Глава 11. Спокойствие
.
---
Аудитория гудела, как улей. Профессор рассказывал про экономику рыночных систем, и большинство студентов с трудом сдерживали зевки.
Эмили сидела рядом с Хёнджином. Всё было как обычно: ряды столов, тетради, монотонный голос преподавателя. Но она была другой.
Рядом с ней лежала открытая тетрадь, аккуратный почерк в строчке — привычка, которую она ещё не отпустила.
Но в руке — не ручка. А его пальцы.
Он тихо держал её за руку, не глядя, не комментируя. Просто присутствовал.
Её голова всё сильнее клонилась к плечу. Глаза — слипались.
Тело уставшее, но не выжженное.
Психика не в тревоге, а в покое.
— Спи, если хочешь, — прошептал он, повернувшись к ней.
Она едва заметно кивнула.
— Правда можно?
Он улыбнулся, погладил большим пальцем её ладонь.
— Если с кем-то и можно — то со мной.
Она не ответила. Только прислонилась к его плечу.
Тихо. Осторожно.
Но в какой-то момент вся тяжесть ушла.
Он чувствовал, как она расслабляется.
Как будто впервые за всё это время позволила себе просто быть уставшей.
---
Пара продолжалась.
Он слушал вполуха, водя пальцами по её руке.
А она — спала.
С дыханием ровным, как море.
С лицом, в котором не было ни напряжения, ни тревоги.
Преподаватель даже не заметил.
Зато все вокруг — да.
И никто не осмелился усмехнуться.
Потому что в том, как она спала на его плече, была свобода.
Та, что выстрадана.
Та, что завоёвана.
Та, что теперь — её.
---
После пары она медленно открыла глаза. Моргнула. Улыбнулась.
— Я… уснула?
— Да, — кивнул он. — И это было самое красивое, что я видел за всё занятие.
Она опустила взгляд, смущённо.
Он поднял её ладонь и поцеловал.
— Я так горжусь тобой.
— За что? Я просто… спала.
Он прижал её к себе.
— Вот именно. Ты просто спала.
И это значит:
ты больше не боишься.
День был почти обычный.
Они шли по городу — Эмили с горячим шоколадом в одной руке, с его пальцами в другой. Он рассказывал что-то смешное про преподавателя, который перепутал доску с экраном и писал маркером по монитору.
Она смеялась. По-настоящему.
Мимо проходили студенты. Кто-то смотрел с удивлением:
«Это Эмили? Та самая?»
Да, та самая. Только теперь — живая.
Они дошли до парка, где всё началось. Где он когда-то увидел её впервые, с идеальной спиной и глазами, в которых не было воздуха.
Теперь в этих глазах было солнце.
— Подожди, — сказал он.
— Что?
Он вытащил из кармана маленькую коробочку.
— Это не повод. Просто… момент.
Она открыла.
На чёрной бархатной подушке лежал тонкий серебряный кулон. В форме сердца.
С крошечной защёлкой сбоку.
— Открой, — прошептал он.
Она осторожно надавила.
И внутри — была фотография.
Они вдвоём. На берегу. Она — в его футболке, с растрёпанными волосами и тихой улыбкой. Он — обнимает её сзади, целует в висок.
Фото было крошечным. Но настоящим.
Её губы задрожали.
— Это…
— Чтобы ты никогда не забывала, — сказал он. —
Кто ты есть.
Что ты жила.
Что тебя любили.
И что ты ещё будешь жить.
Она сжала кулон в руке. Сильно.
Словно пыталась удержать всё это внутри.
— Можно… — голос сорвался, — можно я буду носить его всегда?
Он улыбнулся:
— Это и было моё условие.
Она надела цепочку.
И кулон лёг ей прямо на сердце.
Он больше не сжимал её грудь, не давил.
Он грел.
И она прошептала, уткнувшись ему в грудь:
— Я не просто жива.
Я — любима.
— Навсегда, — ответил он. — И ни один график этого не отменит.