Монстры

Ким просыпается со странным ощущением.

Голова трещит по швам, во рту сухо, как в пустыне, все тело ноет, словно не родное. Общее состояние такое, как будто ему снова тринадцать и он впервые опустошил половину домашнего бара узнав, чем реально занимается отец. Подушка ощущается странно, словно набитая искусственным войлоком, хотя Ким точно покупал бамбуковые, как и плед, которые ни он, ни Порче никогда не использовали.

Ким открывает глаза, чтобы увидеть потолок, который не узнает. Подрывается на кровати, осматриваясь. Замечает незнакомую комнату, явно в отеле, судя по совсем уж стандартному интерьеру и белому, стрип-сатиновому белью. Рядом что-то шевелиться, и он реагирует на движение. Смотрит на светловолосую макушку, которая никому в его семье принадлежать не может.

Он непонятно, где, судя по ощущениям, потерявший целую ночь из памяти, совершенно голый.

В одной кровати в кем-то, кто не является его Порче.

С подозрительно тянущим ощущением во всех абсолютно мышцах.

Ким осматривает себя еще раз на предмет повреждений или следов от инъекций, но кожа совершенно чистая, если не считать парочки меток, оставленных Че, и царапин, полученных на работе вчера утром. Телефон находится на тумбочке, выключенный.

Ким выбирается из постели, легко находя свои вещи рядом с чужими, разбросанными по разнесенной в щепки комнате за дверьми спальни. Включенный телефон пиликает ворохом сообщений. Из них Ким узнает, что вчера вечером уехал в бар, написал Че, что будет дома утром, после чего, видимо, выключил мобильник.

Он быстро натягивает свою одежду обратно и вываливается из номера, стремясь сбежать с места возможного преступления, даже не удосужившись проверить, а кто это вообще с ним был. Ким выбегает на воздух, быстро понимая, что до дома не так уж и далеко и можно добраться пешком. Хорошо, что кроме телефона и налички при нем обычно ничего в барах не бывает.

Уже дома, закрыв двери, он опирается о нее затылком, смотря в потолок.

Все указывало на один ужасный факт, который Ким отчаянно не хотел признавать и в который не верил совершенно.

Кажется, он изменил Порче.

Кимхан сползает по двери, издавая в воздух болезненный сломанный крик, сворачиваясь в клубочек. Утыкается лбом в сложенные поверх колен предплечья и, впервые за долго время, плачет. По-настоящему, надрывно, с текущим носом и до опухших глаз.

Отчаянные всхлипы раздирают грудную клетку. Он снова останется один. Только теперь, узнав, каково быть в надежных руках своего человека, он не знает, сможет ли выдержать. Ким поднимается с пола, собирая себя обратно в кучку. Пишет менеджеру по пути, что нужно включить новую песню в трек-лист, и плетется в душ.

Нужно будет съездить к Вегасу перед репетицией. Просто чтобы дать кузену знать, как он проебался.

***

Порче смотрит в потолок.

На столе и всех поверхностях рядом горками и стопками разложены бумаги по их последним делам. Вегас рядом смеется над ним чуть ли не в голос. Сам ненавидел волокиту, с которой в их мире иногда приходилось сталкиваться даже им – сторожевым псам, для которых приказы произносятся шепотом за семью замками.

В дверях появляется один из телохранителей. Че кивает, позволяя тому зайти. Мужчина проходит к самому столу и протягивает ему конверт крафтовой бумаги. Без печатей и опознавательных знаков.

– Господин Порче, вам просили передать. Срочно.

– Кто? – парень забирает конверт, аккуратно разворачивая его.

– Не знаю. Арм уже выясняет.

Че кивает, отпуская телохранителя. Достает содержимое конверта, отдавая сам конверт заинтересованно смотрящему Вегасу. Внутри несколько распечатанных фотографий с камер видеонаблюдения какой-то гостиницы. Два, явно мужских тела сначала в не оставляющей сомнений о роде их занятия миссионерской позе, а после уже снятая из самой комнаты. Тоже двое, лежащие на кровати, и лиц снова не видно. Светловолосая голова загораживает, но Порче узнает.

Татуировка Кима, о которой знал очень ограниченный круг людей, ярко горит чернилами в середине грудины. Рваный шрам на бедре, оставленный его пулей, и несколько засосов с отпечатками его зубов. На фотографии подпись «пьяным он хорош».

Порче рычит, кидая фотографии на стол, и встает так резко, что стул отлетает от стола, переворачиваясь. Парень достает ствол, высаживая обойму в стену, бросает пустое оружие на пол, с криком снося с барной стойки бокалы. Появившиеся в дверях телохранители замирают на входе, не рискуя подходить к взбесившемуся Господину.

Вегас взмахом руки выдворяет всех обратно и рассматривает фотографии. На его лице неверие сменяет ужас. Мужчина встает, легко входя в путь метаний Порче, и ловит парня за плечи, останавливая.

– Порче! Порче, блядь! – на щеку опускается ладонь, заставляя парня поймать зарычать еще раз, – Цербер!

– Он.. Вег... Блядь!

Парень взмахивает рукой, показывая на лежащие на столе фотографии. В темных глазах ненависть мешаются с яркой, живой болью от предательства. Порче не может смириться, не может даже заставить себя произнести слова вслух, чтобы ненароком не сделать их реальными. Не замечает, что слезы катятся по щекам. Вегас снова заставляет Че смотреть на себя.

– Вот именно! – встряхивает еще раз, – Кимхан! Помешанный на тебе хуже комбайна Кимхан! Головой думай!

Парень моргает, во взгляде появляется осмысленность. В голове Порче начинают крутиться запущенные шестеренки, заставляя анализировать ситуацию, думать и смотреть на все мелкие детали, а не только на общую первичную картину.

– Вегас...

Парень заторможенно опускается на поднятое кресло и снова тянет фотографии со стола. Вегас прав, Кимхан от него зависим. Нездорово и сломано зависим, от того просто не способен пойти на такое, в каком бы состоянии не находился. А за насилие он ни за что не стал бы винить мужчину.

– Порче. Вы когда по пьяни трахаетесь на обоих утром живого места нет. А тут смотри – ни следа.

Парень разглядывает на фотографии второго участника мнимого действа. На чужом теле ни царапин, ни следов укусов. А ведь Порче точно знает, что в каком бы состоянии души он не брал Кима лицом к лицу – его спина и плечи всегда страдали от ногтей и зубов. Музыкант был просто не способен сдержаться от эмоционального и физического перегруза.

Порче поднимает телефон.

– Арм? Поднимешься в конференц-зал? – после утвердительного ответа он добавляет, – И комп прихвати.

Вегас разливает по бокалам алкоголь, пока Порче успокаивается. Раз ему прислали фото с камер, значит они там есть. А значит, он может добраться до записей и выяснить, что на самом деле произошло.

Кто бы не хотел поссорить его с Кимом, долго не проживет.

Даже если Ким и правда ему изменил.

Через два часа, достав и записи, и показания консьержей, он уже куда спокойнее. Вегас уезжает домой на обед, Порче направляется на запланированные посиделки с Макао в бар Йок. По пути звонит менеджеру Кима, чтобы удостовериться, что концерт мужчина не отменил.

Он придет.

Поймает Кима, всыпет моральных пиздюлей за безалаберность и недоверие, утащит домой и постарается снова вернуть своему мужчине равновесие и стабильность. Отличный, всегда срабатывавший план, который Поче заучил до скрипа, отработал до совершенства.

От которого за полтора года он уже успел устать.

Порче прокручивается на барном стуле, прежде чем снова вернуться на диван. Макао понимающе смотрит на него, как будто и правда разделяет его метания. Че знает, что жизнь с Каном научила братьев считывать людей, но каждый раз от этого становится не по себе.

– Ким звонил?

Порче смотрит на часы, проверяет телефон. Понимает, что нет, не звонил. Что странно. Учитывая полученные новости, стоило вообще подумать, а не сбежит ли мужчина, попытавшись спрятаться от его гнева.

– Нет.

– Он боится, что ты его вычислишь и ебнешь.

Макао смеется с него, даже не скрывая этого. В свое время парень выслушал достаточно добрых и теплых слов в адрес Кимхана. Особенно в первые несколько месяцев этих качельных отношений, когда у Порче нервы сдавали каждый второй день.

Ким был...разбит.

Окончательно и бесповоротно. Стабильному и вытащившему себя из бездны Порче это было не понятно и чуждо, а от того он жутко бесился, пока не понял, что этот пиздец можно и нужно как-то лечить.

– Я не планирую его убивать.

Порче сел на спинку дивана и скатился задницей вниз, укладываясь на сидение спиной и свешивая голову с края. Макао поворачивается к нему боком и отпивает колу из баночки.

– Он заходил к Хиа утром. Видок у него был, прямо скажем, тот еще.

– Я знаю, – Порче потер ладонями лицо и обреченно выстонал в потолок, – он уверен, что изменил мне.

Макао давится газировкой, громко прокашливаясь, смотря на него глазами, не выражающими совершенно ничего, кроме беспросветного ахуя.

– Пиздишь. Ким?!

Порче поворачивает на друга голову, поднимая бровь, и разводит руками в стороны, все еще оставаясь висеть вниз головой.

– Я устал, Као. От его шифров, от истерик, от ебучих минных полей. Я понимаю, что у Корн ему психику в щепки снес, но меня бесит его неверие.

Макао отставляет жестянку на столик и садится ближе, заглядывая ему в глаза. Порче моргает и сдвигается в бок, укладывая голову на колени друга. Полузабытая привычка приносила комфорт, успокаивала разбушевавшийся характер.

– Я думал у вас все наладилось.

Макао откидывает одну руку на спинку, вторую уверенно опуская рядом с его головой. Не касается, просто оставляет близко, чтобы можно было ощутить. Уже давно Порче не приходилось искать спокойствия в ком-то другом.

– Я, блядь, тоже так думал. Но вот случилась какая-то хуйня, и он не пришел ко мне сразу, а поперся к Вегу и слинял на концерт. Ведь, как же, прийти и сказать: "Я не помню нихуя, но проснулся с левым типом в постели. Но я уверен, что тебе не изменял" – это, блядь, ядерная, сука, физика.

– Ты себя слышишь? Ему страшно, Че, – Порче тяжело вздыхает, признавая правоту друга, – Ты не можешь ждать от него таких признаний. Это слишком много.

Порче садится на диван, тянет к себе закрытую банку газировки и щелкает крышкой. В тяжелой, странной тишине делает пару глотков и откидывается на диван.

– Я заебался. Готов, сука, свой ствол заложить, что дома меня ждет тысяча и одна попытка огрести по роже и быть изнасилованным в качестве наказания за мнимое предательство, в которое он сам, я просто почку ставлю, не верит.

Макао обнимает его за плечи и треплет по волосам. Порче расслабляется, утыкаясь носом в плечо друга. Иногда забывает, что ему, вообще-то всего двадцать. Что он не должен всегда быть сильным и стойким, что тоже имеет право на эмоции и страхи.

Что может позволить себе сомневаться.

Что ему тоже бывает больно.

– Он себя убьет, если я уйду, Као.

– Ты хочешь уйти?

Макао спрашивает у его макушки. Порче не может найти в себе ответ. Он думал, что их отношения стали стабильнее, стали спокойнее. Заметил, что Ким стал смелее, стал куда больше верить и ему и самому себе. Че даже перестал так часто скрываться в подвалах Второй семьи и ходить к Вегу выпить, чтобы не сорваться.

Он любил Кима.

Скорее всего, никогда не переставал любить с тех самых пор, как впервые увидел Кимхана на студии. Окончательно потерялся в тот самый день, когда познакомился поближе с настоящим Кимханом в отеле, смотрящим ему в глаза спокойно и открыто, не замечая ствола, упирающегося в грудную клетку.

Ким был зависим от него.

Порче был зависим не меньше.

– Я не знаю, что мне делать.

Макао отодвигает его от себя и встает с дивана, направляясь к холодильнику. На столик опускается коробка пива.

– Разберемся. Ты успокоился?

Порче берет банку пива и кивает. У Макао были временами тупые, но очень действенные планы.

***

All I Ask

Адель точно вряд ли думала, что ее песню будут исполнять вместо отчаянной мольбы. Или думала, учитывая текст. Порче закрывает глаза, сдерживая истерический смех. Кимхан любил большие жесты, любил делать все красиво и любил признаваться людям в своих чувствах через тексты песен.

Порче ненавидел в нем эту сторону.

Поймать Кима после концерта не получается. Тот испаряется, едва успев уйти со сцены. Даже менеджер не успевает его увидеть. Порче тяжело вздыхает, благодарит девушку за помощь и за терпение, с которым она относится к ним и ко всем проблемам, которые они приносят своими разборками и примирениями.

Телефон моргает уведомлением снятой сигнализации.

Порче садится в машину, выезжая с парковки, вклиниваясь в тяжелый трафик и надеясь, что Кимхан не сбежит из дома до того, как он вернется. Еще сильнее надеется, что не сотворит что-то непоправимое с собой. Хотя Че и сам не знает, что делать. Понимает, что Ким либо будет каяться, в тайне надеясь именно на такой исход, или что будет бесить, довода до ручки.

Дома почти тихо.

Из ванной слышен шум воды.

Порче стягивает обувь, по пути снимая и остальное. В спальне разбирает кровать, настраивает кондиционер и проверяет бутылку с водой на тумбочке Кима. Не знает, что его ждет, но готовится успокаивать своего мужчину. Снова быть для него нерушимой стеной, на время затолкать свои страхи и боль поглубже.

Выходит, дергая домашние шорты Кима со спинки кресла, прежде чем войти в ванную. Ким сидит в кабинке, свернувшись в крошечный, плотный клубок, обхватив руками колени. Вода бьет по широким, трясущимся плечам, шумом скрывая истерический плач. Че достает из шкафа два огромных полотенца, бросает их на пол, дергая на себя дверь.

Ким его замечает, только когда Порче выключает воду, садясь рядом на подогретый кафель. Парень едва успевает коснуться чужих плеч, как музыкант дергается, вырываясь, не позволяя успокоить. Смотри на него так, словно не может вообще поверить, что он сидит рядом, а не тащит наружу, чтобы придушить.

– Ким.

Он старается вложить все свое спокойствие в любимое имя. Легко кладет пальцы на тонкую кисть.

– Я знаю, что не мог, Че. Но я сделал, блядь, я...

Порче перебивает его, обводя плечи уже двумя руками, заземляя. Кима больше не трясет так сильно. Больной и разрушенный взгляд ломает душу Че на части. Он двигается еще ближе.

– Ты ничего не сделал, кроме того, что перебрал в ненадежной компании.

Ким поднимает голову от своих колен, чтобы посмотреть на него. Точеное лицо все пошло пятнами от горячей воды и слез, глаза красные, с тонкой сеткой полопавшихся капилляров. Когда Ким снова говорит, его подбородок дрожит.

– Порче?

– Арм достал мне камеры, тебя в номер заносили уже спящим. Охрану твою я уже обработал, штат своими парнями сменил.

Че старается смотреть Киму с глаза. Добавляет твердости и убеждения, насколько находит их в себе. Музыкант позволяет затянуть себя на колени, утыкается носом в его шею, всхлипывает громко и надрывно.

– Порче.

Че запускает пальцы в волосы, гладит спину, осторожно прижимая ближе. Губы касаются мокрого виска.

– Я с тобой, душа моя, – Ким всхлипывает еще раз, Порче чувствует слезы на своем плече, – Все хорошо.

Это первый раз, когда Ким при нем плачет. Ему кажется, что это первый раз, когда Ким плачет за непозволительно долгое время. Но это – уже победа. Раньше мужчина свои эмоции прятал, раньше не говорил, в чем проблема, просто выводил из себя.

Порче гордится тем, что Ким ему сказал. Пусть и с опозданием, но сказал. Че обнимает музыканта сильнее. Второй рукой снова запуская воду. В волосах Кима все еще средства для укладки, на теле остатки шиммера.

– Давай смоем с тебя это день и пойдем в кровать?

Ким поднимает голову, уже почти успокоившийся, смотрит в глаза, устраивая руки на его груди.

– Ты злишься?

Порче берет лицо Кима в ладони.

– Нет, Ким. Я не злюсь.

Ким тянется за мокрым, соленым поцелуем. Сомнения и боль долгого дня стекают вместе с водой и слезами. Порче выдыхает. Постоянное сегодняшнее напряжение спадает, исчезает так же, как боль из теплых глаз. Сменяется неуверенной, но самой красивой в мире улыбкой.

Они вылезают из ванной через полчаса. Порче закутывает Кима в непропорциональных размеров полотенце, больше похожее на двуспальное одеяло и заносит в спальню. Укладывает драгоценную ношу в виде рулета, на кровать и устраивается рядом. Ким выпутывается, чтобы притянуть его ближе, улечься на плечо и сплестись ногами. Теплые пальцы касаются голой грудины Че, губы мягко целуют плечо.

– Я думал, ты меня убьешь.

Признание очевидное, но странное и неожиданное, падает камнем в сознании Че. Он поднимает голову с подушки, слегка тянет мужчину за пряди, заставляя посмотреть на себя.

– И все равно домой пришел?

– Я уже говорил. Whatever it takes.

Ким усмехается и ворует в его губ еще один поцелуй, прежде чем снова устроится на плече. На этот раз рука спускается на ребра, устраивается поверх покрывала.

– Ты дурак, душа моя.

Порче касается губами влажных прядей, которые Ким отказался сушить. Обнимает крепче. Про себя понимает, что, наверное, и правда готов был убить мужчину, когда только узнал. Потом понимает, что застрелился бы следом.

– Я без тебя не хочу. И я – твой, помнишь?

– Помню, – Порче кивает, добавляя уверенное, – Мой.

Они молчат.

Ким сползает с плеча, поворачиваясь к нему спиной. Порче смотрит, не знает, нужно ли дать музыканту немного пространства, чтобы осознать все или наоборот не оставлять.

– Обними меня.

Порче улыбается, радуясь тому, что Ким учится произносить свои желания вслух. Тому, что сегодня стало для них еще одной важной ступенью. А еще показало – Порче ебучий наркоман.

– Люблю тебя, Кимхан, пиздец.

Он утыкает носом в шейный позвонок и едва не пропускает рваное:

– Спасибо.

– Эй! – притягивает Кима еще ближе, – Я тебе верю. А теперь спи, душа моя. Я рядом.

Ким сплетает из пальцы на своем животе, удобнее устраиваясь на подушке и целует его в плечо. Уже через пятнадцать минут Порче чувствует, как выматывающий день берет свое, и музыкант проваливается в сон. Че закрывает глаза и думает, что и правда должен Киму верить.

Какие бы доказательства обратного ему не предлагали.