестанет быть собой.
Он поднялся с кровати, ступни бесшумно коснулись холодного пола. Дверь комнаты казалась чужой, но он подошёл. Рука дрожала, когда он касался ручки. Она поддалась. Тишина за порогом была густой, словно в ней прятались глаза. Феликс выглянул — коридор пуст. Только тьма и полосы лунного света. Каждый шаг отзывался в теле, как удар. Он двигался медленно, боясь даже дыхания. Сердце било в висках, пальцы сводило от напряжения. Но он шёл. Прошёл мимо кабинета, прислушался — тишина. Дальше лестница. С неё открывался вид на первый этаж, где тускло светилась лампа в прихожей. Лампа всегда горела — как напоминание, что за ним следят.
Он остановился на несколько секунд, ловя дыхание. Если повернуть направо — кухня. Если налево — дверь в сад. Он знал: на кухне иногда оставляли ключи. Но могло быть, что их там нет. Сад — единственный путь наружу, даже если дверь закрыта. Решение пришло быстро — влево. Каждый шаг давался с трудом, словно воздух густел. Дверь была близко. Он видел, как серебро луны отражается в стекле. Протянул руку к ручке. Тепло ладони на холодном металле обожгло. Сердце стучало так, что казалось, дом услышит. Он нажал. Дверь подалась.
Тёплый ветер коснулся кожи. Он вдохнул запах ночи, запах свободы. На мгновение мир перестал существовать. В груди ударила надежда. Он шагнул за порог. Трава под ногами была влажной. Он не верил — сделал шаг, ещё шаг. Казалось, сам воздух смеялся над ним, зовя дальше. Но вместе с этим смехом в голове прозвучал другой звук. Низкий, знакомый. Голос.
— Куда?
Феликс замер. Всё тело сжалось, как в капкане. Медленно обернулся. В проёме двери стоял Хёнджин. Он не кричал, не спешил. Его лицо было спокойным, но в глазах горела тьма. На губах играла едва заметная улыбка.
Мир рухнул в один миг. Ноги подогнулись, дыхание сбилось. Он хотел сказать хоть слово, оправдаться, но язык словно прилип к нёбу. Хёнджин сделал шаг вперёд. Его шаг был тихим, но звучал громче крика.
— Значит, всё-таки решил.
В голосе не было злости. Только спокойствие, от которого стало хуже. Феликс хотел бежать — но куда? Сад был тёмным, лес далеко, а позади стоял тот, от кого он пытался уйти.
— Я ведь предупреждал, — продолжил Хёнджин. — Там нет ничего для тебя. Но ты не поверил.
Он приблизился. Феликс попятился назад, но земля под ногами казалась зыбкой. Он сделал шаг в сторону, хотел рвануть, но рука, сильная и быстрая, схватила его за запястье. В одно мгновение все мечты рассыпались, словно пепел.
— Ты выбрал наказание, — сказал Хёнджин тихо, наклоняясь ближе. — И я тебе его дам.
Феликс закрыл глаза. Мир погас. Надежда, зажжённая в груди, превратилась в пепел, но вместе с этим в нём загорелся новый огонь — отчаянный, яростный. Он знал, что теперь будет хуже, чем когда-либо, но он также понял: попытка была. И если он выжил после этого — значит, в глубине всё ещё оставался он сам.
Он не сопротивлялся, когда пальцы Хёнджина сжали его запястье. Сопротивление казалось бессмысленным, почти смешным. Сила, с которой его держали, была не только физической — она тянула изнутри, ломала невидимыми цепями. Он чувствовал, что каждая попытка вырваться лишь глубже врежет эти цепи в кожу. Хёнджин не торопился. Его шаги были размеренными, он вёл Феликса обратно в дом, словно не пленника, а заблудившегося ребёнка. Но именно это спокойствие было страшнее крика. Феликс спотыкался, падал на колени, но его поднимали, и путь продолжался. Дверь за его спиной закрылась мягким щелчком, и звук этого щелчка врезался в уши сильнее удара. Всё закончилось там, в саду, в нескольких шагах от свободы.
Хёнджин не произнёс ни слова, пока они не дошли до комнаты. Толкнул его внутрь, дверь захлопнулась, ключ провернулся в замке. Теперь они были вдвоём. Тишина загустела, воздух стал тяжёлым, как свинец. Феликс стоял у стены, сжимая руки так, что ногти врезались в ладони. Он не смел поднять глаза.
— Ты думал, что сможешь уйти, — тихо сказал Хёнджин, и в голосе его не было злости. Только разочарование, спокойное и холодное. — Ты хотел бросить всё, что я тебе дал.
Феликс хотел возразить, крикнуть, что ничего не просил, что не хотел этого «дара». Но язык не слушался. Всё, что он смог, — это сбивчиво вдохнуть.
— Я предупреждал тебя, — продолжил Хёнджин, подходя ближе. Его шаги звучали, как удары сердца. — Снаружи нет ничего. Там — пустота. Здесь — твой мир. Здесь я. И ты.
Феликс дрогнул. Он отступал назад, пока спиной не коснулся стены. Хёнджин остановился в шаге от него, и это расстояние было невыносимым — слишком близко, слишком тяжело. Его глаза впивались, как когти.
— Побег — это предательство, — сказал он тихо, и каждое слово врезалось в сознание, словно нож. — А за предательство всегда бывает наказание.
Он поднял руку и коснулся его лица. Пальцы были холодными, но прикосновение обжигало. Феликс вздрогнул, хотел отвернуться, но крепкая ладонь заставила его держать голову прямо.
— Смотри на меня.
Слова прозвучали приказом. Голос был мягким, но непреложным. Феликс поднял взгляд. Внутри всё сопротивлялось, но глаза сами встретили чужие. В них не было ярости, только тёмное, бездонное спокойствие, от которого хотелось кричать.
— Ты принадлежишь мне, — сказал Хёнджин, и эти слова упали, как кандалы на плечи. — Даже твой страх принадлежит мне. Даже твоя надежда.
Феликс дрожал. В груди всё сжималось, дыхание рвалось наружу, но не находило выхода. Он понимал: сейчас начнётся. Его сердце молило о пощаде, но лицо Хёнджина было непоколебимым.
Рука с лица скользнула к горлу, пальцы сомкнулись мягко, но угрожающе. Не душили, но показывали, что могли бы. Феликс задрожал ещё сильнее, и это дрожание стало частью игры.
— Ты хотел свободу? — прошептал Хёнджин. — Я покажу тебе, что такое настоящая свобода. Свобода от воли. От себя.
Он резко отпустил его и отступил на шаг. Взгляд оставался тяжёлым, но руки больше не касались. Это было страшнее, чем прикосновение. Потому что тишина становилась ожиданием. Феликс не знал, что будет дальше, и от этого терял контроль над дыханием.
— На колени.
Слово упало как удар. Феликс замер. Всё внутри сопротивлялось. Его тело кричало «нет», но ноги дрожали. Взгляд Хёнджина не позволял ему стоять. Он опустился. Колени коснулись холодного пола. В груди всё оборвалось.
— Хорошо, — сказал Хёнджин. — Ты начинаешь понимать.
Феликс закрыл глаза. Хотел исчезнуть, провалиться в пол, раствориться. Но вместо этого услышал шаги — медленные, уверенные.
_______
звёзды мне пожалуйста.